существовал какой-то рисунок этого танца, известный только ему, и пока он
оставался тайной, нельзя было ни свалить его, ни нанести ощутимого, шокирующего
удара. Все эти качания, подергивания руками и ногами, притопывания и приседания
чем-то отдаленно напоминали казачий спас, но лишь внешне, ибо движения
повторялись в непредсказуемой последовательности. И плясал он самозабвенно,
будто бы даже не заботясь о течении кулачного боя, всецело положившись только
на технику, которая автоматически вывезет его из любого положения. Он пропустил
удар в висок, однако при этом сработал защитный механизм - элемент танца, не
позволивший ему упасть. А ведь казалось, сейчас обвалится мешком и хоть на
мгновение, да ляжет на землю.
странную "открытую" защиту, и всякий раз кулак инока в кабаньей рукавице
оказывался в нужном месте, или- легкий доворот тела, и удар улетал мимо.
ничего не сказал своему сыну о пляске? А тот в свою очередь ему, Вячеславу?!
улыбался, как актер на сцене. Выходило, не он его, а инок выматывает Ражного,
вводит в замешательство, заставляя искать способы и приемы противостоять столь
редкому способу кулачного боя и не давая воспользоваться главным оружием -
воспарить нетопырем и почувствовать энергетическую структуру противника.
кулаками, словно притомившийся боксер, и внезапно еще раз пробил в правый бок.
Тяжелый, каменный кулак угодил в локтевой сгиб, так что удар был косвенным,
опосредованным, но и этого хватило, чтобы печень словно ножом прокололо.
Вначале он ощутил прилив ярости, однако благоразумно ушел в защиту и
непроизвольно сам запрыгал по-боксерски. И на какое-то мгновение, совершенно
случайно попал в ритм танца инока. Попытался считать, узнать, определить, что
это за балет- ничего подобного! Вроде бы знакомо, нечто среднее между гопаком,
русской пляской, однако тут и испанские мотивы, и восток, и Африка, и даже
Кавказ!
волос, мокрая рубаха облепила его мощный торс, и сам он будто помолодел лет на
полета. Серии пустых молниеносных ударов изменились по темпу, и среди каждой
теперь обязательно был один сильнейший, как бы отбивающий такт неизвестной
музыки.
попал в ритм и сам заплясал, практически точно копируя пляску инока. А тот еще
не узрел этого, увлеченный охотой за правым боком, и спохватился, когда сам
получил еще раз по горлу и следом справа - по челюсти.
кулаками, как по бесчувственной груше. Он отпрянул, не прекращая танца,
передернулся от внутренней судороги и снова выдохнул, выплюнул боль из себя. И
будто лишь сейчас увидел пляшущего соперника, резко поменял ритм, стал злее,
короче в движениях, однако Ражный, уже интуитивно угадывая рисунок танца, как
песню подхватил, но пошел дальше, добавил силы и азарта. Защита инока вдруг
рассеялась как дым, осыпалась пылью на мятые цветы ристалища. Он был опасен
еще, ибо по-прежнему так и висел у правого бока, но теперь один за одним
пропускал удары и все чаще хукал, исторгая боль.
вымотаться, поскольку Ражный не давал ему опомниться и теперь полностью владел
инициативой. Он ждал, когда старец сдернет рукавицы и бросит их под ноги
противнику, тем самым признавая себя побежденным в кулачном зачине (но не в
поединке!), дабы сохранить силы для братания и сечи.
но Скиф стоял на ногах и более кульбитов не делал! Устоял даже после того как
Ражный вплел в "чужой" танец свое коленце - еще раз повторил левого волчка и
угодил иноку чуть ниже уха.
собственным защитным изобретением, чтобы вывести уязвимое место из-под удара. И
лишь впоследствии Ражный раскусил, что мгновенный сверхскоростной оборот с
последующим, правда, слепым ударом (глаз не успевает отслеживать движение)
может стать оружием нападения, ибо центробежная сила при этом вливается в кулак
и удар получается хлесткий, как щелчок пастушьего бича. И противник практически
не видит этого вращения и не ведает, откуда сейчас прилетит.
