Чтение 444–й страницы книги ~Тысяча и одна ночь~

ди Али-Катф-аль-Джамаля. И Зейнаб сказала им: "Пожелайте залечить мое
сердце, съев кусочек и выпив глоток воды".

И когда они согласились, Зейнаб ввела их в дом, и они поели и напи-
лись, и она подложила им в пищу банджа и одурманила их и сняла с них их
вещи; и то же, что она сделала с ними, она сделала и с остальными.

А Ахмед-ад-Данаф ходил и искал Далилу, но не нашел ее и не увидел ни
одного из своих приближенных. И он подошел к той женщине, и Зейнаб поце-
ловала ему руку, и он увидел ее и полюбил, и она спросила его: "Ты на-
чальник Ахмед-ад-Данаф?" - "Да, а ты кто?" - спросил он. И Зейнаб отве-
тила: "Я чужеземка из Мосула, и мой отец был виноторговцем, и умер, и
оставил мне много денег, и я приехала с ними сюда, боясь судей. И я отк-
рыла эту винную лавку, и вали обложил меня налогом, и я хочу быть у тебя
под защитой. А то, что берет вали, достойнее получать тебе". - "Не давай
ему ничего, и добро тебе пожаловать!" - воскликнул Ахмед-ад-Данаф. И
Зейнаб сказала ему: "Пожелай залечить мое сердце и поешь моего кушанья".
И Ахмед-ад-Данаф вошел и поел и выпил вина и упал навзничь от опьянения,
и Зейнаб одурманила его банджем и забрала его одежду; и она нагрузила
это все на коня бедуина и на осла ослятника, и разбудила
Али-Катф-аль-Джамаля, и ушла.

И когда Али очнулся, он увидел себя голым и увидал, что Ахмед-ад-Да-
наф и его люди одурманены. И тогда он разбудил их средством против банд-
жа, и, очнувшись, они увидели себя голыми, и Ахмед-ад-Данаф сказал: "Что
это за дело, о молодцы? Мы ходим и ищем старуху, чтобы изловить ее, а
эта распутница изловила нас. Вот будет радость из-за нас Хасану-Шуману!
Но подождем, пока наступит темнота, и пойдем".

А Хасан-Шуман спросил смотрителя казармы: "Где люди?" И когда он его
расспрашивал, они вдруг подошли, голые, - и тогда Хасан-Шуман произнес
такие два стиха:

"Меж собою люди похожи все при уходе их,

Различье в том, каков приход бывает.

Средь мужей найдешь ты и знающих и незнающих,

Как средь звезд найдешь много тусклых ты и ярких".

И, увидев подошедших, он спросил их: "Кто сыграл с вами штуку и ого-
лил вас?" И они ответили: "Мы взялись поймать одну старуху и искали ее,
а оголил нас но кто иной, как красивая женщина". - "Прекрасно она с вами
сделала!" - сказал Хасан. И его спросили: "А разве ты ее знаешь, о Ха-
сан?" - "Я знаю ее и знаю старуху", - ответил Хасан. И его спросили:
"Что ты скажешь у халифа?" - "О Данаф, - сказал ему Шуман, - отряхни пе-
ред халифом твой воротник, и тогда халиф спросит: "Кто возьмется ее пой-
мать?" И если он спросит тебя: "Почему ты ее не схватил?" - скажи ему:
"Я ее не знаю, но обяжи Хасана-Шумана поймать ее". И если он обяжет ме-
ня, я ее поймаю".

И они проспали ночь, а утром пришли в диван халифа и поцеловали зем-
лю, и халиф спросил: "Где старуха, о начальник Ахмед?" И Ахмед-ад-Данаф
потряс воротником. "Почему?" - спросил халиф. И Ахмед ответил: "Я ее не
знаю, но обяжи Шумана ее поймать, - он знает и ее и ее дочь и говорит,
что она устроила эти штуки не из жадности до чужих вещей, но чтобы стала
видна ее ловкость и ловкость ее дочери и чтобы ты назначил ей жалованье
ее мужа, а ее дочери - такое жалованье, какое было у ее отца".

