агентства в другое, ждавших ее в Лондоне. Поезд шел мимо залов ожидания,
мимо туалетов, мимо бетонных платформ в пустыню, иссеченную полосами
рельсов.
людей от войны. Три человека погибли - вот и весь результат. Теперь, когда
сама она была виновата в смерти стольких людей, Энн уже не чувствовала
такого отвращения к Ворону. В пустыне, через которую ее сейчас везли, между
кучами угля и полуразрушенными сараями, старыми, ненужными платформами на
запасных путях, где между рельсов пробилась чахлая трава и погибла,
задушенная шлаком, она вспоминала о нем с жалостью и состраданием. Они были
заодно, он доверился ей, она дала ему слово - и нарушила это слово, ни
минуты не колеблясь. Конечно, он узнал о ее предательстве перед смертью: в
его мертвом мозгу она навсегда запечатлелась - вместе со священником,
который пытался ложно его обвинить, вместе с доктором, позвонившим в
полицию.
всегда считалось, что, если такое происходит без всякой причины, это следует
принимать как искупление, как расплату, думала Энн. Потому что она не смогла
предотвратить войну. Мужчины созданы для битв, войны им необходимы; в
газете, которую Сондерс оставил для нее на соседнем сиденье, она прочла о
том, что в четырех странах завершена мобилизация, что срок ультиматума
истекает в полночь; война исчезла с первой страницы, но лишь потому, что в
Ноттвиче шла своя война, совсем рядом, прямо под носом у читателей - в
Дубильнях; и это была война до конца. До чего же все они любят такое, горько
думала она, а сумерки поднимались от искалеченной черной земли, и теперь уже
над бесконечными горами шлака различимы стали сполохи плавильных печей. И
это тоже была война: этот хаос, сквозь который медленно двигался поезд, со
скрежетом тащась от одного пункта к другому, словно издыхающее животное,
влачащее израненное тело по ничейной земле, прочь с поля битвы.
холодом лоб, помогло ей сопротивляться. Поезд набирал скорость; мимо
промелькнула церквушка в неоготическом стиле, ряд загородных домов и -
наконец - поля, коровы, бредущие к раскрытым воротам, изрезанная колеями
дорога, на ней - велосипедист, зажигающий фонарь. Она попыталась напевать
про себя, чтобы поднять настроение, но на ум приходили лишь мелодии из
"Аладдина" и "Для тебя это - просто Кью". Она вспоминала о долгом пути домой
в автобусе, о голосе в телефонной трубке, о том, как не могла пробиться к
окну, чтобы помахать ему на прощанье рукой, как он стоял к ней спиной, когда
поезд проходил мимо. Мистер Дэвис! Даже тогда все рухнуло из-за него.
быть, даже если бы ей удалось уберечь страну от войны, не стоило этого
делать. Она представила себе мистера Дэвиса и Эки с его старухой женой,
режиссера и мисс Мэйдью и хозяйку квартиры с вечной каплей на кончике носа.
Что заставило ее взяться за эту роль? Играть в этом абсурдном спектакле?
Если бы она сама не напросилась пообедать с мистером Дэвисом, Ворон, вполне
вероятно, был бы сейчас в тюрьме, а все остальные - живы. Она попробовала
представить себе напряженные в ожидании лица, устремленные вверх, к небу, к
электрическим огням новостей там, в Ноттвиче, на Хай-стрит, но они
расплывались в памяти, четкой картины не получалось.
вопросы. Неужели они не перестанут приставать ко мне? И сказала громко:
движению, и глядя в окно, на поля, которые словно текли ей навстречу,
проплывали мимо и исчезали за ее плечом. Он сказал: - Мы проверяли то, что
ты рассказала. Удивительная история.
Женеве. Разумеется, звонили и Комиссару1.
удалось выдержать взятый тон; внешнее безразличие было сломлено самим
присутствием Матера, его огромными, неловкими руками, когда-то такими
нежными, надежными руками друга.
