становясь прямо перед ним и в полумраке снизу вверх заглядывая ему в лицо.
- Право, это слишком... вы невозможны... вы великолепны! - Она положила
руки ему на плечи.
поцеловать! - И она привстала на цыпочки, подставив ему губы, и белую шею,
и голые груди.
назад, потом шею и грудь. Она сперва обмякла в его руках, потом стала
слегка вырываться, смеясь и слабо отталкивая его, и быстро заговорила:
нам надо вернуться к гостям. Нет, Шевек, да успокойтесь же, нельзя,
понимаете нельзя!
и не замолчала. Возясь одной рукой с сложной уррасской одеждой, он сумел
расстегнуть штаны; оставалась еще одежда Вэйи, низкий, но тугой пояс юбки,
с которым он не мог справиться.
сейчас нельзя. Я же не приняла противозачаточную таблетку, что я буду
делать, если влипну, мой муж вернется через две недели! Нет, пустите!
надушенному телу.
Подождите... вы только подождите, мы что-нибудь устроим, можно будет найти
место, где мы сможем встречаться, я же должна беречь свою репутацию, я не
могу доверять своей горничной, да подождите же, не сейчас... Не сейчас! Не
сейчас!
всех сил отталкивала его, упершись ладонями ему в грудь. Он сделал шаг
назад, растерявшись от ее испуганной визгливой интонации, от ее
сопротивления, но не мог остановиться; то, что она вырывалась, возбуждало
его еще сильнее. Он судорожно прижал ее к себе, и его семя фонтаном
брызнуло на белый шелк ее платья.
шепотом. Он отпустил ее и стоял, как во сне. Дрожащими пальцами он пытался
застегнуть штаны.
оттягивая от себя складки. - Ну, знаете ли! Теперь придется переодеваться.
резко повернулся и не твердым шагом вышел из полутемной комнаты.
Вернувшись в ярко освещенную комнату, полную гостей, он с трудом пробился
между людьми, споткнулся о чью-то ногу, ему преграждали путь тела, одежда,
драгоценности, груди, глаза, пламя свечей, мебель. Проталкиваясь через все
это, Шевек налетел на стол. На столе стояло блюдо, на котором
концентрическими окружностями, образуя большой бледный цветок, были
разложены крошечные пирожки, начиненные мясом, кремом и травами. Шевек
судорожно вдохнул, согнулся пополам, и его вырвало прямо в блюдо.
позвонить перед уходом?
Они сидели на среднем сиденьи большого правительственного лимузина,
который всегда был в распоряжении Паэ, того же самого, в котором прошлым
летом Шевека привезли из космопорта. Сейчас он валялся на заднем сиденье
так, как они его туда забросили, в полной отключке.
и так глубоко убежден, что мы - стадо угнетенных рабов, существующих на
жалкую зарплату, так не все ли равно, если он и увидит какое-то
подтверждение?
Вы не видели последних птичьих газет? Или листовок, которые ходили на
прошлой неделе в Старом Городе, о "Предтече"? Миф о том, кто придет перед
наступлением золотого века - "Чужой, изгой, изгнанник, несущий в пустых
руках время, которое должно прийти". Они это цитировали. На чернь накатил
очередной приступ их проклятого апокалиптического настроения. Ищут себе
символ. Поговаривают о всеобщей забастовке. Сколько их ни учи - все
напрасно. Но дать им урок необходимо. Проклятые мятежные скоты, только от
них и пользы, что послать их воевать с Ту.
до его комнаты. Они положили его на кровать. Он сразу же захрапел.
одеялом. Изо рта у него отвратительно пахло; Оииэ отошел от кровати и в
душе у него, пытаясь задушить друг друга, поднялись страх и любовь,
которые он почувствовал к Шевеку. Злобно нахмурившись, он пробормотал:
"Грязный болван". Он выключил свет и вернулся в другую комнату. Паэ стоял
у письменного стола и рылся в бумагах Шевека.
сильнее. - Поедемте. Уже два часа ночи. Я устал.
нет - абсолютно ничего. Неужели он полный шарлатан? Неужели нас обманул
паршивый крестьянин из Утопии? Где его Теория? Где наши мгновенные
космические перелеты? Где наше преимущество перед хейнитами? Девять,
десять месяцев мы кормим эту сволочь, и все напрасно!
сунул в карман одну из бумаг.
был долгий, золотой, жаркий и пыльный. Все ощущали приятную сырость,
потому что обед продолжался почти до самого вечера, был уличный праздник и
пир, еду варили на кострах. Это был праздник середины лета, День
Восстания, в память о первом большом восстании в Нио-Эссейя в 740-м году
по уррасскому летоисчислению, почти двести лет назад. В этот день повара и
работники столовых считались гостями всей остальной общины, им воздавали
честь, потому что забастовку, которая привела к восстанию, начал синдикат
поваров и официантов. На Анарресе было много таких традиций и праздников;
некоторые были установлены Первопоселенцами, а другие, как праздники
урожая и Праздник Солнцестояния, возникли сами собой из ритмов жизни на
планете и из потребности тех, кто работал вместе, праздновать вместе.
протанцевала несколько часов подряд, съела уйму жареного хлеба и солений и
чувствовала себя очень оживленной.
придется все начинать с нуля, а его здешнюю программу исследований
передали Туриб? - говорила она. Ее исследовательский синдикат влили в
проект, которым руководило непосредственно КПР, и она стала горячей
сторонницей многих идей Бедапа. - Потому что Квигот - хороший биолог, но
не согласен с устаревшими теориями Симаса, а Туриб - ничтожество, которое
в бане трет Симасу спину. Вот посмотрите, кому передадут руководство
программой, когда Симас уйдет на покой. Ей, Туриб, и передадут, бьюсь об
заклад!
социальной критике.
серьезно относиться к занятиям спортом, старательно бегал трусцой вокруг
игрового поля. Остальные сидели на пыльной скамейке под деревьями и
предавались словесным упражнениям.
вероятностями. Кто угадает правильно, тот получает собственность другого.
- Он уже давно перестал соблюдать запрет Сабула упоминать о своих занятиях
иотийским языком.
уже взрослыми; должно быть, они долго думали на старом языке, Я где-то
читал, что в Словаре правийского языка нет выражения "черт возьми" - оно
тоже иотийское. Когда Фаригв изобрел правийский язык, он не снабдил его
ругательствами, а если и снабдил, то его компьютеры не поняли, зачем они
нужны.
это - склад дерьма в городе, где я выросла. "Убирайся в ад!" - в место,
хуже которого не бывает.
который все еще крутился вокруг Шевека, хотя редко заговаривал с Таквер,
сказал в своем телеграфном стиле:
черт.
старая приятельница Таквер.