Чтение 45–й страницы книги ~До последней капли~

расстояниях "Калашников" эффективней примитивного, как молоток, "ППШ".
Скорее всего Полковник мог только умереть.

И умер бы. Если бы не еще два ствола. Те, которые он так ждал.

С правого и с левого флангов, одновременно, как инструменты в хорошо
сыгранном оркестре, вступили еще два автомата. Вернее, два
пистолета-пулемета Шпагина. Два "ППШ"!

Вовремя вступили. В самый раз.

Два "ППШ", плюс "ППШ" Сан Саныча. Плюс еще один пистолет, стреляющий из
дальнего тыла. Пистолет, который держала вставшая в рост Марина. С такого
расстояния она не могла ни в кого попасть, кроме как в Полковника. Но не
стрелять - тоже не могла. Она должна была отомстить за дочь, за пережитые
муки и страхи. Отомстить сама. Лично! Собственными руками!

Дура баба. Но и молодец!

Не ожидавшие такого поворота событий бандиты оказались под перекрестным,
с трех сторон, огнем. Теперь спасти их могла только слаженность действий -
мгновенный, без дополнительных приказов и криков, разбор целей. По секторам.
Те, кто справа, - стреляют в правого. Те, кто слева, - в левого. Как минимум
- ствол против ствола. А на некоторых направлениях так и по два.

Но чтобы уметь так, на рефлекторном уровне действовать, надо быть
разведчиком. И еще ценить жизнь друзей выше жизни собственной. Тоже без
дополнительного обдумывания. На уровне безусловных рефлексов.

Бандиты не были разведчиками и действовали по-другому. Они заметались в
поисках безопасного убежища, попробовали прикрыться друг другом, попытались
залечь, потом побежали, а потом закономерно умерли. Один за другим.
Бестолково умерли, даже не прихватив никого из убивавших их врагов за собой.

Не хватило у них духу принять открытый бой с неизвестно откуда взявшимся,
обложившим их со всех сторон, противником. Не хватило достоинства погибнуть
как солдатам, приняв пулю в лицо. Совсем в другие места они приняли пули. В
те, которыми повернулись.

Одновременная, пятнадцатисекундная, громоподобная трескотня десятка
автоматов и мгновенная тишина. Словно обрезало.

- Все! Шабаш! - сказал Сан Саныч, отстегивая и отбрасывая пустой, как
банка из-под съеденных консервов, автоматный диск.

С флангов, на ходу перезаряжая оружие, подтягивались ветераны.

- Все целы?

- Все.

- А мужики?

- Еще не смотрели. Но стрельба с позиций шла до последнего. Я слышал.

- Эй! В доте! Живые есть? - крикнул Сан Саныч, боясь не услышать ответ. И
не услышал.

- Семен! Толя! Откликнитесь. Молчание.

Неужели в последний момент боевики успели прорваться к цели? Неужели
случилась такая несправедливость - продержаться весь бой, чтобы погибнуть на
последней его секунде?

Готовясь к худшему, ветераны побежали к ближайшему стрелковому убежищу.

Анатолий лежал на земле. В том же месте, где его застали последние
выстрелы. И в той же самой позе.

- Вовремя вы. У меня в запасе только два патрона осталось, - сказал он,
прокрутив барабан револьвера. - Еще бы чуть-чуть...

- Что случилось? Тебя задело? - забеспокоились ветераны.

- Задело, - криво усмехнулся Анатолий. - За живое.

Потом его тормошили, мяли, ощупывали, пытаясь отыскать скрытую рану,
просили сказать, где больно.

А он лежал, не в силах ответить и даже пошевелиться. Лежал, тупо
уставившись в одну точку. Он только теперь начал переживать бой. Тот,
который уже закончился. Он видел направленные в него изрыгающие огонь и
смерть автоматы, фонтанчики земли, взлетающие возле лица, чувствовал
лихорадочную тряску автомата собственного. Только сейчас он ощущал все это
живее. И страх в том числе.

Так всегда бывает. Реальная опасность не пугает, но заставляет
действовать. Руки трясутся потом, когда все уже позади. А бывает, не одни
только руки. Бывает, выворачивает желудок, да так, что только из ушей
вчерашняя каша не брызжет. Или случается истерика. Или сдает сердце, и
человек, только что выживший на поле битвы, умирает от сугубо гражданского
инфаркта. Видели и такие смерти на войне ветераны.

Вс" они видели. И такое. И такое, что похуже. И такое, что хуже худшего.
Потому, наверное, и перестали трясти, крутить и задавать глупые вопросы
впавшему в ступор товарищу. Взглянули в глаза и оставили в покое. Только
спросили:

- Семен жив?

