Чтение 46–й страницы книги ~Астронавты~

больше похожие на нас.

- Откуда вы это можете знать?

- Из того, что вы мне рассказали, - спокойно ответил Чандрасекар. - Вы
обнаружили в этой пещере надпись, - вернее, рисунок на стене, правда?

- Ну да, но...

- А как могли бы его сделать эти так называемые мурашки, у которых,
насколько я видел, вовсе нет глаз?

- Черт возьми, вы правы! - воскликнул Солтык.

Я был ошеломлен.

- В самом деле, но... погодите, профессор, а может быть, они сделали
этот рисунок случайно... то есть это был не рисунок, а...

- А что?

- Сейчас я не могу вам сказать - может быть, он тоже имеет какое-нибудь
отношение к электричеству?

Чандрасекар улыбнулся:

- Не торопитесь. Вы, я вижу, хотите во что бы то ни стало отстоять свою
славу "открывателя металлических мурашек". Пожалуйста, не притягивайте
факты к вашим гипотезам. Нет ничего хуже... - Вдруг он нахмурил брови. -
Извините. Мне пришла в голову одна мысль.

Он прошел между мной и Солтыком так быстро, что мы еще некоторое время
смотрели на дверь, за которою он скрылся.

До обеда у меня, собственно говоря, не было никаких дел. Работы, не
относящиеся к ракете, планом не предусматривались. Ученые заперлись в
лаборатории, откуда доносилось резкое гудение трансформатора. В Централи у
"Предиктора" сидел Осватич. Ракета, зажатая льдом, покрывавшим озеро все
более толстым слоем, перестала колыхаться. Мороз крепчал. Я взглянул на
книгу, которую читал Осватич: это были "Начала" Эвклида. Отчаявшись найти
какое-нибудь занятие, я вышел в коридор.

Дверь лаборатории открылась.

- Конец легенде о разумных металлических существах! - увидев меня,
воскликнул Арсеньев. Он был в белом халате с засученными рукавами,
бинокулярная лупа была сдвинута у него на лоб. - Жаль мне вас, ведь вы ее
автор, но все решают факты. Впрочем, действительность, пожалуй, еще более
загадочна!

В лаборатории каждый свободный уголок был уставлен аппаратами. Большие
дроссельные катушки пришлось даже подвесить к потолку. Со стола на стол
были перекинуты пучки разноцветных проводов. Под большим рефлектором
сидели Тарланд, Райнер и Лао Цзу, рассматривая в увеличительные стекла
что-то такое, чего я не мог увидеть, стоя у двери. Я подошел ближе и,
наклонившись, увидел на темном стекле какие-то мелкие искорки. Рядом с
пустой металлической скорлупкой лежало несколько миниатюрных спиралек,
проволочка тоньше волоса, и маленький, не крупнее булавочной головки,
кристаллик, полупрозрачный, как капелька дымчатого стекла.

- Вот внутренности "металлической мурашки", - сказал Арсеньев. - Это
что-то вроде крохотного радиопередатчика, работающего на сантиметровых
волках, но передатчика совершенно необычного устройства. Вы видите этот
кристаллик? - Он приподнял пинцетом поблескивающую капельку: - Это
конгломерат нескольких элементов, кристаллизованных так, что они
составляют словно "связку" окаменевших электрический колебаний. Если
кристаллик "разбудить", он отдает их, как граммофонная пластинка.

- Что вы говорите? Погодите, погодите, профессор! - вскричал я. - Это
невозможно, я сам видел, как "мурашка" реагировала на мое присутствие, как
двигалась и замирала, и больше всего это было заметно, когда "я
приближался...

- Совершенно верно, - с удовлетворением ответил астроном. - Пожалуйста,
мы сейчас оживим одну "мурашку"...

Физик положил "мурашку" на эбонитовую пластинку перед экраном большого
радара и, манипулируя рычагами, направил на нее пучок невидимых лучей.

- Они порядочно заржавели, - говорил тем временем Арсеньев, - в них
подучились разные спайки и замыкания. Сначала они не хотели работать, но
когда мы их почистили, то отозвались почти все. Вот смотрите!

Он сказал это совершенно спокойно, а я был ошеломлен.

"Мурашка" дрогнула и приподнялась, высовывая тоненькую проволочку.
Физик поворачивал радарный экран, поднимал его, опускал, описывал им
круги, и "мурашка" послушно повторяла все движения, направляя заостренный
конец с проволочкой к экрану.

- В каждом таком приборчике есть, как я уже сказал, кристаллик с пучком
записанных колебаний, - объяснял Арсеньев. - Пока его не возбуждают, он
лежит неподвижно. А возбудить его можно как раз с помощью радиоволн
сантиметрового диапазона, на каком работают наши радары. Когда там, в
Мертвом Лесу, вы приблизились к своей "мурашке", волны, испускаемые
экраном в вашем шлеме, возбудили ее. "Мурашка" ожила и начала передачу. А
когда вы от нее отдалялись или только отворачивались, волны больше не
попадали на нее, и приборчик выключался. В этом приборчике есть устройство
наподобие вариометра, с помощью которого он устанавливается точно в
направлении пучка радиоволн. Ясно?

