Чтение 45–й страницы книги ~Черное сердце~

Черные глаза сутенера затравленно бегали по сторонам, лицо было чем-то
измазано, напомаженные волосы торчали в разные стороны, а толстая верхняя
губа задралась, приоткрыв зубы.

Шелковая рубашка была разорвана, и Трейси увидел запятнанные кровью
бинты. Здоровой рукой Антонио сжимал маленький дамский пистолет 22 калибра
со взведенным курком.

Все это Трейси разглядел в ту долю секунды, пока приземлялся на
заваленный мусором, мерзкий пол подвала.

Крик ?кия? заставил Антонио замереть - первобытный крик, известный
человечеству с незапамятных времен, крик смертельной опасности. Ю говорил,
что им пользовались еще римские легионеры, чтобы нагнать страх на
неприятеля. Именно из этого крика, уверял Ю, родилось слово ?паника?: им
пугал бедных нимф древнегреческий бог Пан, и они падали жертвами его
ненасытной сексуальности.

Трейси перенес вес на левую ногу и, выбросив вперед правую, выбил из руки
Антонио пистолет.

Сутенер замахнулся ногой, покалеченной рукой, но Трейси нырнул под нее и
изо всех сил вонзил оба своих кулака в живот Антонио.

Казалось, из сутенера выпустили воздух, он сложился пополам, обмяк, и
Трейси легко выволок его наверх, в гостиную.

- Туэйт! - крикнул он. - Хватит! - Это было произнесено таким
командирским тоном, что Туэйт тут же обернулся. Безумный взгляд его стал
более осмысленным, он отшвырнул женщину, которая отползла и калачиком
свернулась на кушетке. Теперь она только тихонько подвывала, и Трейси
подумал, что ему все же удалось спасти ей жизнь... Он толкнул вперед
сутенера, и тот шлепнулся на покрытый мехом пол.

- Тонио... - от этого голоса, в котором не осталось ничего человеческого,
который напоминал скорее шипение змеи, сутенер весь сжался. Туэйт побелел, и
Трейси подумал, что сейчас раздастся взрыв, не менее сильный, чем тот, что
разнес дом.

- Ах ты сволочь, - прошипел Туэйт. - Ползи сюда, ну! - Туэйт еле
сдерживался. - Это ты убил Дорис, ты убил мою Филлис!

Антонио дотронулся до больного плеча:

- Эй, ты не должен был такого со мной делать, понятно? И не должен был
убивать моих телок! Это плохо для бизнеса, приятель. Ты это знаешь. Они
перестали меня слушаться!

- Плевать! - Туэйт надвигался. Ярость уже захлестывала его.

Сутенер покачал головой:

- Нет, это наша общая проблема. Твоя и моя. Мы же партнеры, ты что, не
понимаешь? Я вот должен был запереть Клару, - он указал на скрючившуюся на
кушетке женщину, - в темный подвал, с гусанос. Компренде? С червями. Зато
теперь она меня слушается. Теперь она понимает, кто тут хозяин.

- Ты покойник, Тонио, - прорычал Туэйт. - Уж будь в этом уверен!

- Идиот! - воскликнул Антонио, отступая. - Идиот! Это ты все затеял, ты!

Но Туэйт неумолимо надвигался на сутенера, в руках у него посверкивала
отполированная деревянная дубинка. Взгляд его не отрывался от лица Антонио.

Трейси шагнул вперед и увидел, как сверкнуло лезвие: оказывается, Антонио
прятал в складках бинта нож.

Туэйт занес дубинку над головой Антонио, Трейси рванулся, чтобы выбить
нож, но опоздал: лезвие легко, словно в масло, вонзилось в правый бок
Туэйта. Антонио успел повернуть нож, и Туэйт закричал и уронил дубинку.

Сутенер выдернул окровавленный нож. Трейси услышал, как шумно выдохнул
полицейский, его шатнуло, а на лице Антонио появилась победная улыбка. Он
вновь занес оружие...

Пора! Настало время для канашики, серии смертельных ударов. Трейси оценил
дистанцию и выбросил вперед левую ногу, удерживая равновесие с помощью бедер
и разведенных в стороны рук. Этот удар по силе и скорости был подобен
молнии.

Он ударил Антонио чуть ниже правого уха, в ту точку, в которую целятся
только самые профессиональные стрелки. И это точное попадание сокрушило
сутенера.

Туэйт видел, какая перемена произошла с лицом Антонио: мгновение назад
оно было полно ненависти и триумфа, теперь же на нем не было ничего. Ничего.
Жизнь покинула это лицо, и Антонио рухнул на покрытый грязным мехом пол.

Туэйт глянул на распростертое у его ног бездыханное тело, а потом поднял
глаза на стоявшего перед ним человека. Он был настолько поражен, что даже не
чувствовал боли.

- Господи Боже мой, - тихо произнес он и закрыл глаза.

Июнь 1967 года, Ангкор Том, Камбоджа

Казалось, восторг, Сока перед идеологией красных кхмеров не иссякнет
никогда. Он не знал усталости. Военная муштра и идеологическая обработка шли
беспрерывно: одним из существенных элементов воспитания новообращенных было
изменение их представлений о времени и пространстве.