И Шуман попросил, чтобы Далилу не убивали, когда он ее приведет. И
халиф воскликнул: "Клянусь жизнью моих дедов, если она возвратит людям
их вещи, ей будет пощада, и она под заступничеством Шумана!" - "Дай мне
для нее платок пощады, о повелитель правоверных", - сказал Шуман. И ха-
лиф молвил: "Она под твоим заступничеством", - и дал ему платок пощады.

И Шуман вышел и пошел к дому Далилы и кликнул ее; и ему ответила ее
дочь Зейнаб, и тогда он спросил: "Где твоя мать?" - "Наверху", - ответи-
ла Зейнаб. И Шуман сказал: "Скажи ей, чтобы она принесла вещи людей и
пошла со мной к халифу. Я принес ей платок пощады, и если она не пойдет
добром, пусть упрекает сама себя".

И Далила спустилась и повесила платок себе на шею и отдала Шуману чу-
жие вещи, погрузив их на осла ослятника и на коня бедуина. И Шуман ска-
зал ей: "Остается одежда моего старшего и одежда его людей". - "Клянусь
величайшим именем, я их не раздевала!" - ответила Далила. И Шуман ска-
зал: "Твоя правда, но это штука твоей дочери Зейнаб, и это услуга, кото-
рую она тебе оказала".

И он пошел, а старуха с ним, в диван халифа, и Хасан выступил вперед
и показал халифу вещи и подвел к нему Далилу; и когда халиф увидел ее,
он приказал ее кинуть на коврик крови. "Я под твоей защитой, о Шуман!" -
крикнула Далила. И Шуман поднялся и поцеловал халифу руку и сказал:
"Прощение, ты дал ей пощаду!" - "Она под защитой твоего великодушия, -
сказал халиф. - Подойди сюда, старуха, как твое имя?" - "Мое имя Дали-
ла", - отвечала она. И халиф сказал: "Поистине, ты хитрюга и хитрица!" И
ее прозвали Далила-Хитрица. "Зачем ты устроила эти плутни и утомила наши
сердца?" - спросил потом халиф. И она ответила: "Я сделала эти плутни не
от жадности до чужих вещей, но я услышала о плутнях Ахмеда-ад-Данафа,
которые он устроил в Багдаде, и о плутнях Хасана-Шумана и сказала себе:
"Я тоже сделаю так, как они!" И я уже возвратила людям их вещи".

И тут поднялся ослятник и сказал: "Закон Аллаха между мною и ею! Ей
недостаточно было взять моего осла, и она напустила на меня цирюльни-
ка-магрибинца, который вырвал мне зубы и прижег мне виски два раза..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Семьсот восьмая ночь

Когда же настала семьсот восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о
счастливый царь, что ослятник поднялся и сказал: "Закон Аллаха между
мною и ею! Ей недостаточно было взять моего осла, и она напустила на ме-
ня цирюльника-магрибинца, который вырвал мне зубы и прижег виски два ра-
за".

И халиф приказал дать ослятнику сто динаров и красильщику сто динаров
и сказал: "Иди открой свою красильню!" И они пожелали халифу блага и уш-
ли, а бедуин взял свои вещи и своего коня и сказал: "Запретно мне вхо-
дить в Багдад и есть пирожки с медом!"

И всякий, кому что-либо принадлежало, получил свое, и все разошлись,
и тогда халиф молвил: "Пожелай от меня чего-нибудь, о Далила!" И Далила
сказала: "Мой отец заведовал у тебя письмами, я воспитывала почтовых го-
лубей, а мой муж был начальником в Багдаде, и я хочу получать жалованье
моего мужа, а моя дочь хочет иметь жалованье своего отца". И халиф наз-
начил им то, что они пожелали; а потом Далила сказала: "Я хочу от тебя,
чтобы я была привратницей хана".

