исповеди, вспоминает слова отпущения грехов. Но смерть была только
воображаемой, он не чувствовал раскаяния, ребра его тела, как стальные
обручи, приковывали его к вечному греху. Наконец он сказал:
самого Хоува. Они медленно прошли мимо кафе Сноу, мимо отеля
"Космополитен". Низко над морем с шумом пролетел самолет, красный огонек
исчез вдали. Под одним из стеклянных навесов какой-то старик зажег спичку,
чтобы закурить трубку, и осветил мужчину и девушку, забившихся в угол. С
моря доносились жалобные звуки музыки. Они пересекли Норфолк-сквер и
повернули на Монпелье-роуд; какая-то блондинка со скулами Греты Гарбо
остановилась на ступеньках бара Норфолк и стала пудриться. Где-то звонил
похоронный колокол, а в подвале патефон играл гимн.
какое-нибудь пристанище, - сказал Малыш.
влекло к людям, хотелось поговорить... но никто не отозвался. Он снова
позвонил. Это был один из тех старинных звонков, за который нужно дергать,
он звенел на конце проволоки; такой звонок по долгому опыту общения с
пылью, пауками и необитаемыми комнатами знает, как сообщать, что дом пуст.
телефоном: "Вдвоем вам лучше, - он сразу узнал неуклюжий, размашистый
почерк жены Билли, - а мы ушли праздновать свадьбу. Заприте свою дверь.
Желаем хорошо провести время". Он смял бумажку и бросил ее на линолеум.
головой в сторону одной двери.
абажура.
чтобы не загораживать широкую медную кровать, умывальник с разбитым
кувшином и лакированный платяной шкаф с дешевым зеркалом.
дом.
слышишь? Я не позволю тебе лезть сюда и менять тут все...
комнату, в свое логово и обнаружить там чужого...
людей обрекают на адские муки", - подумал он... В передней зазвенел
колокольчик. Малыш не обратил на него внимания.
ложиться в постель.
уверенностью сообщал тому, кто стоял снаружи, что дом уже больше не пуст.
Она пересекла комнату и подошла к Малышу, лицо ее было бледно.
ее предположение поразило его. Он стоял и ждал звонка. А тот больше не
звонил.
ляжем спать. - Он почувствовал сосущую пустоту внутри, как будто несколько
дней ничего не ел. Снимая пиджак и вешая его на спинку стула, он старался
делать вид, что все идет своим чередом. Обернувшись к ней, он увидел, что
Роз не сдвинулась с места; тоненькая, полуребенок, она стояла, дрожа,
между умывальником и кроватью.
значит ты трусишь"! - Он как бы вернулся на четыре года назад и подбивал
школьного товарища на какую-то проделку.
теплилась чувственность; как насмешка вспомнилось ему вечернее платье,
обнаженная спина, "Я полюбил тебя с первого взгляда в Санта-Моника..."
кровати... Он спасся от района Парадиз, а пришел вот к этому...
стараясь ощутить вкус чего-то похожего на причастие... Медный шар кровати,
безмолвный, испуганный и покорный взгляд Роз... Он сокрушил все в
безрадостном, грубом и решительном объятии... крик боли, а потом снова
трезвон колокольчика.
покое? - Он открыл глаза в полумраке комнаты, чтобы посмотреть, что он
наделал, - это показалось ему больше похожим на смерть, чем конец Хейла и
Спайсера.
человеческого бесстыдства - в конце концов это не так уж и сложно. Он
подверг себя этому испытанию, и никто не посмеялся над ним. Не нужно ему
ни Друитта, ни Спайсера, только... В нем проснулась слабая нежность к
соучастнице его подвига. Он протянул руку и ущипнул ее за мочку уха. А в
пустом холле заливался колокольчик... С Малыша как будто свалилась
огромная тяжесть. Теперь он мог встретиться с кем угодно.
ипподрома, он боялся, боялся боли, а еще больше боялся вечного проклятья -
внезапной смерти без отпущения грехов. А теперь ему казалось, что он уже
проклят, и больше ему никогда не придется ничего бояться... А мерзкий
звонок все звенел, проволока гудела в передней... Над кроватью горела
лампочка без абажура - девушка, умывальник, закопченное окно, неясное
очертание какой-то трубы, голос, шепчущий: "Я люблю тебя. Пинки". Так вот
что такое ад, нечего тут беспокоиться, ведь это его собственная, привычная
комната. Он сказал:
окрашенную перекладину починенных перил. Он слегка потряс ее, чтобы
убедиться в ее прочности. Его подмывало ликующе закричать от сознания
собственной сообразительности. А внизу заливался звонок. Малыш глянул вниз
- расстояние большое, но нельзя было с уверенностью сказать, что, упав с
такой высоты, человек расшибется насмерть. Раньше эта мысль никогда не
приходила ему в голову, но бывает ведь, что люди с переломанным
позвоночником живут несколько часов, он знает одного старика, тот до сих
пор бродит с проломленным черепом, который трещит на морозе когда старик
чихает. Малышу казалось, что кто-то невидимый ей помогает... Звонок все
звенел, точно зная, что он дома. Он спустился вниз по лестнице и
споткнулся на рваном линолеуме - это жилье не подходит для такого
человека, как он. Малыш ощущал беспредельную энергию, там, наверху, он не
только не потерял жизнеспособности, а приобрел ее. Исчез только страх. Он
не имел представления, кто там стоит за дверью, но испытывал злобную
радость. Протянув руку к старому звонку и схватив его, он почувствовал,
как за проволоку дергают. Пока он не прошел всю переднюю, продолжался этот
странный поединок с незнакомцем, и Малыш одержал победу. Дергать за
веревку перестали, в дверь застучали кулаком. Малыш выпустил звонок из рук
и подкрался к двери, но тут же за его спиной опять начался звон,
надтреснутый, глухой, настойчивый. Скомканная бумажка со словами "Заприте
свою дверь. Желаем хорошо провести время" попалась ему под ноги.
пьяного; кто-то поставил ему синяк под глазом, дыхание у него было
зловонное - выпивка всегда портила ему пищеварение.
беспредельной.
уматывайся.
приятелями? Какими всегда были.
пристально смотрел на Малыша хмельным и настороженным взглядом.
горле мокроты, голосом, - мы ведь вроде братьев. Связаны одной веревочкой.