Таких понятий как утро, день, вечер просто не существовало. Ночи
предназначались не для сна, а для работы. День - для сражений. Сначала было
подавлено восстание самлотов в Баттамбанге, потом следовали бесконечные
партизанские вылазки против прежнего коррумпированного режима. Новая
свободная Кампучия не предназначалась для нормального человеческого
существования, потому сон ее граждан был сокращен до минимума.

И эта усталость, эта потеря ориентации во времени делали свое дело: новая
информация, новая идеология без труда завоевала усталые умы. Людей лепили
заново, по единому образцу и подобию, дабы они без всяких вопросов выполняли
свой патриотический долг.

Одним из неотъемлемых элементов обработки был страх и запугивание,
особенно по отношению к традиционно упрямым крестьянам. Малейшее нарушение
каралось смертью. К таким нарушениям, например, относилось отсасывание
бензина из автомобилей, и постоянное исчезновение односельчан держало
остальных в страхе.

Но все, включая революционных бойцов, пуще всего боялись карающего
меча ?Ангка Леу?, организации, о которой никто ничего толком не знал. Соку
так и не удалось выяснить, из кого она состояла - вполне возможно, она
существовала лишь в воображении высших армейских чинов красных кхмеров.

По ночам шла непрерывная политучеба. Киеу Сампан давно считался с
божеством для красных кхмеров - еще в 1959 году в Париже он начертал тезисы
труда под названием ?L?economic du Cambodge et ses problemes
d?industrialisation? .

В нем говорилось, что французское вторжение в экономику Камбоджи в
пятидесятых годах принесло в отсталые сельские районы страны некоторые формы
капитализма и тем самым подорвало традиционные ремесла и всю экономическую
структуру в целом. Кхмерские ткачи, например, не могли конкурировать с
зарубежными ткацкими предприятиями, которые выпускали текстиль лучшего
качества и более дешевый в производстве, и постепенно превращались из
ремесленников в торговцев иностранным товаром.

И так вся камбоджийская экономика в целом становилась зависимой от
импортируемых товаров и постепенно угасала. Долги крестьян росли, Кампучия
уже не могла поддерживать сама себя, страна задыхалась. Постколлониализм вел
ее к гибели.

Вот что по ночам вдалбливалось в головы новобранцам, барьер сопротивления
этим идеям был сломлен постоянной усталостью, и Сок также не мог не
поддаться обработке - такое просто было невозможно. Он был достаточно молод,
чтобы заразиться энергией революции, и достаточно умен, чтобы понимать, что
эти идеи не во всем ложные. Он принимал как факт жестокость действий красный
кхмеров, он считал, что она продиктована жестокостью самого времени. И он
сам видел, как слабеет влияние на него буддизма. Что ж, отложим буддизм,
забудем о нем до лучших времен.

Красные кхмеры отрицали религию. Им мешало миролюбие буддизма: оно
противоречило их целям, задачам укрепления боевого духа ради борьбы с
врагом. Но еще сильнее они опасались самой сути религии, ведь отныне кхмеры
должны были веровать только в ?Ангку?. ?Ангка? защитит тебя, ?Ангка?
позаботится о тебе так, как никогда не мог старый прогнивший режим, а вместе
с ним и Будда Амида.

Но между Соком и другими солдатами была все же разница - он никогда не
забывал о том, что он не Сок, а Сока, выходец из того высшего класса, с
которым, как с врагом революции, сражались его боевые товарищи. К тому же он
все время боялся заговорить на том самом правильном французском, на котором
говорили только представители враждебного класса.

И еще его мучили мысли о Саме. Потому что Сама больше не существовало -
теперь его звали Ченг, и, что самое ужасное, он действительно забыл свое
прежнее имя и все, что с ним было связано.

- Я изменился, оун, - прошептал он в ту первую ночь их встречи, когда
они, наконец, остались одни. - У меня теперь новое имя и новые цели, - он
улыбнулся. - И я горжусь тобой: ты прошел все проверки.

Сок внимательно разглядывал брата в неверном свете факелов. Нет, внешне
он не изменился. Он дотронулся до Сама - перед ним стоял тот же человек.

- Значит, - спросил он дрожащим голосом, - ты мне больше не брат?

Сам поморщился:

- Ах ты, малыш, - обнял он Сока, - мы всегда останемся братьями, несмотря
ни на что.

Сок прошептал сквозь слезы:

- Как же все трудно и непонятно.

- Они довели нас до предела, - ответил Сам. - И теперь хотят смести нас с
лица земли, словно мы - просто мусор. Неужели ты не понимаешь? Мы не можем
допустить этого. Мы не можем позволить Кампучии погибнуть, - он еще сильнее
обнял брата. - Да, это трудно, многие из нас погибнут в этой борьбе. Кто
знает, может, и я. Но я готов к этому, и ты должен быть готов, оун.

Прошло шесть недель. Как-то ранним утром Сам вновь подошел к брату. Всю
ночь шел дождь, но день обещал быть ясным, и от Сама пролегла на земле
длинная угловатая тень.