– Ты давно хотел подумать о новой квартире для ребят, – напомнила она.
– Каких ребят? – опешил Александр Петрович.
– Для дочери и зятя.
Но, сказав это, Маргарита Андреевна сделала не просто тактическую ошибку, а совершила явный оперативный просчет. Его еще более усугубил Игорь:
– Верно, Александр Петрович, нам ведь наверняка к Новому году что-нибудь подбросят из жилплощади. И если заранее этот вопрос не решить, потом будет уже поздно. А мы…
– Кому это «нам»? – не дал договорить Александр Петрович.
– Я имею в виду КБ.
И тут Александр Петрович перешел в контратаку.
– Думаете о трехкомнатной квартире, а лучше бы задумались над тем, что за все лето я ни от кого из вас не получил ни одного дельного конструкторского предложения.
– Так я, кстати сказать, подавала. И оно уже воплощено в «Сове», – сказала Юля.
– Этого мало.
– Другие и того не сделали, – зметил Игорь.
– Другие ничего и не просят.
– Да, но вся новая «Сова», в конце концов, – это мой проект, – возразил Игорь.
– Твой. Вот именно! – буркнул Александр Петрович. – Был бы твой. А из КБ за год ушло пять человек. И их кем-то надо заменить.
– Заменим.
– А новичков всех надо будет обеспечить жилплощадью.
– Обязательно. Кого-то можно будет поселить в нашу квартиру. А нам выделить новую. Мы еще ни разу не улучшали свои условия, – высказал наконец Игорь свой главный аргумент.
– Мне нужны, дорогой зять, мозги, а не квартиры. И я жилплощадь распределяю исключительно в интересах КБ, – подвел итог Александр Петрович и встал из-за стола.
Когда он скрылся на веранде и за ним закрылась массивная дубовая дверь с декоративными под старину медными накладными петлями, Маргарита Андреевна глубокомысленно проговорила:
– Ну, ничего. Это его Рощин расстроил. Я это знаю наверняка. Отойдет.
– И я так думаю, – согласился Игорь. – И хочет он того или не хочет, а у нас вполне законные претензии. Всем улучшают.
– А я тоже не понимаю, на что вы рассчитываете. И вообще странно, зачем завели этот разговор? – сказала вдруг Юля.
– То есть как это? – даже привстал со своего места от возмущения Игорь.
– А так. На тебя одного – трехкомнатную квартиру не дадут, даже если ты сконструируешь еще две такие «Совы». А я выписываться с Котельнической не собираюсь.
– Но это несерьезно.
– Очень серьезно. Кому нужна эта новая комната?
– Да в первую очередь тебе!
– Мне? С утра до вечера ходить по ней с тряпкой в руках и вытирать пыль? Не собираюсь…
– Да пойми! Нам просто уже неудобно жить в нашей квартиришке. Мы даже гостей не можем принять как следует.
– Из-за гостей перебираться куда-то к чертям на кулички глупо.
– Но я в конце концов хочу иметь дома свой кабинет…
– Вот что, Игорь. Лежать на тахте и читать журналы ты отлично можешь и в нашей сегодняшней, так называемой общей, комнате. А если ты хочешь приковать меня там на все вечера к телевизору, то меня такая перспектива не устраивает. Ни в трех-, ни в четырех-, ни в пятикомнатную квартиру я из старой Москвы не поеду. И вообще найди сначала домработницу, а потом думай о большой квартире! – решительно заявила Юля, взяла ракетку и отправилась на теннисную площадку потренировать удар. Это занятие ей не надоедало никогда.
И Маргарита Андреевна, которая до сей поры в этом вопросе проявляла достаточно деловую активность и, больше того, даже явилась инициатором данного разговора, тоже поднялась из-за стола следом за дочерью.
– Н-да… вот насчет ее, это я уж не знаю. Ее, пожалуйста, уговаривай сам, – сказала она.
– Как? Она же ни с кем, даже со мной, ни в чем не желает считаться! – взорвался Игорь.
– И ничего удивительного. Юленька выросла на сливках, я ее буквально выкормила ими. И угодить ее совсем не просто, – урезонила зятя Маргарита Андреевна и направилась в свою комнату.
