было вновь соединить разведенных супругов - Дух и Материю, они встретили
друг друга не объятием, а жестокой борьбой. Ко мне вернулось зрение, но все
виделось мне алым, словно плавающим в крови; пропавший на время слух
внезапно обрушил на меня оглушительные, как гром, звуки; сознание воскресало
в муках: в смятении я села на постели, недоумевая, в каком месте и среди
каких странных существ я нахожусь. Сначала я ничего не узнавала - не
постигала, что стена - это стена, а лампа - лампа. После всего пережитого
мне следовало бы воспринимать то, что мы называем призраком, столь же легко,
сколь я воспринимала самые обыденные вещи, - хочу сказать этим, что все, на
чем останавливался мой взор, казалось мне призрачным. Но вскоре органы
чувств стали вновь исполнять свои обязанности, и машина жизни возобновила
привычную, четкую работу.
некоторого времени осознала, что меня унесли с того места, где я упала, что
я уже не лежу на ступеньках, а ночь и гроза остались где-то за стенами
комнаты. Значит, меня внесли в дом, но что это за дом?
полусне я пыталась разобраться, в какой я комнате - в большом дортуаре или в
одной из маленьких спален. Меня смущало, что я не могу обнаружить ничего из
утвари, которую я привыкла видеть в спальнях пансиона: исчезли пустые белые
постели и длинный ряд больших окон. "Не в комнату же мадам Бек, - подумала
я, - меня поместили!" И тут мой взгляд упал на мягкое кресло, обитое синей
камкой. Постепенно я стала различать и другие стулья с мягкими сиденьями,
обтянутыми этой же тканью, и в конце концов мне удалось охватить взглядом
всю уютную гостиную - огонь в очаге, ковер с ярко-синими узорами на
коричневом фоне, светлые стены с бордюром из нежных голубых незабудок,
переплетенных с несметным множеством золотых листьев и завитков. Зеркало в
золоченой раме заполняло простенок между двумя окнами, занавешенными
широкими сборчатыми шторами из синей камки. В зеркале я увидела, что лежу не
на кровати, а на кушетке. Я была похожа на призрак: огромные ввалившиеся
глаза, лицо, столь худое и мертвенно-бледное, что волосы казались более
темными, чем были в действительности. Не только вещи, но и расположение окон
и дверей ясно указывали на то, что это чужая комната в чужом доме.
восстановилось, так как мне начало мерещиться, что я уже некогда видела это
синее кресло, кушетку с изголовьем в виде свитка, круглый стол в середине
комнаты, покрытый синей скатертью с узорами из осенних листьев. Но больше
всего мне были знакомы две подставки для ног с вышитыми чехлами, а также
стул черного дерева, мягкое сиденье и спинка которого тоже были вышиты
букетиками ярких цветов на темном фоне.
обнаружилось, что меня окружают старые знакомцы, из каждого уголка мне
улыбались "товарищи юных дней". Над камином висели две овальные миниатюры,
где я тотчас узнала жемчужины на высоких напудренных прическах, бархотки на
белых шейках, словно ветром раздуваемые муслиновые шарфы, рисунок кружев на
манжетах. На каминной полке стояли две фарфоровые вазы, маленькие чашечки,
оставшиеся от чайного сервиза, гладкие, как эмаль, и тонкие, как яичная
скорлупа, а в центре под стеклянным колпаком - небольшая алебастровая
скульптурная группа в классическом стиле. Я могла бы не глядя, подобно
ясновидящей, перечислить особенности всех этих вещей - все пятнышки и
трещины. Но самым удивительным было то, что предо мной оказалась пара
каминных экранов с затейливыми рисунками карандашом, исполненными в стиле
штриховой гравюры. У меня разболелись глаза, когда я вспомнила, как они
часами следили за старательно движущимся штрих за штрихом, надоевшим,
нетвердым карандашом в этих, теперь костлявых, как у скелета, пальцах.
Христова? Ведь все описанные вещи относятся к давнему прошлому и к далекой
стране. Я попрощалась с ними десять лет тому назад, когда мне было
четырнадцать лет, и с тех пор с ними ни разу не встречалась. И тут я с
трудом выдохнула: "Где я?"
Фигура эта совершенно не гармонировала со всем окружающим, что еще больше
усугубляло загадочность происходящего. Это была всего лишь сиделка из
туземок в шаблонном чепце и простом ситцевом платье. Она не говорила ни
по-французски, ни по-английски, поэтому я не могла ничего узнать от нее или
понять, что она говорит на своем наречии. Но она окропила мне виски и лоб
прохладной ароматической водой, взбила подушки, на которых я лежала,
показывая знаками, что мне нельзя разговаривать, и вновь заняла свое место
около моей кушетки.
с нее глаз. Меня чрезвычайно интересовало, как она попала в этот дом и какое
имела отношение к поре моего детства и к тем местам, где я его провела. Еще
больше волновало меня, что связывает теперь меня с этой эпохой и этими
местами.
