не стыжусь говорить правду.
Болдвуд. - Я не смел коснуться вашей руки, а вы позволили этому наглецу
целовать вас, хотя он и не имел на это никаких прав! Силы небесные! Он
целовал вас! О! Когда-нибудь он раскается, что причинил другому человеку
такие страдания, и тогда - уж я знаю! - он будет томиться, и терзаться, и
проклинать, и тосковать... точь-в-точь как я теперь!..
ужасе. - Все, что угодно, только не это! О, будьте снисходительны к нему -
ведь я его люблю!..
способность рассуждать и разбираться в окружающем. Казалось, надвигавшийся
мрак сгущался у него в глазах. Он уже не слушал ее.
погляжу на его мундир, отхлещу нахального юнца, который подло украл
единственную мою радость!.. Будь их хоть сотни таких наглецов, всех
отхлещу!.. - Внезапно голос Болдвуда сорвался, и он заговорил как-то
неестественно тихо. - Ах, Батшеба, дорогая моя, вы убили меня своим
кокетством! Но простите меня! Я бранил вас, запугивал, вел себя, как
последний грубиян, - а ведь весь грех на нем! Он наплел вам всяких небылиц и
завладел вашим сердцем!.. Счастье его, что он вернулся в свой полк, что его
здесь нет! Надеюсь, он не так скоро сюда нагрянет. Дай бог, чтобы он не
попадался мне на глаза, иначе я не ручаюсь за себя. Батшеба, не подпускайте
его близко ко мне, ни за что не подпускайте!
вместе со страстными словами. Потом он повернулся и медленно зашагал прочь;
вскоре его фигура растаяла в полумраке, и звук шагов потонул в глухом
шелесте листвы.
лицо руками, пытаясь осмыслить разыгравшуюся перед ней сцену. Ее пугал этот
взрыв бешенства, совершенно неожиданный у столь спокойного человека. Она
считала его хладнокровным и сдержанным - и вдруг он так показал себя!
котором было известно ей одной: ее возлюбленный через день-другой должен был
вернуться в Уэзербери. Трой не поехал, как думал Болдвуд, в казармы,
находившиеся довольно далеко, он попросту отправился погостить к своим
знакомым в Бат, причем оставалась еще добрая неделя до конца его отпуска.
ее и повстречается с Болдвудом, то не миновать яростной стычки. Она дрожала
при мысли, что Трой может пострадать. От малейшей искры в душе фермера
вспыхнет гнев и ревность, и он опять потеряет власть над собой. Трой начнет
ядовито насмехаться, а рассерженный фермер свирепо расправится с ним.
увлекающейся, и под маской беспечности скрывала от людей овладевшее ею
горячее, сильное чувство. Но сейчас куда девалась ее сдержанность? Батшеба
позабыла о цели своего пути и в крайнем возбуждении шагала взад и вперед по
дороге, взмахивая руками, хватаясь за голову и глухо всхлипывая. Наконец она
опустилась на кучу камней на обочине и стала размышлять. Так просидела она
довольно долго. На западе, над темной линией горизонта, наплывали
медно-красные облака, подобно песчаным берегам и мысам, окаймлявшие
прозрачный зеленоватый простор небес. Пурпурные отсветы скользили по
облакам, и ее взор, как бы увлекаемый неустанным вращением земли,
устремлялся на восток; там картина была совсем другая, - уже начали как-то
неуверенно поблескивать звезды. Она смотрела, как они безмолвно трепещут,
словно пытаясь разогнать разлитый в пространстве мрак, но все это скользило
мимо ее сознания. Ее взволнованная мысль уносилась далеко, - душой она была
с Троем.
ГЛАВА XXXII
лежали почти столь же неподвижно, как мертвецы. Часы на колокольне пробили
одиннадцать. Так велико было царившее кругом безмолвие, что можно было
расслышать шипенье часового механизма перед тем, как раздался первый удар, и
щелканье затвора, когда бой закончился. Мертвенные металлические звуки, как
всегда, глухо разносились в темноте, отражаясь от стен, всплывая к
разбросанным по небу облакам, проскальзывая в их разрывы и улетая в
беспредельную даль.
ночевала одна Мэриен, - Лидди, как уже говорилось, гостила у сестры,
навестить которую отправилась было Батшеба. Через несколько минут после
того, как пробило одиннадцать, что-то потревожило Мэриен, и она
перевернулась на другой бок. Она не могла бы сказать, что именно прервало ее
сон. Мэриен тут же уснула, но вскоре пробудилась с каким-то смутным
беспокойством: уж не стряслось ли что-нибудь? Вскочив с кровати, она
выглянула в окно. К этой стороне дома примыкал загон для скота; в сероватом
полумраке Мэриен разглядела, что к пасущейся в загоне лошади приближается
какая-то фигура. Человек схватил лошадь за холку и повел в угол загона. Там
неясно темнел какой-то большой предмет; она догадалась, что это экипаж, так
как через несколько минут, в течение которых, видимо, запрягали лошадь,
услыхала на дороге топот копыт и стук легких колес.
способны были бы неслышно, как привидение, прокрасться в загон. О женщине,
конечно, не могло быть и речи в столь позднюю пору, очевидно, то был
конокрад, который пронюхал, что этой ночью в доме почти никого нет. Это было
тем более вероятно, что в Нижнем Уэзербери разбили табор цыгане.
удалился, расхрабрилась. Живо накинув платье, она сбежала по скрипучим,
расшатанным ступенькам, бросилась к соседнему домику и разбудила Коггена.
Тот кликнул Габриэля, который по-прежнему жил у него, и все трое устремились
к загону. И в самом деле, лошадь исчезла!
копыт, - лошадь поднималась на холм у Лонгпадла, только что миновав
цыганский табор в Нижнем Уэзербери.
домой, дурачьем обзовет! - простонала Мэриен. - Ах, зачем это не
приключилось при ней, - тогда не быть бы нам в ответе!
в ответе перед мисс Эвердин. Скорей в погоню!
кроме Крошки, но куда же она одна на двоих! Вот если б нам заполучить ту
пару, что там за изгородью!
склону холма к ферме Болдвуда.
отлучился.
недоуздка.
перемахнул через изгородь.
Умеете вы, Когген, скакать без седла? Некогда седлать.
недоуздки в карман. Видя, что к ним подходят с пустыми руками, лошади и не
думали сопротивляться, - их схватили за холку и ловко взнуздали. За
неимением мундштука и узды, сделали из веревки импровизированную уздечку.
Оук вспрыгнул прямо на спину своей лошади, а Когген взобрался на свою с
бугра. Выехав за ворота, они поскакали галопом в ту сторону, куда умчался
грабитель на лошади Батшебы. Они еще не знали, кому принадлежит экипаж, в
который запряжена лошадь.
оглядели тенистую рощицу возле дороги. Цыган не было.
- С богом!
Уэзербери, убитая щебнем дорога стала более глинистой и мягкой, прошедший
недавно дождь придал ей известную упругость, однако грязи не было. Они
подскакали к перекрестку. Вдруг Когген остановил Милку и спрыгнул наземь.
шаря у себя в карманах. Он чиркнул спичкой и нагнулся к земле. В этих местах
ливень был еще сильнее, и следы пешеходов и лошадей, оставленные до грозы,
были размыты, сглажены водой и превратились в крохотные лужицы, огонек
спички отражался в них, словно в человеческих зрачках. Но одни следы были
совсем свежие, не заполнены водой, и две колеи, в противоположность
остальным, не превратились в маленькие канавки. По следам копыт можно было
определить, каким аллюром бежала лошадь: следы были парные, с промежутками в