Чтение 46–й страницы книги ~Темпоград~

сожалению, сами космонавты не могли видеть разрез. Только наблюдатели со
стороны могли бы заметить искажение созвездий.

Отчасти поэтому президент предложил направить ракету на протуберанец.
"Обрежем язычок, будет заметно", - сказал он.

Да, это было внушительно, когда ракета вошла в пламя. Рев, вой, свист,
верещанье, гул, грохот! Словно разъяренные быки ломятся в запертые ворота.
В первый момент астронавты были потрясены, даже напуганы. Ведь они
привыкли к безмолвию. Когда двигатели выключены, кажется, что ракета
вообще неподвижна: поплавок в спящем звездном море. Но тут космос
заговорил, загремел, загрохотал, забарабанил на разные голоса. Все знали,
что облицовка надежна, испытывалась при температуре вольтовой дуги, а
все-таки не по себе. И все вздохнули с облегчением, когда протуберанец
остался позади. Злое солнце перестало скандалить и браниться.

Как браниться, когда тебе язык режут?

Солнце В смолкло и отстало. Протуберанцы тоже отстали. Январцев
распорядился выключить двигатели, чтобы направить перископы в тыл.
Интересно было посмотреть, как упирается в разрез укороченный
протуберанец.

Но что это?

Огненные языки были и остались. И ближайший, и все остальные
благополучно пересекают борозду.

Почему пересекают? Разрез не удался?

- Были испытания на протуберанцах? - спросил Свен у инженера.

Оказывается, не было. Меч испытывали на астероидах и резали никчемные
луны Сатурна. Но к нашему Солнцу близко не подходили, к хромосфере и
протуберанцам не притрагивались. Нельзя было нарушать поле тяготения
нашего главного светила; орбита Земли изменилась бы, год нарушился бы в
лучшем случае.

- Почему же пламя пробивается? Может быть, разреза нет вообще?

Свен молча показал на табло, где самописец вычертил план борозды.

- Сейчас Анджей войдет в зону. Посмотрим; что у него получится.

Но и вторая ракета, где командиром был Анджей Ганцевич, а также и
третья (Хулио Вильяновы), и четвертая не смогли задержать торжествующее
пламя.

Посоветовавшись по радио, командиры четырех ракет решили повернуть
назад и снова пройти между двумя солнцами.

Повернуть! Это на земных шоссе получается просто: притормозил, крутанул
баранку - и поезжай назад! Ракеты маневрируют по-ракетному: сначала
сбрасывают ход до нуля, а потом набирают скорость в обратном направлении.
И торможение и ускорение лимитируются выносливостью людей, а выносливость
требует умеренности. Для нормального веса нужно прибавлять или снимать не
более десяти метров в секунду. Для учетверенного - сорок метров в секунду.
Обычно перегрузка дается на несколько минут.

Два часа учетверенного веса выдержали Январцев и его спутники. Два часа
затрудненного дыхания, набрякших век, ноющей спины, два часа с чугунной
головой, когда даже мысли не ворочаются, отяжелевшие вчетверо.

Наконец скорость снята, наконец дан задний ход. Ракета позволила
небесному горну приблизиться, догнать себя, обогнать, пропустила мимо,
подрезая протуберанцы под корень. Никакого результата! Живучие языки
термоядерного костра, проходя сквозь разрез, издевательски приплясывали и
перед носом, и за кормой. Даже, казалось, еще веселее приплясывали.

Командиры ракет снова связались по радио. Но что можно было предложить?

- Будем резать и резать, - сказал президент. - Едва ли приборы врут на
всех ракетах. Какие-то шрамы мы оставляем в пространстве. Возможно, если
не вторая, то третья, шестая борозды дадут эффект.

А Ганцевич сказал:

- Что там мелочиться? Давайте я нырну в фотосферу. Отхвачу кусок
солнца, вот тяготение и уменьшится.

- Но это же очень опасно, Анджей, - сказал ему президент.

- Что ж? Все равно мы погибнем, если будет взрыв новой.

Президент медлил только одну секунду:

- Хорошо, старик, я иду на таран. А вы держите прежний курс и
наблюдайте. Включайте правые дюзы, Свей. Доворачивайте в фотосферу.

Свен поднял голову:

- Я должен предупредить, учитель, что ракета не рассчитана на таран. Мы
выдержим в фотосфере не более двадцати минут.

- Вот и ведите так, чтобы вынырнуть из фотосферы через двадцать минут.

- Я обязан предупредить вас, командир.

- А я всегда удивлялся, - сказал президент жестко, - как это, твердо
помня параграфы, люди упускают из виду суть. Мы же все превратимся в пар,
если не сумеем разминировать эту проклятую космическую бомбу.

Сказал и пожалел. Свен наклонил голову одобрительно, он всегда стоял за
риск. Но инженер и радист переглянулись бледнея, у последнего плаксиво
изогнулся рот.

