раннее утро. Но у меня очень важное дело, - произнес голос на другом конце
телефонного канала.
микрофон трубки и прошептал:
невозмутимая Меган Брйн действительно выглядит взволнованной? Внезапно он
вспомнил слухи, что она будто бы томилась по Роджеру с того самого дня, как
поступила на работу в корпорацию. Вдруг это правда? Но даже если это и так,
какое ему дело до этого? И почему он должен испытывать чувство ревности?
выбирать слова. - Ее члены помешали вечеринке в канун Нового года.
защищенный канал связи. Сейчас я положу трубку и перезвоню тебе.
встал и поспешил к шкафу за одеждой.
Глава 36
Кремль, Москва, 1 февраля 2000 года
двери, наблюдая за тем, как лучи солнца ослепительно сверкают на золотых
куполах Успенского собора. На огромном красного дерева письменном столе
российского президента лежала папка. В правом верхнем углу была четкая
надпись "Совершенно секретно".
бухарскому ковру с великолепным орнаментом. Как всегда, он испытывал чувство
благоговения при мысли о Древней истории этого здания. Сколько царей и
министров стояли здесь на протяжении веков, подобно тому как стоят сейчас
Старинов и он?
всегда, точно вовремя, минута в минуту. Ты единственный человек из всех,
кого я знаю, чья пунктуальность может сравниться с моей собственной.
сильно сжимал руки, что пальцы побелели от напряжения.
прочитал его?
согласно которому президент будет обязан прекратить всю продовольственную
помощь нашей стране и в конечном счете ввести полное экономическое эмбарго.
Все деловые отношения между нашими странами будут заморожены.
привлеку к ответственности человека, который, по мнению американцев, стоит
во главе гнусного заговора и несет ответственность за террористический акт,
повлекший за собой такие ужасные последствия. Человека, который, вне всякого
сомнения, заслуживает самого сурового наказания, если удастся доказать
выдвинутые против него обвинения.
неподвижно, словно каменное изваяние. Глаза Старинова смотрели не отрываясь
на купола собора, похожие на корону.
уверенным в своей правоте, как и в дни молодости. Почему рано или поздно
нами овладевает чувство неуверенности и мы сходим в могилу, зная меньше, чем
в то время, когда были детьми?
меня, спрашивай. Старинов покачал опущенной головой.
печалью в глазах. - Мне нужно знать, правда ли то, что говорится в докладе,
присланном американцами. Если ты действительно имеешь отношение к взрыву в
Нью-Йорке, - сказал он, - я хочу услышать от тебя честное и откровенное
признание.
трусливом террористическом акте, человеком, считающим, что политические
соображения стоят выше пролитой крови беспомощных женщин и детей, будь то
американцы, русские или невинные граждане любой другой страны, разве можно в
этом случае положиться на мое честное слово? Как можно верить тогда в нашу
дружбу? Неужели человек, виновный в подобном заговоре против тебя, способный
на такой обман, будет колебаться, прежде чем солгать?
гримасе, но больше ничто не выдало его чувств. Затем он заговорил снова.
американскому правительству, всегда отрицательно относился к твоей политике
открытых дверей для американских инвесторов. Я по-прежнему верю в основные
идеалы коммунизма и убежден, что нам нужно поддерживать более тесные связи с
Китаем, с которым у нас общая граница, протянувшаяся на шесть тысяч
километров.
отношусь к терроризму. Являясь членом твоего кабинета министров, я всегда
защищал политическую линию правительства и действовал в его интересах. Ты
можешь сомневаться в тех моих взглядах, которые расходятся с твоими, но не
имеешь права подвергать сомнению мою лояльность и честность. Было бы намного
лучше, если бы ты принимал меня таким, каков я есть, со всеми моими
достоинствами и недостатками, каким я был на протяжении многих лет нашей
дружбы. - Он сделал паузу. Его глаза под мохнатыми бровями смотрели прямо в
лицо Старинова. - Я не имею никакого отношения к взрыву в Нью-Йорке.
Никогда, ни при каких обстоятельствах я не согласился бы принять участие в
таком ужасном преступлении. Ты говоришь о моей чести? Никогда больше я не
унижусь до ответа на подобный вопрос. Можешь посадить меня в тюрьму,
приговорить к смертной казни или, что еще лучше, выдать меня американцам,
которые сделают это без малейших колебаний. Я кончил.
вырисовывались в ярком зимнем свете незадернутого окна.
побыть одному, чтобы обдумать положение. Соединенные Штаты будут оказывать
на нас мощное давление. К ним присоединятся те силы в нашей стране, которые
хотят, чтобы мы подчинились им, но мы достаточно сильны и выдержим этот
натиск. Что бы они ни предпринимали, мы не сдадимся.
Глава 37
Анкара, Турция, 7 февраля 2000 года
головой, ноги вытянул, наслаждаясь теплыми солнечными лучами, бьющими в окно
кабинета. На столе перед ним стоял сверкающий серебряный поднос с его
утренним стаканом вина, приправленного пряностями, глазированная
керамическая чаша с маслинами и искусно сложенная полотняная салфетка.
Маслины, выдержанные в масле, были привезены из Греции. Он считал, что
греческие маслины лучше испанских и намного превосходят те, что произрастают
в его стране. Их привезли только вчера, и хотя они обходилось ему очень
дорого, Намик не жалел об этом.
болезни, сохраняет молодость и мужскую силу? Разве они растут не на
оливковых ветвях, считающихся символом мира? Если он постоянно будет иметь
такие маслины, а жена и любовница не перестанут время от времени одаривать
его нежными ласками, он проживет заключительную треть своей жизни счастливым
человеком. Европейские и американские сотрудники, обслуживающие наземный
терминал фирмы "Аплинк" многоканальной станции спутниковой связи,
расположенной на Ближнем Востоке, шутили над его утренним меню, но что они
понимают в этом? Намик считал, что сохранившиеся колониальные предрассудки
мешали их человеческому созреванию.
и великодушным менеджером станции. Он терпел почти всех, некоторые ему даже
нравились, а кое-кого даже считал своими близкими друзьями. Артур и Элейн
Стайнеры, например, были частыми гостями в его доме, до того как Гордиан
забрал их и перевел на работу в Россию. Но даже эта прелестная пара... нет,
и они не были гурманами.
любви основываются на каких-то эмпирических стандартах. Но разве он хоть раз
высказал свое отвращение к их ужасной привычке поглощать за завтраком