Чтение 46–й страницы книги ~Тривселенная~

О языке - потом. Нужно изобразить незнание, собственную глупость, что
угодно!

- Есть, - добродушно сказал Ученый. - Есть, конечно. Я ведь сказал, что
вы, Ариман, не так просты, каким кажетесь даже самому себе. Видимо, ваше
истинное призвание достаточно редкое, и это меня вдохновляет. Я имею в виду
физический космос. Вам говорит это о чем-нибудь?

Физический космос. Конечно. Луна, Солнце, планеты, звезды, галактики,
туманности, пустота. Меня это никогда не интересовало - я не бывал даже на
лунных поселениях, а их у России чуть больше полусотни... Стоп. Нет никакой
России.

Да, физический космос - эта идея была мне понятна. И что же?

- А то, - продолжал Минозис, не успев, видимо, ухватить проглянувшую из
моего подсознания мысль, - что вы сможете стать Ученым, если пройдете курс
обучения - не у меня, впрочем, я не специалист по внеземным колониям. Вы
сказали о языке - но это не ваши слова, словами вы не смогли выразить мысль.
А ваша ментальная реакция, я вижу, свидетельствует о том, что понятие о
чужих языках присутствует у вас с возрождения. Теперь и я понимаю кое-какие
странности в вашем поведении, - голос Ученого был задумчив, Минозис делал
свои выводы, и мне оставалось только ждать конца его рассуждений. - Я
приписывал эти странности трудности вашего появления - ведь Ормузду пришлось
выводить вас с поля Иалу на сухое место, верно? На самом деле...

Он замолчал, но я продолжал ощущать его мысль, Минозис не скрывал ее,
напротив, ему казалось, что мыслью он объяснит мне больше, чем сотрясениями
воздуха, от которых он попросту устал. Мысль он мог выразить целиком и
сразу, а то, что мне потом придется разбираться в ней, копаться, как в
мешке, полном старых и новых вещей, так ведь это мои проблемы, а он,
Минозис, с удовольствем будет наблюдать за этим процессом.

Я раскрыл мешок его мысли и прежде всего вытащил на свет идею
множественности миров. Идея была так же стара, как сами миры, и никогда не
являлась тайной. Земля - одна из двенадцати планет, обращающихся вокруг
звезды - Солнца, если говорить о физической сути. Но ментальные тени каждой
из планет обладали множеством спутников, будто обертонов мысли, и каждый
обертон имел свойство обращаться в материю, когда в космосе возникали для
этого условия. Живое же существовало везде. И это живое было иногда странным
донельзя, а кому же разбираться в странностях, если не Ученым, для того и
явившимся в мир, чтобы объяснять и использовать объясненное?

С этим я, пожалуй, мог согласиться. В конце концов, и в той моей жизни
ученые объясняли и использовали объясненное. Впрочем, объясняли не всегда
верно, а использовали, не всегда объяснив.

- Вы полагаете, Минозис, что мне лучше покинуть Землю? - спросил я.

- Вы ухватили суть моего предложения, Ариман, - кивнул Ученый. - Но я
вижу, это будущее вас не вдохновляет?

Не вдохновляет? Я еще не знал, что вообще могло меня вдохновить. Я
должен был... Что, в конце концов, я должен был совершить в своей новой
бесконечной жизни?

Слово это - "бесконечной" - кольнуло душу. Я впервые подумал о том, что
бессмертен, поскольку бессмертна душа. Чем является материальное тело в этом
мире? Только ли придатком человеческой сути? И если так, если душа
бессмертна, поскольку нематериальное не может быть подвержено износу, то
бессмертным становится и тело, придаток души.

- Ариман, - донесся до меня будто сквозь влажный туман голос Минозиса,
- боюсь, что город вам придется покинуть немедленно. Думаю, что и Землю -
тоже.

Я не стал спрашивать почему - в требовании ученого содержался ответ и
на незаданный мной вопрос. Потому что я был другим. Потому что я своим
появлением нарушил порядок и продолжал нарушать его ежесекундно.

- Я не хочу покидать Землю, - мирно сказал я. - Я еще ничего не знаю. Я
еще ничего не видел. Ничего не нашел.

Неожиданно я понял, что не могу пошевелиться. Мысли мои тоже застыли.
Даже глаза уставились в одну точку, зрачки будто налились свинцом и тянули
взгляд вниз, к полу. "Покинуть Землю, - это была не мысль, а отпечаток ее в
подсознании, повторявшийся, будто на кольцевой ленте магнитофона, - покинуть
Землю, покинуть Землю"...

"Нет, - я попытался разорвать эту ленту, - нет, нет".

Но лента оказалась слишком крепкой, она хлестнула меня, мыслям моим
стало больно, и они попрятались, оставив на поверхности сознания свою
закольцованную тень.

"Нет, - молил я, - нет"...

И сдался. Что я мог противопоставить ментальной атаке Минозиса?

Не знаю, что изменилось в выражении моего лица. Боюсь, что ничего.
Боюсь, что и в мыслях - точнее, в их круговом беге - тоже ничего не
изменилось. Но какое-то движение Минозис все-таки сумел уловить. Он понял,
что сломил мое сопротивление, и тотчас ослабил хватку.

