нежностью, какую испытываешь даже к спящему врагу, - как после их близости
он словно провалился в пропасть, чего с ним не бывало уже многие месяцы, -
а все лишь потому, что между ними состоялся откровенный разговор, что они
перестали таиться друг от друга. Он поцеловал ее - она открыла глаза, и он
увидел, что она сразу поняла: нельзя терять ни минуты не может она, по
обыкновению, понежиться в постели, потянуться и сказать: "Мне снилось..."
Он сказал ей:
- Ты должна позвонить моей матери. Естественнее, чтобы звонила _ты_,
раз мы с тобой поссорились. Спроси, позволит ли она вам с Сэмом пожить у
нее несколько дней. Можешь немного подсоврать. Будет даже лучше, если мама
поймет, что ты привираешь. Тогда тебе легче будет постепенно все ей
рассказать. Можешь сказать, что я вел себя совершенно непростительно... Мы
ведь обо всем этом уже говорили с тобой вчера.
- Но ты сказал, что еще есть время...
- Я ошибся.
- Что-то случилось?
- Да. Вы Сэмом должны немедленно уезжать.
- А ты останешься тут?
- Либо мне помогут скрыться, либо за мной приедет полиция. И если это
случится, тебя не должно тут быть.
- Значит, конец нашей жизни?
- Безусловно, нет. Будем живы - сумеем снова соединиться. Тем или иным
способом. В той или иной стране.
Почти не переговариваясь, они поспешно одевались, словно чужие люди,
оказавшиеся в одном купе спального вагона. Только уже у двери, направляясь
будить Сэма, она спросила:
- А как же быть со школой? Не думаю, правда, чтобы кто-то
забеспокоился...
- Не волнуйся по этому поводу. Позвонишь в понедельник и скажешь, что
он заболел. Я хочу, чтобы вы оба как можно скорее уехали из дома. На
случай, если явится полиция.
Через пять минут Сара вернулась и сказала:
- Я говорила с твоей мамой. Не могу сказать, чтобы она обрадовалась.
Она ждет кого-то к обеду. А как будет с Буллером?
- Я что-нибудь придумаю.
Без десяти девять они с Сэмом уже готовы были ехать. У дверей стояло
такси. Все происходящее казалось Кэслу до ужаса нереальным. Он сказал:
- Если ничего не случится, ты вернешься. Сделаем вид, что мы
помирились.
Из них троих Сэм, по крайней мере, был счастлив. Кэсл видел, как он
смеется, разговаривая с шофером.
- А если...
- Приехала же ты в "Полану".
- Да, но ты сам как-то сказал, что дважды ничто в точности не
повторяется.
Они вышли к такси, забыв даже поцеловаться, а потом вспомнили и
поцеловались, но не вложив в поцелуй ничего, ничего не чувствуя, кроме
разве того, что не может быть, чтобы он куда-то уехал, - просто им все это
снится. Они ведь всегда делились снами - этими закодированными посланиями,
которые порой не разгадать, как загадку.
- Могу я тебе позвонить?
- Лучше не надо. Если все будет в порядке, я сам позвоню тебе через
несколько дней из автомата.
Такси тронулось, и Кэсл не мог различить даже ее силуэта из-за
дымчатого заднего стекла. Он вернулся в дом и стал укладывать вещи в
сумку, которую можно было бы взять с собой и в тюрьму и в бега. Пижама,
банные принадлежности, маленькое полотенце... поразмыслив, он положил еще
и паспорт. Затем сел и начал ждать. Он услышал, как отъехала машина
соседа, и воцарилась тишина. У него было такое впечатление, будто он -
единственный живой человек на всей Кингс-роуд, если не считать полиции в
участке на углу. Дверь распахнулась, и вперевалку вошел Буллер. Он присел
на задние лапы и уставился на Кэсла, словно гипнотизер, своими выпученными
глазами.
- Буллер, - шепотом произнес Кэсл, - Буллер, какой же ты всегда был
чертовой докукой, Буллер.
Буллер продолжал на него смотреть - так он давал знать, что пора
вывести его на прогулку.
Четверть часа спустя, когда Буллер все еще сидел и смотрел на Кэсла,
зазвонил телефон. Кэсл не стал снимать трубки. Телефон звонил и звонил,
будто плакал ребенок. Это не могло быть сигналом, которого он так ждал: ни
один куратор не станет так долго звонить: по всей вероятности, это кто-то
из друзей Сары, подумал Кэсл. Уж во всяком случае, звонят не ему. У него
друзей нет.
