невидимому собеседнику:
отдуваться прикажешь? Когда славой чужой прикрываться, ты тут как тут.
Нет, Иван, ты мне голову не крути: он был твоим спортсменом в первую
очередь, значит, тебе и первому держать ответ. Не стращай, не нужно, я не
из трусливых. Да, защищал, да, помогал! Значит, ошибся. Бывай...
видно, что внутри у него все кипело и он с трудом сдерживал себя.
участие в его судьбе...
сада-огорода... История получилась грязная, хотя такую возможность я
никогда не сбрасывал со счетов. Слишком уж мы увлеклись в последнее время
профессионализацией. Да и от вас, журналистов, только и слышно:
профессионально выступил, профессионально силен, профессионально... А ведь
о главном, о человеческой сути, стали забывать. Совершит спортсмен
проступок, так у него легион заступников на самых разных уровнях:
простить, побеседовать, пусть даст слово, что больше никогда не будет...
он ведь такой мастер, такой профессионал. Что ж тут удивляться, когда
чертополохом эгоизма и вседозволенности зарастает чистое поле совести...
нейлоновой сумке, где лежал магнитофон с записью признаний Тэда
Макинроя... Зачем она теперь?
умолк.
наркотики - готовые и полуфабрикаты... Заведено дело... Если тебе
интересно, могу свести со следователем. Пожалуй, даже в этом есть смысл,
ты ведь тоже знал, и знал неплохо, Добротвора, твои показания будут
полезны.
Савченко набрал телефонный номер. Когда ответили, нажал кнопку
громкоговорителя, чтоб я мог слышать разговор.
человек находился с нами в комнате, но вдруг стал невидимкой, прозвучал
голос. Знакомый голос Леонида Ивановича Салатко, заместителя начальника
управления уголовного розыска, а для меня просто Леньки Салатко, с коим
столько спортивной соли съедено. Он уже подполковник, располнел, выглядел
солидно, как и полагается подполковнику, я даже слегка робел, когда видел
его в форме. - Работаем.
журналистом Олегом Ивановичем Романько. Он у меня сидит. Кстати, был
свидетелем того происшествия в Монреале, да и вообще знал Добротвора чуть
не с пеленок. Возможно, его показания тоже будут полезны.
счастья, так несчастье помогло. Ты, читал, в Японии обретался? И когда
тебе надоест скитаться по разным там заграницам? Я не был за границей ни
разу, ну, Болгарию же ты заграницей не назовешь? - а в другие не тянет...
Когда сможешь заглянуть?
зайду.
бывшие спортсмены окопались. А еще говорят, что спорт - забава. Людей
воспитываем, и неплохих. - Я знал эту привычку Савченко говорить и
возбуждаться от звука собственного голоса. Но тут он быстро спохватился: -
Бывает, бывает, и брак выдаем...
побрел куда глаза глядят. Потом зарядил нудный, холодный дождь, и это
свинцовое небо - все было под стать настроению. Хотелось проснуться и
убедиться, что все случившееся три дня назад - сон, дурной сон, когда ты
вскидываешься посреди ночи и никак не можешь уразуметь - во сне или наяву
происходит действо.
Меня кто-то толкал, кому-то я наступал на ноги и извинялся. Зачем-то брал
в руки и мял совершенно ненужные мне шерстяные ткани, просил показать тюк,
лежавший на верхней полке, чем вызвал недовольство продавщицы с
перевязанным платком горлом и сиплым голосом; ткнулся в кафе при метро, но
к кофеварке было не протолкнуться - цены на мировом рынке на кофе,
говорят, никак не могут упасть. Поймал себя на мысли, что в разгар
рабочего дня народу как в праздник. Но вот в кафе-мороженом - ни души, и
закутанная в толстую шаль пожилая продавщица равнодушно выдавила из
автомата некое подобие светло-коричневого "монблана". Не забыла сунуть
пластмассовую ложечку, налила стакан ледяного виноградного сока из
автомата-холодильника, Отсюда, со второго этажа, Крещатик выглядел вовсе
осенним - лужи, кое-где уже и желтые листья поплыли, как кораблики в
бурном море...
несколько охладил перегретый мозг.
вслух. - Может, чем и помочь нужно. - И хотя бывшая жена Добротвора и
прежде не вызывала во мне симпатий, а после "ограбления" квартиры Виктора
я вообще воспылал к ней презрением, тем не менее теперь от нее зависела
судьба семилетнего славного мальчишки, в коем отец не чаял души. Чем
больше я сидел на открытой веранде кафе, тем сильнее крепло мое решение.
более что жила Марина рядышком, на Заньковецкой. Мне случалось пару раз
бывать в ее родительском доме еще тогда, когда они только поженились и
Виктор перебрался к жене "в приймы", как он говорил. Впрочем, без квартиры
Добротвор оставался недолго: он стал тогда быстро выдвигаться и вскоре
стал лидером в своей весовой категории не только у нас в стране. Ему шли
навстречу во всем.
Предупредил, что буду к трем, не позже. Это было как раз время, когда
дежурный редактор по номеру приступал к своим обязанностям и должен был
находиться в кабинете.
выдающихся людей, имевших счастье жить в самом что ни есть центре города,
сквозь плотную толпу покупателей, штурмующих детские магазины и равнодушно
взирающих на памятные доски, и вышел на Меринговскую. Здесь, чуть выше, в
доме с аптекой, жила Марина.
бельэтаже. Было непривычно чисто в подъезде, на подоконнике даже стояли
цветы в вазонах.
кожей, в центре красовалась надраенная до золотого блеска латунная
пластинка с номером.
я расстроился, что никого нет дома. Так, на всякий случай, нажал еще раз,
и дверь тут же распахнулась, и на пороге застыла Марина в легком цветастом
домашнем халатике, не скрывавшем ее ладную, крепкую фигурку. Но волосы
были растрепаны, лицо отекшее, несвежее, точно с похмелья.
на шею и обхватила с такой силой, что причинила боль. И - разрыдалась. Ее
буквально сотрясало, и вместе с ней трясло меня. Мы так и торчали в
коридоре, и хорошо, что подъезд был пуст.
ушли вовнутрь и она немного расслабила объятия.
это так... почему... это так страшно... Олег Иванович... Нет, нет, он не
покончил с собой... его убили... Олег Иванович... что делать... что
делать... я не знаю, куда мне пойти, кому сказать... Ведь Алешка... я
боюсь за Алешку... ой, как я боюсь!.. Олег Иванович... - Мне показалось,
что она бредила. От неожиданности я тоже поддался ее настроению, и это в
одно мгновение растопило лед неприязни. Я понял, что ошибался, принимая ее
за наглую, самоуверенную "леди с Крещатика", что только и знает танцы,
вечеринки, рестораны и прочий "светский бомон", бездушную куклу, сломавшую
любовь Виктора. (Странно, но даже после всего приключившегося я не думал о
нем с омерзением или раздражением, а искренне горевал, и сердце мое было
разбито, если можно выразить словами весь комплекс моих чувств и мыслей о
Добротворе).
его.
окнами на Заньковецкую, царил хаос - на стульях небрежно висели и лежали