- Моя мама больше всего боится мучений, - сказал он извиняющимся тоном.
- Всегда спрашивает, легко ли умирали ее знакомые.

- А моя теща будет очень довольна, - сказал Свен наигранно бодрым
голосом. - Она уверяла, что я плохо кончу.

"Молодец этот Свен", - подумал президент. И еще подумал, что его теща
тоже будет довольна. А Жужа? Жужа поплачет, искренне горюя, что ей
достался такой невнимательный муж. Но заботливая мама убедит Жужу, что в
ее положении вредно плакать. А Винета?

Но вслух президент сказал совсем другое:

- Вам хорошо, товарищи, а у меня назревает трагедия. Я заказал роботу
блины перед отъездом и забыл поставить ограничитель. Представляете: кухня
завалена блинами, на полках блины, в коридорах блины, из окон на улицу
сыплются блины... А робот настроен на мой голос, его никто не выключит. Он
и меня не всегда слушается. Так и будет печь блины до скончания веков.
Придется мне прийти с того света. Никто не слыхал: на том свете дают
краткосрочные отпуска?

О верная теща и неизменные блины! Во все века выручали вы истощившихся
остряков. Блины, роботы, тот свет... и уныние сбито. Вот уже и инженер
тщится придумать что-то. И радист добавляет срывающимся, все еще полным
слез голосом:

- А тот свет есть, вы уверены, учитель? Давайте условимся, как прибудем
туда, срочно даем радиограмму: "Лучше нету того света..."

- Я предпочел бы явиться, - мрачно объявил инженер. - Явиться прямо на
заседание Академии. "Кто вы?" - "Я привидение. Прошу провести испытание на
сжатие и скалывание".

- Привидение надо испытывать на прозрачность. Судя по литературным
источникам, они подобны туману. Стало быть, аэрогель или аэрозоль.

- Аэрозоль! Как отрава для комаров.

- Ужас! Становишься родней инсектициду. Немудрено, что никто не
является с того света. Стесняются.

Теща, блины, роботы, тот свет, привидения!.. Умеет человек настроиться,
умеет и заразить настроением. Одни шли в бой, бледнея от ужаса, другие - с
руганью, третьи - с песней. А Томас Мор, кладя голову на плаху, сказал
палачу: "Тебе придется потрудиться, мой друг, у меня толстая шея".

- Ладно, пошутили, теперь давайте координаты, - сказал президент Свену.
- Постараемся прицелиться поточнее.

Пилот прошелся по клавишам вычислительной машины, словно пианист,
пробующий звук перед концертом. На табло выскочили цифры: координаты
Лямбды А, Лямбды В, ракеты, взаимные скорости...

- Подождите, - остановил его президент. - Почему скорость Лямбды В -
120? Должна быть 127-128.

Пилот еще раз сыграл тот же пассаж.

- Сто двадцать!

- А ну-ка составьте голографик.

Данные были введены в специальную приставку. Слева от машины засветился
прозрачный куб - пространственный график орбит. В нем появились цветные
ниточки - зеленые зигзаги ракет, черные шрамы разрезов Астромеча, плавная
линия естественной орбиты Лямбды В - безупречный кеплеровский эллипс, а
также и фактически наблюдаемый путь.

- Касательная! - воскликнул радист.

- Да, дорогой мой; касательная.

- Учитель, ура!

- Проверим, мальчик, проверим. Ликование после.

Нужны ли тут пояснения? Под влиянием сил притяжения взрывчатое солнце В
двигалось по эллипсу, приближаясь к спокойному солнцу А, и, приближаясь,
входило в опасную зону. Если оно перешло с эллипса на касательную, на
прямую линию, значит, силы тяготения парализованы: в опасную зону В не
войдет, взрыва никакого не будет. Звезды разойдутся через некоторое время,
В удалится снова в дальние просторы. Все это космонавты поняли по цифре
"сто двадцать". Сто двадцать, а не сто двадцать семь - значит, скорость не
растет, притяжение не действует. А пространственный график подтвердил
догадку.

- Почему же протуберанцы пробиваются через разрез? - недоумевал
Январцев.

- Ах, учитель, какая разница? Ну, проскакивают через разрез отдельные
атомы - три процента или пять процентов, а для нас все равно огненный
язык.

- А может быть, тоннельный эффект?

- Тоннельный? Но ведь это открытие, учитель.

Конечно, они, специалисты, понимали друг друга с полуслова, а нам с
вами требуются всюду пояснения. Дело в том, что в мире атомов, подойдя к
непреодолимому барьеру, частица иной раз вдруг оказывается по ту сторону
стенки. Так, если вы прислонитесь к фанере и кто-нибудь стукнет по ней
молотком с другой стороны, вам будет больно, хотя фанера останется целой.
В XXI веке считали, что при тоннельном эффекте за барьером оказывается не
частица, а ее копия.