Доктор Персивал сидел в холле клуба "Реформа" возле монументальной
широкой лестницы, словно специально так построенной, чтобы выдержать
солидных пожилых государственных мужей-либералов с бородками или
бакенбардами, этих столпов честности и неподкупности. Когда Харгривз вошел
в холл, там сидел, кроме Персивала, еще лишь один член клуба, маленький,
незаметный и очень близорукий: он с трудом разбирал биржевую сводку на
ленте телетайпа. Харгривз сказал:
- Я знаю, сегодня мой черед, Эммануэл, но "Клуб путешественников"
закрыт. Надеюсь, вы не возражаете, что я пригласил Дэйнтри присоединиться
к нам.
- Что ж, это не самый веселый собеседник, - заметил доктор Персивал. -
Какие-то неприятности по части безопасности?
- Да.
- Я-то надеялся, что после Вашингтона вы хоть немного поживете
спокойно.
- На нашей работе долгого спокойствия ожидать не приходится. Я, во
всяком случае, едва ли когда-либо буду наслаждаться покоем, и вообще,
почему я не подаю в отставку?
- И не говорите об отставке, Джон. Одному Богу известно, какого типа
может навязать нам Форин-офис. Что же вас тревожит?
- Дайте мне сначала выпить.
Они поднялись по лестнице и сели за столик на площадке перед
рестораном. Харгривз заказал свое любимое "Катти Сарк" без воды.
- Что, если вы убили не того человека, Эммануэл? - сказал он.
В глазах доктора Персивала не отразилось удивления. Он тщательно
проверил цвет своего сухого мартини, понюхал, подцепил ногтем кусочек
лимонной кожуры, словно сам готовил коктейль по своему рецепту.
- Я уверен, что нет, - сказал он.
- А вот Мюллер не разделяет вашей уверенности.
- О, Мюллер! Ну что может знать об этом Мюллер?
- Знать он ничего не знает. Но у него есть интуиция.
- Если дело только в этом...
- Вы никогда не были в Африке, Эммануэл. А в Африке приходится доверять
интуиции.
- Дэйнтри потребует гораздо большего, чем интуиция. Его не
удовлетворили даже улики против Дэвиса.
- Улики?
- Эта история с зоопарком и дантистом - если взять хотя бы один пример.
Ну и Портон. Портон сыграл решающую роль. А что вы скажете Дэйнтри?
- Моя секретарша сегодня с утра пыталась дозвониться Кэслу. Никто
вообще не ответил.
- По всей вероятности, он уехал с семьей на уик-энд.
- Да. Но я приказал открыть его сейф - заметок Мюллера там нет. Я знаю,
что вы скажете. Кто угодно может допустить небрежность. Но я подумал, если
Дэйнтри съездит в Беркхэмстед... ну, словом, если там никого нет, можно
будет осторожно осмотреть дом, а если Кэсл там... он удивится появлению
Дэйнтри и, если он виноват... начнет нервничать...
- Вы сообщили об этом в Пятое управление?
- Да, я разговаривал с Филипсом. Он снова взял телефон Кэсла на
прослушивание. Даст Бог, все это кончится пшиком. В противном случае это
будет значить, что Дэвис был ни в чем не виноват.
- Не волнуйтесь вы так из-за Дэвиса. Право же, не такая уж он потеря
для Фирмы, Джон. Его вообще не следовало к нам брать. Он был плохой и
небрежный работник и слишком много пил. Рано или поздно он все равно стал
бы для вас проблемой. А вот Кэсл, если прав Мюллер, даст нам серьезную
головную боль. Тут афлатоксин не применишь. Все знают, что он мало пьет.
Придется передавать дело в суд, Джон, если мы не придумаем чего-то
другого. Защитник. Процесс i camera. Журналисты этого терпеть не могут.
Сенсационные заголовки. Дэйнтри, я думаю, будет доволен, хотя все
остальные - нет. Он у нас великий сторонник законности.
- А вот, наконец, и он, - сказал сэр Джон Харгривз.
Дэйнтри медленно поднимался к ним по широкой лестнице. Казалось, он
преисполнился желания опробовать одну за другой все ступеньки, словно
каждая представляла собой косвенную улику.
- Не знаю, право, как и начать.
- А почему бы не так, как со мной - грубовато?
- Так ведь у него не настолько толстая кожа, как у вас, Эммануэл.
Часы тянулись бесконечно долго. Кэсл пытался читать, но никакая книга
не могла снять напряжение. Дочитает абзац - и возникает мысль, что где-то
в доме лежит что-то, что может быть использовано против него. Он
просмотрел все книги на всех полках - не осталось ни одной, которой он
пользовался для зашифровки: "Война и мир" была благополучно уничтожена.
Всю использованную копирку - какие бы невинные вещи он с ее помощью ни
Володихин Дмитрий
Свержин Владимир
Доценко Виктор
Перумов Ник
Каргалов Вадим