У меня мелькнула мысль расплатиться крупным банкнотом, чтобы запастись
мелочью. Но, не успев сунуть руку во внутренний карман пиджака, я тут же
передумал. Если человек выкладывает пятьсот крон, чтобы расплатиться за
чашку кофе, такое запоминается, а мне это совсем ни к чему. Однако, прежде
чем я изменил свое решение, моя рука все же достигает кармана и делает
немаловажное открытие: в кармане бумажника нет. Достав несколько монеток,
бросаю одну из них на стойку и ухожу.
имущество. В кармане, приделанном к внутренней стороне жилета, я храню
паспорт и проездные билеты. Они на месте, но боюсь, что эти документы меня
теперь не выручат. В маленьком кармашке пиджака, куда я кладу деньги
помельче, обнаруживаю две бумажки: сложенные вчетверо пятьдесят крон и
двадцать крон. В брючном кармане насчитываю до десяти крон мелочи. Это
почти все, если не считать носового платка, перочинного ножа да ключей от
двух квартир, теперь для меня недоступных.
банкнотов, но десять банкнотов по пятьсот крон - сумма солидная. Первое,
что я подумал, не вывалился ли он из кармана в Фелед-парке. Но это
исключается. То место я внимательно осмотрел, к тому же цвет бумажника
такой, что его сразу заметишь, не напрягая зрения. Скорее всего, другое -
Сеймур вытащил у меня деньги, пока я ходил на кухню за водой и стаканами.
"Еще одна небольшая ошибка с вашей стороны, Майкл!" - сказал бы
американец. Ошибка налицо. Я совершенно спокойно оставил пиджак на стуле,
зная, что ничего интересного в его карманах нет, и потом, хорошо зная, что
собой представляет Сеймур, я никогда бы не подумал, что он еще и
карманник. Надо же, стащил у меня деньги! Дело, видимо, не в деньгах, он
позарился на бумажник, полагая, что в нем есть какие-нибудь вещи,
заслуживающие внимания, и что по крайней мере там он найдет мой паспорт.
просроченные проездные билеты да паспорт, не удобный для предъявления. Мой
последний шанс, впрочем весьма проблематичный, сесть под вечер на самолет
и очутиться в Будапеште.
время - особенно после всех этих передряг. А главное - там нет Сеймура.
порошками, кухонными принадлежностями и дешевой фарфоровой посудой, я
думаю о Будапеште и тем самым освобождаюсь от душевного напряжения. В
конце концов, может быть, американец брал меня на пушку, хотел до смерти
запугать: а вдруг я сдамся? Ну, а раз уж я не сдался, какой ему смысл
приводить в исполнение свои угрозы? Сеймур может быть кем угодно, даже
карманником, но он не дурак и отлично понимает, что есть вещи, которых не
добиться ни сфабрикованными обвинениями в убийстве, ни парализующими волю
наркотиками.
посидел в кофейне, чтобы дать отдохнуть ногам, я иду кратчайшим путем к
ближайшему газетному киоску, потому что это для меня единственный источник
информации. Скоро двенадцать, а это значит, что в продажу должны поступить
дневные газеты.
"Экстрабладет", и нет нужды особенно всматриваться, чтобы понять: то, чего
я больше всего боялся, уже совершившийся факт. На первых полосах обеих
газет маячат два снимка - мой и Тодорова. Убийца и его жертва. Текста под
снимками немного, потому что подробности на внутренних полосах, и я
прохожу мимо - покупать сейчас газеты мне неудобно. Прощай, Будапешт!
Здесь продается рабочая одежда. Мой выбор пал на хлопчатобумажный
комбинезон, украшенный красноречивой цифрой 50. Не может быть сомнения,
что, поторговавшись как следует с этим плюгавеньким старикашкой, можно
было бы сойтись и на более скромной цене. Однако в иных случаях
торговаться так же рискованно, как расплачиваться крупными купюрами, - это
запоминается. Выложив пятьдесят крон, я уношу с собой завернутый в желтую
бумагу комбинезон.
маленьких улочек, прилегающих к Нереброгаде. К исходу второго часа я уже
за городом. Свернув с шоссе, бреду по какому-то пустырю со множеством ям и
кустарников. За кустарником желтеют грязные воды канала. Вокруг ни души.
занимаюсь тем, что придаю только что купленной одежде возможно более
измятый и поношенный вид. Затем, сняв пиджак с брюками, надеваю
комбинезон. Подобрав увесистый булыжник, завертываю его поплотней в свой
костюм, связываю при помощи галстука и упаковочной бечевки и бросаю этот
странный сверток в грязные воды канала.