ГЛАВА 10
В Есино Сергей возвращался вместе со всей группой. Бочкарев вызвал машину, и она быстро доставила конструкторов к инженерному домику. По дороге говорили только о делах, так что к концу пути Сергею уже была ясна вся обстановка. Через два-три дня должен был закончиться монтаж, и надо было немедля приступать к испытаниям. Oбщаясь в пятницу с Бочкаревым, Кулешов не забыл напомнить ему об этом:
– Мы уже затянули сроки сдачи, Юрий Михайлович. Я непременно жду от вас в конце недели первые пробы.
– Пробы будут, – уверенно заверил Бочкарев. Но подумал и добавил уже менее бодро: – Только что они покажут:
– Вот и увидим, – не нашел причины для беспокойства Кулешов. – Начинается новый этап в работе. Это главное.
Сейчас в машине Бочкарев тоже сказал об этом.
– А почему мы вылетели из графика? – недоуменно спросил Сергей. – Ведь двигались совершенно нормально.
– В этом не одни мы виноваты. Как начали монтировать, так и пошли споры с самолетчиками за каждый квадратный сантиметр, за каждую гайку: тут поставить нельзя, то передвинуть невозможно. Приедешь – сам разберешься, – за всех ответил Заруба.
– А зачем что-то надо передвигать? – не понял Сергей. – Мы же не наобум работали. Нам же с самого начала были известны все параметры. Неужели в чем-нибудь ошиблись?
– Никакой ошибки нет, – успокоил его Бочкарев. – Все гораздо сложнее. Отстаем не только мы. Самолетчики тоже в сроки не уложились. И та модель, для которой мы готовим «Фотон», тоже только еще испытывается. Поэтому, естественно, нам ее предоставить не могли. Дали для испытаний другую – с той же скоростью, но несколько иной конструкции. Отсюда и весь сыр-бор.
– И так бывает? – удивился Сергей.
– А ты думаешь, только американцы по десять лет свои самолеты конструируют? А у нас все с первого захода получается? – усмехнулся Бочкарев.
– Нет, не думаю, – смутился Сергей и больше до конца пути в разговоры не вступал. Мрачное, сумбурное настроение, накатившее на него, как тяжелая волна, еще в пятницу, так по-настоящему до конца не рассеялось. Ведь с Юлей он не встретился, не поговорил и не восстановил хотя бы тех отношений, которые были между ними до его возвращения. Он знал по опыту прошлых подобных размолвок, что у него теперь плохое настроение будет не день и не два, оно будет мешать ему работать и не даст отдыхать. Но что он мог поделать? Об Ирине он почти не думал. А если и вспоминал, то лишь мельком, не выделяя ее из общей цепи событий последних дней. И не удивлялся этому. Знал, так бывает. Случается в жизни что-нибудь этакое, необычное, яркое, что вроде и взволнует, всколыхнет душу, даже вызовет в ней отзыв. Но пройдет совсем немного времени, и это яркое забудется иногда вовсе, а иногда оставит о себе хоть и приятное, но лишь призрачное, как сиреневая мгла белых ночей, воспоминание.
В Есино, уже на месте, в инженерном домике, Бочкарев спросил Сергея:
– С чего начнешь?
– Покажите чертежи. Надо знать, как вы завершили дело, – попросил Сергей.
– Резонно, – не стал возражать Бочкарев, извлек из вместительного сейфа и выложил на стол тугой рулон ватмана. – Здесь все.
Сергей углубился в чертежи. Читал он их не очень быстро. Ему в этом деле явно не хватало практики. Но разобрался во всем безо всякой посторонней помощи. И даже, как ему показалось, сумел различить то, что внес в конструкцию Окунев и что не обошлось без руки Бочкарева. Зато с цифрами он справился куда как скоро. Математические выкладки, формулы, расчеты он глотал как упоительную поэзию. Легко мог бы подметить ошибки, нашел бы места, которые требовали более веской доказательности. Но его коллеги по группе потрудились очень добросовестно. И никаких вопросов их работа у него не вызвала. Все было так, как задумано, оговорено, согласовано.
«Фотон» создавался как прибор нового поколения. И в отличие от своих более ранних собратьев должен был стать качественно новой ступенью в развитии приборов ночного видения. В нем применялось многое такое, от использования чего ожидался большой эффект. Но это было еще не все. Особенности «Фотона» вовсе не ограничивались только этими техническими новинками или даже примененными в нем оригинальными конструкторскими решениями. «Фотон» не был просто прибором. В сущности, это была очень сложная система, способная не только воспринимать изображение в темноте или в условиях ограниченной видимости, но умеющая передавать полученную информацию на свой аэродром и одновременно записывать ее для контроля на особую пленку. Сергей смотрел на чертежи, испытывая смешанное чувство удовлетворения и ревности. Удовлетворения от того, что нашел в них воплощение всех своих мыслей. Ревности – по той причине, что многое было сделано без него. Когда он уезжал, большинство узлов существовали как бы сами по себе. Теперь же все они были объединены в одно целое.