от самой изощренной пищи. Она не дается за счет "чародейства" с землей,
деревьями, водой, огнем и звездами, ибо получаемая от всего этого энергия -
тонкая и относится к области чувственных, духовных. Ее даже не обрести на
Правиле: там достигается состояние, способное длиться считанные секунды, очень
сходное по природе с оргазмом, и воспользоваться этим приемом можно лишь в
самой критической ситуации, о чем знают все засадники.
Париништы, незаменимо, когда нужно дожать, додавить соперника, когда до победы
остается так мало, а силы на исходе, особенно если схватка длится вторые или
третьи сутки.
Маленькие, пугливые люди назвали бы ее сатанинской, но увы, в человеке все
только от Бога и от самого человека, и если поискать, присмотреться, заглянуть
вглубь, непременно найдется природа такой силы и будет она обязательно
божественной, коль скоро создан человек по образу и подобию. Иное дело,
высвободить ее, научиться пользоваться дано не каждому, поскольку эта сила и
есть талант.
ногами, так и не распустился в тот день, хотя дождь порой прекращался и
холодный север приятно обдувал спины. У каждого аракса, тем более у иноков,
были свои внутренние часы, отбивающие время с точностью до минуты, и оба они
знали, что период кулачного зачина кончился, однако никто не решался сказать об
этом. Ражный, словно каменотес, стремился как можно больше отсечь от этой
глыбы, чтоб потом, в братании, было полегче, и орудовал кулаками уже со вкусом,
нанося выверенные, точечные удары. Случись такой бой на ринге, судья бы давно
остановил поединок ввиду явного преимущества.
рукавицы, противник может посчитать себя победителем в зачине. По-прежнему
танцуя по ристалищу, он то и дело менял ритмы, отчаянно защищался и показывал
Ражному потрясающее умение держать удар и бросаться в атаки, на ходу выплевывая
боль. Поэтому, несмотря на преимущество, все-таки продолжался бой, а не
избиение старика.
дубраву обрушился снежный заряд. В мгновение ока цветной ковер стал белым, и
Ражный стал белым, словно вдруг выседел; только инок никак не изменился...
минут проглянувшее солнце наконец-то уронило тень от часового столба на
ристалище.
следующему этапу, но увидел, точнее, почувствовал, что Скиф жаждет хотя бы
минутной передышки. Он не спеша стянул размокшую сыромятину с рук, зачерпнул
снега, умыл лицо, вроде бы благодушно воззрился на солнце, да сказал
язвительно, будто боль отхаркивал:
ходу подметки режешь... Только широко не шагай, штаны порвешь.
брататься...
глаза в белой дубраве.
уши, смотрел Молчун...
поздоровались, и Ражный по глазам их понял - хотят сказать что-то важное, но
чужак мешает: Поджаров так и стриг глазами, ожидая подвоха. Пришлось отвести
Максов подальше в сторону...
перестали, а наведаться в Зеленый Берег с пустыми руками неловко...
Фелиция домовничала. Пришел, забрал ружье, еду и кое-какую одежду, Сестру
сильно напугал.
Два дня по ночам собаки лаяли, мы думали, зверь ходит...
работать будете. Или опозорю - никто замуж не возьмет.
самой странной, однако же и естественной; в ней еще в раннем детстве проснулся
необычный и необъяснимый талант. И если картины отца еще можно было назвать
самодеятельностью и при этом все-таки живописью, то творчеству двенадцатилетней
девочки вообще не было названия.
последнее время - художественными мелками (отец из города привез), но
по-прежнему не на бумаге или картоне - только на белых от корня березах,
которых вокруг Красного Берега были целые рощи. И только орнаменты.
волнение, будто прикасался к чему-то неведомому и запредельному. Рисунки по
бересте были настолько естественны и органичны, что чудилось, выросли вместе с
деревом, проявились из его толщи, как внутренняя суть. Вначале ему и в голову
Махров Алексей
Роллинс Джеймс
Херберт Фрэнк
Орлов Алекс
Емилина Ника
Глуховский Дмитрий