не дает мне покоя. Знать, что ты попал в газету, и не прочитать статью,
которая тебе посвящена, - нет, это выше моих сил. Возвратившись на
дорожку, тянущуюся вдоль шоссе, иду обратно в город. Через пятнадцать
минут добираюсь до последней автобусной остановки ближайшего пригорода.
Булочная, бакалейная лавка, лоток, где продаются горячие сосиски, и, что
самое главное, газетный киоск. Взяв последний номер "Экстрабладет", подаю
продавщице монетку, та даже не взглянула на меня. Надо думать, что если бы
и взглянула, то едва ли узнала бы в этом небритом человеке в
хлопчатобумажном комбинезоне социолога и убийцу, сенсацию дня.
на мысль, что одной лишь духовной пищей человек жить не может. Сосиски
поаппетитней, но бутерброды с колбасой более объемисты и дешевле. Беру три
бутерброда, завернутые в неизбежную желтую бумагу, и опять выхожу на
шоссе.
находится слишком близко от шоссе с оживленным движением - и шагаю дальше
по пустырю со множеством ям. Видимо, когда-то здесь брали песок.
старый барак или, скорее, остатки барака. Постройка едва держится на
прогнивших столбах, но имеет бесспорные преимущества со стратегической
точки зрения. Своей тыльной стороной она выходит на берег канала, а с
передней можно наблюдать всю окрестность, что позволяет еще издали
заметить человека, которому пришло бы в голову проинспектировать этот
барак. В то же время, выворотив из стенки одну-две доски, я могу в две
секунды достичь канала и притаиться где-нибудь в кустарнике.
вытягиваюсь в низком ивняке возле барака и развертываю газету.
потому что по прочтении газетной статьи я сразу лишаюсь аппетита.
"Прочтение" - быть может, слишком сильно сказано, потому что датским я не
владею. Однако нескольких знакомых cлов, встретившихся в репортаже, для
меня вполне достаточно, чтобы понять все его содержание. Это "убийство",
"вокзал", "маузер", "порт", "волво" плюс собственные имена - названия
улиц, где я снимал мансарды, фамилия жертвы и, естественно, фамилия самого
убийцы.
Сеймура, я сел в "волво", чтобы уехать как можно дальше от места драмы.
Определенные соображения побудили меня умчать к порту; там, за доками для
товарных судов, я и оставил свою колымагу. Ее так или иначе пришлось бы
бросить. Обнаруженная здесь машина могла натолкнуть преследователей на
мысль, что я сумел улизнуть из города с помощью какой-либо лодки.
встречаются слова "порт" и "волво". Что касается других мест хроники, то в
них, вероятно, пересказывается в той или иной форме сфабрикованная моим
"другом" версия о ликвидации Коевым Тодорова.
Сеймур уже осуществляет свои угрозы. Второе: тот факт, что эта насквозь
лживая сенсация нашла место в печати, свидетельствует о том, что "команда"
пустила в ход решительно все, лишь бы воспрепятствовать моему выезду из
страны.
выводу, и это частично возвращает мне аппетит и помогает справиться с
одним из бутербродов. Из этой же публикации Центр сегодня же узнает о том,
что меня постигло, и примет соответствующие меры.
у входа в "Тиволи" и принесет мне спасение либо в виде нового паспорта,
либо в виде чего-то другого, что позволит мне беспрепятственно выбраться
из Дании. Задача теперь одна - уцелеть до следующего вторника. Притом
остаться на свободе.
Конечно, Копенгаген город большой, в нем почти полтора миллиона жителей,
однако в нем и полиции хоть отбавляй, не говоря уже о людях Сеймура. Если
судить по напечатанной в газете фотографии, мне совершенно незнакомой,
меня в эти дни не раз снимали скрытой камерой, и службы, которым поручено
разыскивать меня, вероятно, располагают богатым визуальным материалом,
дающим представление о моей фигуре, осанке, походке, физиономии. Притом
эти службы прекрасно понимают, что человек, оказавшийся в моем положении,
первым делом позаботится об изменении внешности, так что мой комбинезон
едва ли помешает опознать меня.
другого никому не ведомого иностранца, - настоящая находка для
журналистов, если не имеется более важных новостей, только вряд ли этот
факт расшевелит датскую полицию. И все-таки в первые дни по крайней мере
такие места, как вокзалы, аэродромы, причалы, вероятно, будут находиться
под пристальным наблюдением, и в отдельных кварталах Копенгагена, включая
сюда и пригороды, местные власти произведут обычные в подобных случаях
обследования. В конечном итоге и злодей Коев, как многие другие, будет
Самойлова Елена
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Соломатина Татьяна
Орлов Алекс
Орловский Гай Юлий