На этом заключительном этапе работы, завершившемся сведением всех разрозненных компонентов схемы в одно общее, особо проявился талант и опыт Бочкарева. Сергей всем нутром чувствовал, что мог бы многому научиться у него в этот период, и сейчас больше чем когда-либо жалел о том, что Кулешов сорвал тогда его с работы здесь и отправил «латать дыры» в Речинск. Досада по этому поводу была большой и серьезной. И ощущалась тем острее, чем глубже вникал он в чертежи. Потом неожиданно появилось беспокойство: «На бумаге все гладко. А как окажется на деле?» Бочкареву словно передалась эта его мысль.
– Что скажешь? – дождавшись, когда Сергей закончил просмотр последнего листа, спросил он.
Сергей ответил откровенно то, что думал:
– Вроде все на месте. А в общем, как говорят медики, вскрытие покажет.
Бочкарев добродушно усмехнулся:
– Они еще говорят, что предупредить болезнь легче, чем ее лечить.
– Тоже правильно, – согласился Сергей.
– Ну а раз правильно, иди в ангар, посмотри еще там, может, и придумаешь что-нибудь.
Сергей вышел на улицу. Полетов в этот час не было, и над городком стояла томительная тишина знойного летнего дня. Сергей обогнул инженерный дом, миновал перекресток, зеленой, тенистой улочкой прошел к летному полю. Аэродром выглядел непривычно. Когда Сергей уезжал отсюда в Речинск, он был покрыт снегом невероятной чистоты и искрился под солнцем миллионами разноцветных блесток. Теперь на нем буйствовали травы. Над ними, как колокольчики, тут и там висели жаворонки, оглашая воздух звонкими прерывистыми трелями. Лишь взлетно-посадочная полоса, не меняющая своего облика ни зимой, ни летом, ни осенью, ни весной, выглядела все той же застывшей каменной рекой, незримо мчавшейся мимо командно-диспетчерского пункта, мимо домика, в котором отдыхали пилоты, и терявшейся из глаз где-то у кромки леса.
Вид аэродрома почему-то успокаивал. И Сергей почти уверенно подумал, что все должно быть хорошо, что испытания должны пройти успешно. С этой мыслью он и появился в ангаре, где стояла спарка, на которой монтировали «Фотон». Возле нее копошились люди. Тут был Окунев, Заруба, еще несколько человек из КБ и еще кто-то, кого Сергей не знал. А сам самолет, точнее, передняя часть его фюзеляжа была полуразобрана и очень напоминала взлетавшего жука, у которого взъерошились не только крылья, но и подкрылки.
– Где ты запропастился? – вопросом встретил его Окунев.
– Смотрел чертежи, – ответил Сергей.
– Что их смотреть? Тут давно уже все перемешалось: начнешь сравнивать – ничего не найдешь похожего, – вмешался в их разговор Заруба.
– Шутишь? – не поверил Сергей.
– А ты залезай сюда, – пригласил Сергея в кабину пилота Заруба.
– Подожди. Дай я его познакомлю с кем надо, – остановил Остапа Окунев. – Дальше вкалывать вместе будем. Вон, например, старший по самолетной части, арбузного вида подполковник минус инженер, товарищ с парадоксальной фамилией Жердев. Он же Николай Филиппович. За пределами ангара – человек добрейшей души. Даже животных любит. Частенько гуляет с Володиной собакой. В ангаре – вредней не найдешь. Уже не арбуз, а просто упырь. До самолета, практически, дотрагиваться не разрешает, не то что там его сверлить или как-нибудь разбирать…
Сергей знал Жердева уже давно. Правда, встречался с ним всего несколько раз. Но сейчас слушал Олега больше из любопытства, наблюдая, как реагирует на всю это болтовню сам Жердев. А тот и виду не подавал, что разговор идет о нем. Но потом, вдруг отмахнувшись от Олега, как от назойливой мухи, рукой, сказал:
– Кончай травить. Делом пора заниматься.
Белоусов Валерий
Флинт Эрик
Каргалов Вадим
Быков Василий
Лукин Евгений
Куликов Роман