верно? Что еще я могу... Я произнесла бы те же самые слова, опрокинув твой
кофе, и мне приходится повторять их теперь, когда погибли люди. Просто нет
других слов - правда? - которые бы лучше могли это выразить. Все получилось
не так; я думала, все всем ясно. А у меня ничего не вышло. Я не хотела,
совсем не хотела причинить тебе неприятности. Теперь, наверное, Комиссар...
- Она заплакала без слез, словно замерзли слезные протоки.
только запутал это дело. - И он добавил тихо и умоляюще, наклонившись к ней
через проход купе: - Мы могли бы пожениться - сразу же, хотя, я думаю, если
ты теперь не захочешь, ты будешь права. Тебе собираются дать премию.
вместо этого узнать о повышении зарплаты или о получении роли со словами, но
ведь так никогда не бывает на самом деле. Она смотрела на него, не произнося
ни слова.
предотвратила войну. Я понимаю, я сглупил, я тебе не поверил. Это настоящий
провал. Я ведь думал, я всегда буду доверять... Мы уже нашли достаточно
доказательств того, о чем ты мне говорила, а я не поверил. Ультиматум они
теперь должны отозвать. У них выбора нет. - И добавил, с глубочайшей
ненавистью ко всякой шумихе: - Это станет сенсацией века.
горя.
пожениться?
денег на специальное разрешение1.
разрешение.
исчезли из купе, унеслись назад по стальным рельсам, в ночной Ноттвич. Все
это произошло там, и не нужно было туда возвращаться - никогда. Осталась
лишь тень беспокойства - ускользающая тень Ворона. Если те, кто остался в
живых, произнося его имя, могли дать ему бессмертие, то сейчас он вступил в
свой последний, обреченный на поражение бой с забвением.
себя самого), - у меня ничего не вышло (а Ворон коснулся ее руки ледяными
пальцами).
потрясающе.
никогда не покинет ее, будет всю жизнь темной тучей омрачать ее счастье;
этого она никогда не сможет объяснить: ее любимый не сумеет ее понять. Но по
мере того как его лицо утрачивало мрачность, она снова терпела поражение:
теперь ей не давалось раскаяние. Туча стала рассеиваться при звуке его
голоса; она совсем исчезла, когда его большая неловкая и нежная рука легла
на ее плечи.
Сондерс. Теперь он хорошо понимал, что это все значит. Это дело вполне
заслуживало небольшой шумихи. Эта земля, на которую уже опускалась тьма,
которая текла и текла назад за окнами вагона, могла еще несколько лет
существовать спокойно. Матер был родом из деревни, он и не просил ничего
больше - лишь несколько спокойных лет для страны, которую так любил.
Ненадежность этого покоя делала ее еще дороже. Кто-то жег сухую траву и
сорняки у изгороди; по темной дороге возвращался с охоты фермер в смешном,
давно вышедшем из моды котелке: лошадь, на которой он ехал, вряд ли была
способна преодолеть даже узкую канаву. Крохотная деревушка - окна в домах
уже светились - появилась и проплыла у самого вагона, словно праздничный
речной трамвайчик, увешанный фонариками; Матер едва успел разглядеть серую
англиканскую церковь, увитую плющом, среди могил, упокоивших многих людей за
многие века существования этой церкви; приземистая, она казалась верным
старым псом, не желающим покидать свое место. На деревянной платформе, мимо
которой их мчал поезд, носильщик под фонарем читал ярлык на рождественской
елке.
земля, поля и деревни не вызывали в ней никакого волнения; она отвернулась
от окна и взглянула на счастливое лицо Матера.
действительно не получилось.
огромному железнодорожному мосту, под которым раскинулись, словно лучики
звезды, ярко освещенные узкие улочки с жалкими кондитерскими лавчонками,
методистскими церквушками, надписями мелом на тротуарах. И она подумала: им
теперь ничто не грозит. Протерев запотевшее стекло, она припала лбом к окну
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Бажанов Олег
Конюшевский Владислав
Доценко Виктор
Сертаков Виталий