- Да ладно, Ариман, - небрежно сказал Ученый. - Вы можете меня
возненавидеть, но потом поймете, что я хотел, хочу и буду хотеть вам только
того, чего вы хотите для себя сами.

- Я...

- Да, да и да. Вы еще не в состоянии понять себя, а я могу это сделать.

- Похоже, - сказал я, - у меня нет выбора.

- Почему? - удивился Минозис. - Выбор есть всегда. Просто вы уже
выбрали, вот и все.

- Я выбрал Землю, - сказал я упрямо.

- Вы уверены? - поднял брови Ученый.

Что ж, он был прав, а я ошибался. Я не был уверен, что мое место - на
Земле. Я не был уверен, что на Земле находится холм, который я непременно
должен был отыскать. Холм, у подножия которого ждала меня Она. И я не был
уверен, что именно на Земле я отыщу то, что не нашел в той жизни. Но
начинать поиск я должен был на Земле!

- Уверен, - сказал я и приготовился отбить новую атаку.

Но ничего не последовало. Минозис смотрел на меня изучающим взглядом,
не пытаясь использовать ментальную силу. Мне стало жарко, и я понял, почему
ученый медлит. Он ждал, пока воздух в комнате охладится. Его ментальный удар
не мог не вызвать изменений в материальном мире, энергия мысленного действия
перешла в тепло, и теперь Минозис вынужден был выждать, прежде чем начинать
новую атаку, иначе он рисковал быть ошпаренным.

- Глупости, - сказал ученый. - Вы правильно оценили величину энергии,
перешедшей из духовной формы в физическую. Но почему вы вообразили, Ариман,
что я не в состоянии управлять локализацией? Глупости, - повторил он. - Это
ваши усилия освободиться нагрели воздух.

Что ж, меня это устраивало, я обучался быстро. Пусть нападает, я буду
обороняться еще яростнее, и если воздух в этой комнате даже закипит... Не
знаю, как может закипеть воздух, но...

- Закипеть воздух не может, это не жидкость, - почти весело сказал
Минозис. - В вашей голове, Ариман, множество любопытных ассоциаций, и если
бы не хаос в замыслах, я бы, пожалуй, даже оставил вас в городе. Уверяю вас,
мне не хочется числить себя вашим врагом, в вас есть сила, которую я не
вполне понимаю, а вы не понимаете вовсе. Именно поэтому ваше место сейчас
вне Земли. Здесь вы опасны, Ариман.

- Почему я должен вам подчиняться? - спросил я, стараясь не думать ни о
чем ином.

- Вы не должны мне подчиняться, - удивленно сказал Минозис. - Я не
власть.

- А кто в таком случае власть? - спросил я.

- Вы, конечно, - с досадой сказал ученый. - Я же говорю - хаос в вашем
сознании поразителен. Именно он и заставит вас сделать то, что я сказал. Не
я же, на самом деле, могу вынудить вас поступить так или иначе. Все
свободны, и вы тоже. Но что такое свобода? Когда вы это поймете...

Я повернулся и вышел. Только оказавшись на площади, я понял, что вышел
сквозь стену, и от этого в груди возникло стеснение, мне пришлось опуститься
на землю и минуту приходить в себя.

Не нужно было пререкаться с Ученым. Я приобрел в этом мире первого
врага.

Глава пятая

Я покинул Калган на следующее утро, проведя оставшийся день и большую
часть ночи в попытках понять то, что каждый из жителей знал с рождения -
точнее, с того момента, когда осознавал себя личностью, пришедшей в мир. Кое
о чем я рискнул спросить Ормузда - мальчишка, после того, как я его прогнал,
не приближался ко мне ближе, чем на расстояние крика, но был готов ответить
на любой вопрос, заданный с достаточным мысленным усилием, чтобы быть
услышанным.

К примеру, любовь и деторождение. Я любил женщину на склоне холма. Я
хотел, чтобы она мне снилась каждую ночь, и она снилась. Я хотел быть с этой
женщиной, но что было в моем желании? Могла ли она родить мне ребенка?

Ребенком выглядел Ормузд, но - это было совершенно очевидно - он ни в
малейшей степени не понимал, почему выглядит именно так, а не, скажем,
сорокалетним мужчиной в расцвете сил. Я же понимал - или, во всяком случае,
создал для себя такую концепцию, - что в той жизни, которую я назвал жизнью
"за тоннелем", он умер мальчиком; может, от рака, может, даже от СПИДа-б,
как родители Генриха Подольского. Суждено ли ему здесь всегда (вечность?)
оставаться мальчишкой, или он будет расти, мужать... и что же? Станет
стариком и умрет?

Предположение было нелепым, я понимал, что оно нелепо и бессмысленно.
Тогда что же? Вечный мальчик? И его минует любовь? Ведь у Ормузда только
тело ребенка, а рассуждает он, как взрослый мужчина, и не может рассуждать
иначе, поскольку избрал для себя нелегкую долю Учителя.

С другой стороны, чему он должен учить приходящих, если каждый из них,
появившись в этом мире, знал - не мог не знать! - практически все, что нужно