старалась убедить себя, что все это ошибка, сон, приступ лихорадки; и все же
я понимала, что не ошибаюсь, не сплю и нахожусь в здравом уме. Я предпочла
бы, чтобы в комнате не было так светло и я бы лишилась возможности столь
отчетливо видеть картинки, узоры, экраны и вышитую обивку стула. Все
предметы, а также отделанная синей камкой мебель были до мелочей такими же,
как и те, которые я столь ясно помнила и с которыми постоянно соприкасалась
в гостиной моей крестной в Бреттоне. Изменилась лишь, как мне казалось, сама
комната - ее расположение и размеры.
перенес из Каира к вратам Дамаска. Может быть, во время грозы, которой я не
смогла противостоять, некий дух простер ко мне темное крыло, подобрал меня с
паперти храма и, "взмыв высоко в поднебесье", как говорится в восточной
сказке, перенес через моря и океаны и тихо положил у нашего очага в доброй
старой Англии? Увы, нет! Мне было точно известно, что огонь этого очага
больше не горит для своих лар{178}, он давно погас, а домашние боги
отправились в другие края.
и, вероятно, уловив в них тревогу и возбуждение, отложила вязанье. Она на
мгновение задержалась у небольшого умывальника, налила в стакан воды и
накапала капли из пузырька, а затем подошла ко мне. Что это за темное
снадобье она мне предлагает? Волшебный эликсир или магический напиток?
сопротивления. Волна покоя ласково коснулась моего мозга, она росла и
становилась все нежнее, заливая меня теплом, более мягким, чем от
успокоительного бальзама. Боль покинула тело, мышцы онемели. Я потеряла
способность двигаться, но не страдала от этого, ибо шевелиться мне не
хотелось. Я видела, как добрая сиделка встала, чтобы заслонить лампу
экраном, но уже не заметила, как она вернулась на место, потому что заснула
мертвым сном.
Вокруг царил дневной свет, правда, был он не ласкающим, как летом, а серым и
хмурым, какой бывает в промозглые дни осени. Я почувствовала уверенность,
что нахожусь в пансионе - тот же ливень стучал в окно, так же порывы ветра
раскачивали деревья, и, следовательно, за домом - тот же сад, такой же
холод, та же белизна, то же одиночество. Вокруг все бело оттого, что меня
отделяет от окружающего белый полотняный полог, закрывавший кровать, на
которой я теперь лежала.
длинную, большую, побеленную комнату, заморгали от удивления, когда перед
ними оказался небольшой кабинет со стенами цвета морской волны. Вместо пяти
высоких, незанавешенных окон - высокое решетчатое окно, прикрытое
муслиновыми фестончатыми занавесками; вместо двух десятков маленьких
умывальников из крашеного дерева с тазами и кувшинами - туалетный столик,
наряженный, как дама перед балом, во все белое с розовой отделкой. Над ним -
большое, хорошо отшлифованное зеркало, а на нем - миленькая подушечка для
булавок с кружевными оборками. Туалет, небольшое, низкое кресло, обтянутое
ситцем с зелеными и белыми узорами, умывальник, покрытый мраморной доской,
на которой стояли разные принадлежности для умывания из светло-зеленого
фаянса, - все это очень подходило к маленькой комнатке.
в простой и довольно уютной спаленке, чтобы напугать даже самого робкого
человека? А вот что - все эти предметы не могли быть настоящими, осязаемыми
креслами, зеркалами и умывальниками, нет, это были их призраки; если же
подобная гипотеза слишком нелепа, какой я и считала ее, несмотря на свою
растерянность, оставалось сделать лишь один вывод: у меня помутился разум,
т.е. я больна и брежу; но даже при этом условии мои видения были, пожалуй,
самыми странными из всех, какие безумие когда-либо обрушивало на свои
жертвы.
да и само это удобное креслице, блестящую черным лаком, покрытую резьбой в
форме листьев, раму зеркала, гладкие молочно-зеленые фаянсовые приборы на
умывальнике, да и самый умывальник с крышкой из серого мрамора, треснувшей с
одного угла - все это я обязана была узнать и приветствовать, как
волей-неволей узнала и приветствовала накануне вечером мебель красного
дерева, драпри и фарфор в гостиной.
десять лет тому назад. Почему Бреттон и мое отрочество преследуют меня?
Почему перед моим смущенным взором возникает домашняя утварь, а вот дом, в
котором она находилась, куда-то исчез? Ведь эту подушечку для булавок,
сделанную из красного атласа, украшенную золотистым бисером и оборкой из
нитяных кружев, я смастерила, как и экраны, собственными руками! Вскочив с
кровати, я схватила подушечку, тщательно осмотрела ее и обнаружила
монограмму "Л.Л.Б." Из золотистого бисера, окруженную овальным веночком,
Шломо Вульф
Сертаков Виталий
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Влодавец Леонид