Последняя моя гипотеза разбилась вдребезги. Я молча кивнул и решил, что
никаких гипотез никогда больше строить не буду.

- Значит, это не существо? - спросил я через минуту.

- Очевидно, нет.

- А что это может быть?

- Мы не знаем. Коллега Лао Цзу думает, что таким способом обитатели
Венеры записывали различные сведения.

- А, так это что-то вроде книги?

- Или пластинки, фильма, письма... Во всяком случае, это какой-то
документ, содержание которого можно будет, если потребуется,
воспроизвести.

- А разве колебаниями... хотя, правда, "отчет", знаменитый "отчет" тоже
был записан колебаниями... Может быть, эти такие же, как те?

- Как видите, профессора Чандрасекара здесь нет. В течение двух часов
он старается с помощью "Маракса" ответить на этот вопрос. Пока что мы
должны вооружиться терпением.

Возвращаясь в Централь, я прошел мимо кабины "Маракса". Мне хотелось
заглянуть туда, но меня удержала большая красная надпись "Тихо!",
светившаяся над дверью. Осватич все еще сидел в Централи со своим
Эвклидом. Я пошел наверх, в шлюзовую, надел скафандр и вышел на палубу
ракеты. Ночь была темная и морозная.

Включив ручной фонарик, я увидел, что туман исчез. Белый световой
кружок пробежал по палубе, бросая светлые блики, пока не затерялся среди
неясных очертаний, запорошенных тонким слоем снега.

Я погасил фонарь и уселся на палубе. Некоторое время ничего не было
видно, и я выключил внутри шлема радар, так как его зеленоватый экран
ослепительно светился. Постепенно глаза начали привыкать к темноте. Мрак
вокруг меня был различной степени насыщенности; чернее всего он был низко
над горизонтом, где, по моему мнению, находились горы. Небо было лишь
чуть-чуть бледнее их. На нем не было даже того отсвета, какой отбрасывают
на Землю тучи, освещенные сверху Луной. Снизу, с ледяной поверхности,
доносилось тихое потрескивание: лед утолщался и выдавливал корпус корабля
кверху.

До сих пор я смотрел на север, в сторону перевала. Повернувшись к югу,
я увидел пепельный, мигающий отблеск. Сначала я подумал, что это мне
показалось, но потом мне удалось различить вершины гор на сером, неясном
фоне. Там был какой-то свет, но настолько слабый, что, поглядев на него
какое-то время, я стал сомневаться, действительно ли вижу что-нибудь.
Пришлось закрыть глаза. А когда я снова открыл их, то убедился, что это не
ошибка, что там действительно тлеет какой-то очень слабый, но все же
настоящий свет.

Я вернулся внутрь ракеты, оставил скафандр в шлюзовой и спустился в
нижний коридор. Красного света над кабиной "Маракса" уже не было. Я
приоткрыл дверь. Возле пульта, похожего очертаниями на колокол, стояли
подвезенные-на тележке аппараты. Это были каскадные усилители и
обыкновенный громкоговоритель. В кабине находилось четверо ученых. Физик,
согнувшись, сидел у аппарата; астроном сидел несколько поодаль, спиной ко
мне, в такой позе, словно рассматривал что-то в темноте между приоткрытыми
изолирующими стенками "Маракса". Чандрасекар стоял в углу. Рядом с ним,
закрыв руками лицо, облокотился на трубы конструкции Райнер.

Все молчали. Тишина эта показалась мне такой странной, что я не решался
нарушить ее. Лао Цзу первый заметил меня и пошевельнулся; Арсеньев поднял
голову и, мигая, словно ослепленный, спросил:

- Это вы?

Я все еще стоял в дверях.

- Войдите, - сказал Арсеньев.

Мне показалось; что китаец смотрит на меня как-то особенно, но это был
только отблеск света в его очках.

- Вам удалось?.. Вы что-то открыли? Что? - спросил я.

Лао Цзу покачал головой.

- Нет, но... профессор Чандрасекар сделал один опыт... один
эксперимент, который дал... странные результаты.

Он произнес это так тихо, что по телу у меня пробежали мурашки.

- Что это значит?

- Можно еще раз? - спросил китаец. Никто не ответил. Тогда он повернул
ручку усилителя на тележке. Раздался глухой шум, потрескивание, потом
неприятный, резко снижающийся свист. И вдруг из рупора полилась мелодия -
мрачная, напряженная, стремительная и полная смятения. Она не вызывала
ужаса, ибо сама была ужасом; он был в ней, как в огромных скелетах юрских
ящеров, застывших в чудовищных судорогах, когда их залил поток
расплавленной лавы и навеки оставил в позе, полной несказанных мук и
страха. Эта мелодия была как огромные кости, которые, перестав быть
позвонками и ребрами, уже не принадлежат живому существу, но еще не
превратились в известковую скалу, не стали частью мертвого мира. Как они,