- Жив.

- Где он?

- Там, возле дороги, лежит. Раненный.

- Тяжело?

- Тяжело. В плечо и ногу. И весь разговор. Главное, что жив. А остальное
приложится.

- Надо посчитать убитых, - сказал Сан Саныч, - чтобы узнать, не остался
ли еще кто-нибудь в лагере. Нам нельзя допускать выстрелов в спину.

Ветераны разбрелись. Чтобы через несколько минут собраться снова.

- Подобьем бабки? Сколько у кого?

- У меня четверо.

- Трое.

- Толя. Сколько на дороге?

- Вначале пять. Потом еще три.

- Плюс часовой.

- И этот, который меня пытал, - добавил Сан Саныч. - Расчет закончен.
Ответ не сходится на два человека.

Где они могут быть?

Все замолчали. Все были уверены, что бандиты в полном составе остались на
поле брани. И вдруг недостача. Когда они успели уйти? Или их не было с
самого начала?

- Что будем делать?

- Наверное, искать. Только быстро, пока власти не прибыли.

Но искать пропавших бандитов не пришлось. Они сами объявились.

Из гаража, из открытых ворот, на полной скорости выскочил депутатский
"Мерседес". С наглухо поднятыми стеклами.

- Вот они! - крикнул Борис.

"Мерседес", набирая скорость, несся к воротам.

Борис и Михась, вскинув автоматы, открыли ураганную стрельбу по
проносящейся мимо машине. Тщетно. Пули плющились и отскакивали от
бронированных бортов и окон машины. Они не могли причинить ей никакого
вреда.

- Уходит. Уходит, - кричал Борис, продолжая жать на курок. - Уходит, гад!

"Мерседес" с ходу врезался в горящую посреди ворот иномарку, разорвал,
отбросил ее в сторону и, почти не задержавшись, в дыму и огне, вырулил на
свободную теперь дорогу.

- Все! Теперь его не достать, - психанул Борис, отбросив в досаде пустой
автомат. - Здесь противотанковое ружье надо было иметь, а не этот пугач!

- Депутат, чтоб его!.. Это депутат ушел. Скользкий, сволочь! Как обмылок
в бане. Не ухватишь! - выругался Сан Саныч.

- Как всегда: мелюзга отдувается по полной программе, а главный
организатор тихо уходит в кусты.

- Уезжает.

- Что уезжает?

- Уезжает в кусты. С комфортом.

- Ладно, что случилось, то случилось. Чего теперь глотки рвать. Нам не о
"мерсе" переживать надо - о себе. Нам, может быть, на все про все минуты
остались, - напомнил Борис. - Предлагаю рассовать "ППШ" по рукам убитых
бандитов. Только вначале приклады и курки как следует обтереть. И их
пальчики приложить. Пусть сыскари думают, что здесь случилась междоусобная
разборка. Им так проще будет. И нам тоже.

А те, что в "Мерседесе", я думаю, заявление в милицию не понесут. Они
если надумают с нами разобраться, будут разбираться по-свойски. Без оглядки
на закон. Что лично для нас может быть еще и хуже.

Зря мы его все-таки упустили! Теперь жди вторую серию!

Глава 32

Черный, с затененными окнами "Мерседес", приседая на задние колеса,
уходил по дороге. По единственной дороге, которая выводила из лагеря.
Последним препятствием, отделявшим его от свободы, были поваленные березы.
Но для "Мерседеса" они большой проблемы не представляли.

Проблему для бронированного "Мерседеса" мог представлять только...
раненый Семен.

Он давно следил за ходом боя. Ему не нужно было его видеть, ему довольно
было его слышать. По отдельным выстрелам, по автоматным очередям он четко
мог представить, что там творится.

А творилось там не самое лучшее.

Короткие очереди "Дегтярева".

Дробная трещотка "Калашниковых".

Редкие винтовочные выстрелы.

Один "Дегтярев". Один "ППШ". Одна винтовка.

Один Анатолий! Без огневой поддержки, без помощи ветеранов. Молчат
ветераны.

Пять, десять, пятнадцать минут. Молчат! Значит, нет ветеранов. Возможно,
вообще уже нет. На всей грешной земле. И скорее всего нет, иначе давно
проявили бы себя. Не оставили бы на стопроцентную погибель своего товарища.

А они молчат!

Отсюда выходит, что на поле боя их осталось двое - раненый он, Семен, и
ведущий неравный бой Толя. Рано или поздно они его достанут. Один человек не