Габи. Карманные часы тикали, время уходило. - Не трать понапрасну такую
ценность, как собственная жизнь, - сказал он. - Ни из-за меня, ни из-за
кого-то другого.
взглянула на приближавшихся немцев, затем опять на Майкла. Может, она
действительно любит только воспоминания о тех моментах?
вверх-вниз, когда он глотал капсулу. Лицо его исказила боль.
Галатин задрожал и рухнул на колени, придавленный тяжестью Адама. Он
посмотрел вверх на Габи, лицо его блестело от пота.
провизжала совсем близко, так что ноги у нее сами подогнулись. Она
отвернулась от Майкла Галатина, слезы потекли по ее щекам, и побежала
прочь. В пятидесяти футах от того места, где лежал умирающий Майкл, туфли
ее стуком выдали крышку люка. Она открыла его и бросила еще один взгляд на
Майкла; его окружали фигуры, победившие в охоте. Все, что смогла сейчас
сделать Габи, это удержаться от того, чтобы выстрелить в их
сосредоточение, потому что они наверняка бы разнесли ее на куски. Она
спустилась на лестницу из перекладинок и закрыла за собой люк.
Человек, отстреливший голову Адаму, ухмылялся.
Адама била дрожь. По жилам разливались уколы боли. Сотрудник гестапо
потянулся к нему, и Майкл отдался во власть превращения.
сознательно принятое решение, окончательное и бесповоротное. Он ощутил
ноющее жжение костей, когда прогибался его позвоночник; череп и лицо у
него стали менять свою форму, отчего в голове раздавались громы. Он
бессознательно дрожал и стонал.
звериный.
происходит с человеком, распростертым перед ним, но не хотел к нему
приближаться. - Кто-нибудь, посветите на него...
отступили назад, на лице человека, который смеялся, застыла кривая улыбка.
Один из солдат достал ручной фонарик, и сотрудник гестапо неумело пытался
включить его. Что-то перед ним пыталось подняться, высвобождаясь из-под
застывшего трупа у его ног. Руки у него дрожали, ему не удавалось щелкнуть
неподдававшейся кнопкой.
зажегся.
черной с седыми подпалинами шерстью. У этого черта были белые клыки, и
стоял он на четырех лапах.
отлетели от него как спички, и отбросил мертвое тело в сторону. С ним
отлетели остатки человеческого маскарада, заляпанный кровью серый костюм,
белая рубашка с галстуком, все еще охватывавшим разодранный воротник,
белье, носки и ботинки. Среди хлама осталась и кобура с "Люгером": у зверя
было более смертельное оружие.
не было, а Бог знал, что такое справедливость.
тут же вонзились в его глотку и вырвали мякоть и артерии. Покрытие крыши
вокруг тут же окрасилось красным.
жизни. Еще один солдат побежал не в ту сторону, - не к чердаку, а в
сторону улицы. Далеко уйти ему не удалось - он скончался, как оборванная
нота. Второй гестаповец, герой-дурак, поднял пистолет, чтобы застрелить
зверя, обернувшись к нему всего лишь на долю секунды, но свирепое зеленое
свечение глаз зверя заворожило его, и этой краткой заминки оказалось более
чем достаточно. Зверь прыжком метнулся к нему, раздирая когтями лицо в
кровавые клочья, и его безгубый придушенный хрип вывел двоих оставшихся
солдат из состояния транса. Они тоже бросились прочь, один из них упал,
запутавшись у второго в ногах.
его морды капала кровь, горячий запах ее побуждал к дальнейшим зверствам.
Человеческий разум работал в волчьем черепе, глаза его видели не ночную
тьму, а сероватое мерцание, в котором очерченные голубизной фигуры бежали
к двери, визжа словно крысы, за которыми гонятся. Майкл мог слышать
паническое биение их сердец, военный барабан, в который колотят с безумной
скоростью. В запахе их пота ощущался запах сосисок и шнапса. Он двинулся
вперед, его мышцы и сухожилия работали как безупречный механизм машины для
убийств, и он повернул в сторону солдата, пытавшегося встать на ноги.
Майкл глянул немцу в лицо и в долю секунды определил в нем юношу, не
старше семнадцати лет. Невинность, испорченная оружием и книгой под
названием "Майн Кампф". Майкл вцепился челюстями в правую руку юнца и
сломал косточки, не повредив кожи, лишив его возможности и дальше
портиться оружием. Затем, когда юнец вскрикнул и стал отбиваться от него
руками, Майкл отпустил его и двинулся по крыше за остальными.
отскочила рикошетом слева от Майкла, но он не замедлил хода. В тот момент,
когда солдат повернулся, чтобы бежать дальше, Майкл метнулся и ударил его
в спину, свалив словно пугало. Затем Майкл проворно соскочил с него и
продолжил бег, сливаясь в смазанные линии. Он видел, как другие
протискивались в дверь, ведущую к лестнице, и еще через несколько секунд
они бы накинули на нее изнутри запор. На крыше оставался последний
человек, который пролезал через дверь, которая уже закрывалась, и немцы в
истерике пытались поскорее втащить его. Майкл пригнул голову и рванулся
вперед.
дверь. Она от удара отлетела, сбив немцев на лестницу клубком рук и ног.
Он приземлился в середине клубка, яростно раздирая его клыками и когтями
без разбора, затем бросил их, окровавленных и изувеченных, и понесся вниз
по лестнице и переходам, все еще помеченным следам носков ботинок Адама.
толпа, возмущенно толкавшаяся и громко требовавшая возмещения убытков за
сорванное представление. Когда Майкл появился на лестнице, крики
прекратились; однако тишина длилась недолго. Новая волна визга ударилась о
мраморные стены Оперы, и мужчины и женщины в элегантных нарядах
перепрыгивали через перила, как матросы с торпедированного линкора. Майкл
прыжком одолел последние шесть ступенек, лапы его при приземлении
заскользили по зеленому мрамору, и бородатый аристократ с тросточкой
слоновой кости побледнел и завалился назад, на его брюках спереди стало
расплываться мокрое пятно.
него ровно качало кровь, легкие вздымались как мехи, мышцы работали как
стальные пружины. Он щелкал челюстями справа и слева, распугивая тех, кто
остолбенел и не мог двинуться. Затем пролетел через последнее фойе,
расчистив тропу среди визга, и выскочил наружу. Он проскользнул под брюхом
у лошади, везшей экипаж, она встала на дыбы и, обезумев, затанцевала.
Майкл оглянулся через плечо; за ним бежало несколько человек, но
напуганная лошадь кинулась прямо на них, и они рассеялись, спасаясь от ее
лягающих копыт.
камень. Майкл глянул перед собой и увидел пару огней, летевших на него. Не
мешкая, он оттолкнулся от земли и взмыл над бампером и капотом автомобиля.
В то же мгновение он увидел за стеклом два изумленных лица и, тут же
оттолкнувшись от верха, приземлился на другой стороне и помчался прочь
через Проспект Оперы.
резкого останова. Он посмотрел на Габи. - Что это?
шестеренок. Она увидела людей, высыпавших из здания Оперы, среди них
несколько немецких офицеров, и сказала:
прочь от Оперы, оставив после себя хлопок и облако голубого дыма, как
последний салют.
постели, мгновенно проснувшись, полезла под подушку и вытащила
смертоносный пистолет "Вальтер". Затем прислушалась; стук повторился,
более настойчиво. Не гестапо, рассудила она; те стучат топором, а не
костяшками пальцев. Но взяла пистолет с собой, когда зажгла керосиновую