А халиф устроил хан с тремя домами, чтобы там жили купцы, и к хану
было приставлено сорок рабов и горок собак, - халиф привез их от прави-
теля Сулеймании, когда он отставил его, и сделал для собак ошейники. А в
хане был раб-повар, который стряпал еду для рабов и кормил собак мясом.
"О Далила, - сказал халиф, - я запишу тебя надсмотрщицей хана, и если
оттуда что-нибудь пропадет, с тебя будут взыскивать". - "Хорошо, - ска-
зала Далила, - но только посели мою дочь в помещении, которое над воро-
тами хана. В этом помещении есть площадка, а голубей хорошо воспитывать
только на просторе".

И халиф приказал так сделать, и дочь ее перенесла все свои вещи в по-
мещение над воротами хана, а Далила приняла сорок птиц, которые носили
письма; что же касается Зейнаб, то она повесила у себя в помещении те
сорок одежд и одежду Ахмеда-ад-Данафа.

А Далилу халиф сделал начальницей над сорока рабами и наказал им ее
слушаться. И она устроила себе место, чтобы жить за воротами хана, и
стала каждый день ходить в диван - может быть, халифу понадобится пос-
лать письмо в какую-нибудь страну, - и не уходила из дивана до конца
дня; и те сорок рабов стояли и охраняли хан, а когда наступала ночь, Да-
лила спускала собак, чтобы они сторожили хан ночью.

Вот что случилось с Далилой-Хптрицей в Багдаде.

Что же касается до Али-аз-Зейбака каирского, то это был ловкач, кото-
рый жил в Каире в то время, когда начальник дивана был человек по имени
Садах египетский, у которого было сорок приближенных. И приближенные Са-
лаха египетского устраивали ловушки ловкачу Али и думали, что он попа-
дется, и они искали его, и оказывалось, что он убегал, как убегает
ртуть, и поэтому его прозвали "Каирская ртуть".

И вот однажды, в один из дней, ловкач Али сидел в казарме среди своих
приближенных, и сердце его сжималось, и стеснялась у него грудь. И на-
чальник казармы увидел, что он сидит с нахмуренным лицом, и сказал: "Что
с тобой, о старший? Если у тебя стеснилась грудь, пройдись разок по Каи-
ру: твоя забота рассеется, когда ты пройдешься по его рынкам". И Али
поднялся и вышел пройтись по Каиру, но его грусть и забота еще увеличи-
лись.

И он проходил мимо винной лавки и сказал себе: "Войду и напьюсь!" И
он вошел и увидел семь рядов людей. "О виноторговец, - сказал он, - я
буду сидеть только один". И виноторговец посадил его в комнате одного и
принес ему вино, и Али пил, пока не исчез из мира.

А потом он вышел из винной лавки и пошел по Каиру, и до тех пор ходил
по его площадям, пока не дошел до Красной улицы, и дорога перед ним ста-
новилась свободной от людей, так как его боялись. И Али обернулся и уви-
дел водоноса, который поил людей из кувшина и кричал на дороге: "О Ал-
лах-заменяющий! Нет напитка, кроме как из изюма, нет сближения, кроме
как с любимым, и не сидит на почетном месте никто, кроме разумного!" -
"Подойди напои меня!" - сказал Али. И водонос посмотрел на него и подал
ему кувшин; и Али взглянул в кувшин и встряхнул его и вылил на землю.
"Ты не будешь пить?" - спросил его водопое. И Али ответил: "Напои меня!"
И водонос снова наполнил кувшин, и Али взял его и встряхнул и вылил па
землю, и в третий раз сделал то же самое. И водонос сказал: "Если ты не
будешь пить, я пойду". - "Напои меня!" - сказал Али. И водонос наполнил