браниться с темной стихией? Я накинул на пижаму халат и, сопровождаемый
несущимся вслед последним всхлипом госпожи Гутелли-Ла Бьянко ("Но я
хочу-у..."), отправился спасать документ.
уже пристроил роскошное послание к стене и целился в эмблему из не менее
роскошного маленького арбалета.
переписку?
Правда, недолго - я даже не успел испугаться. Мальчик шумно выдохнул,
ослабил тетиву и мотнул головой.
даже приглушенное:
жена, в смысле - вторая, в свое время называла меня по-всякому,
институтские власти мало в чем уступали ей, да и в транспорте у нас, как
известно, не очень-то церемонный народ. От нечего делать я даже составил
однажды словарик-определитель. Но "нгенга" там не было наверняка, могу
поручиться.
термина "нгенг", - почтительно осведомился я у обладателя арбалета.
Холуй нгенгов, обкрадывающих мою планету!
самому на удивление настойчивым и терпеливым. В ходе дальнейшего
собеседования выяснилось, что мальчик - не просто так, а артист с
Дархая, что арбалет - атрибут профессии, а словечко "нгенг" имеет, как
правило, два основных значения: либо - некий весьма неприятный,
злодышащий и мерзотворный глорр'г, либо - просто и ясно - гнусное
подхвостье оранжевой своры.
глорг'гу в клоаке не место. За простое, понятное и такое родное слово
"клоака" я и уцепился.
подметили, что весь этот объединенный гадючник можно, более того, нужно
именовать клоакой...
съеденный завтрак. А возможно, и гаденькое, осклизлое какое-то
чувствишко, оставшееся после ознакомления с содержимым крокодиловой
папки.
только, что такое "нгенг", простую истину о наличии в мире вещей куда
более скверных. И поток моего красноречия подогревала тупая, въедливая
ненависть к самому себе.
фрондер прекрасно уживается во мне с конформистом. Не все решается
окладом. Я, хорошо это или худо, не могу жить без своей темы, без своей
лаборатории, без моего Института, в конце концов. И я отвечу Дуббо
согласием, какие бы условия он ни выставлял. И зря говорил один
неглупый, но очень уж древний грек, что в одну и ту же реку нельзя войти
дважды. Можно, еще как можно...
здесь, в гостинице, наедине с заезжим, неимоверно далеким от всех наших
проблем гастролером...
самого детства надо мною ножом гильотины висело семейное проклятие, и
никто из родни даже не думал усомниться в том, что Ака будет великим
скрипачом. Как папа, как дядя Эли, как дедушка по маме и прадедушка по
папе. Скрипка была моим проклятием, она преследовала меня во снах,
плотоядно причмокивая и плюясь канифолью, и я просыпался в холодном
поту, а великие родичи, виртуозы смычка, смотрели на меня со стены
сурово, никак не одобряя маленького непослушного Аку...
попросил меня больше не приходить в секцию, потому что не хочет работать
с неперспективным; он врал и злился на самого себя и поэтому был груб со
мной, маленьким заплаканным мальчиком в бархатных штанишках до колен.
Спустя много лет мы встретились на улице, и я кинулся к нему, но старик
отвел глаза, не узнавая, и торопливо посеменил прочь...
подружкой еще с консерватории, и на экзаменах мне поставили жирную,
отвратительно синюю единицу, а Борька, остолоп и зануда, все до точки
списавший у меня, совершенно неожиданно для себя получил "отлично" и был
принят, правда, совсем ненадолго...
вертихвостки, говорила мама, и думают только об одном, а еще из-за них
нужно драться, они любят это, и им безразлично, что мои пальцы - чистое
золото, почти как у прадедушки по папе, а уличные мальчишки, они как раз
и любят ломать такие тонкие, музыкальные пальцы, потому что завидуют
тем, кто когда-нибудь, в отличие от них, сорванцов и беспризорников,
обязательно станет великим скрипачом...
не скоро прощу себя за то, что продал нежно-розовую сладкоголосую Амати
в первом же космопорту. Но я убежал из дому, и это было совсем неплохое
время: я дрался в кабачках, где прирабатывал гапером за харч и койку, я
подсаживался на пляжах к отставным астрофизикам и предлагал сыграть
партийку-другую в шахматишки, а потом прятался в доках от пляжной
полиции, поскольку эти горластые деды никак не желали поверить, что
пацан мог выиграть их курортную заначку по-честному. А в четырнадцать я
поступил в два университета сразу, еще не предполагая, что через год
брошу оба.
получил университетский диплом уже к тридцатилетию, просто как подарок
от доброго приятеля-ректора...
как скрипка в детстве. Я хотел изучать математику, играть в шахматы,
трахаться и менее всего предполагал, что когда-нибудь буду преподавать
сам.
последователях. Придись мне тогда по душе стезя монтажника-высотника, я
стал бы им. Но нравилось мне другое. И даже сам Теодор свет Иоганнович,
неотразимейший наш Дуббо, как-то признал в узком кругу, что теперь три
института заняты исключительно решением "студенческих проблемок" Рубина.
Я, помнится, удивился: неужели всего три? Возможно, впрочем, что
остальным мои проблемки пришлись просто не по зубам. Наверное я прикусил
бы свой длинный язычок, если бы знал, что именно Теодор и возглавлял
последовательно все три указанных института, после чего был переведен в
администрацию Академии, как неспособный к научной работе...
к двадцати годам у меня была только скрипка, и частенько, размышляя под
нежное пение струн, я искал и находил решения самых сложных, на первый
взгляд попросту нерешаемых задач. И я не мог поверить, что это я - тот
самый Ака, который продал свою Амати лохматому бомжу под космоангаром
всего лишь за полбанки пива и твердую, как доска, но, правда, целую
тараньку.
навсегда. Я впервые увлекся по-настоящему, а ОИЭ был накручен на меня,
как нитка на катушку, со всеми своими присутствиями, лабораториями и
отделами. Разумеется, наматывали нитки строго с двух сторон и
безукоризненно равномерно. Еще бы! Проблема боэция - полная
паритетность, за исключением права вывоза (смотри пункт 1-й
Порт-Робеспьерской декларации). Боэций - это возможность рождения
принципиально новых технологий. Это, если угодно, ключ к
всемогуществу...
спарринг-партнеры по боксу, премилые лаборантки, заранее согласные на
все, - и никакой канцелярщины. Для оформления результатов существовала
дирекция. И она, не стану отрицать, оправдывала свое наличие: отчеты
переплетались в тончайший сафьян, снабжались великолепными заставками,
тиснением, виньетками, миниатюрами и орнаментами в мавританском стиле.
именовалось (до сих пор не могу понять, как конкретно они меня делили:
вдоль или поперек? И кому какая половина доставалась?), я понял, что
главная задача не имеет решения.
царивший в Институте, дело рук Дуббо, но позже стало вполне очевидным,
что Теодор вовсе ни при чем, что он - всего только исполнитель, причем
не из худших. Самое страшное, что музыку эту никто даже и не заказывал -
волынка дудела сама по себе, просто так, по инерции.
мне позволялось решительно все, и козленочек дободался-таки до стенки...
лад, с многозначительными паузами, повышением голоса в нужных местах,
хмуря брови и посмеиваясь. Малыш слушал не перебивая, подперев голову