Чтение 46–й страницы книги ~Волоколамское шоссе~

Во мраке ротными колоннами батальон шагает по расползающейся талой
земле. Идут бойцы, идут орудия, двуколки с пулеметами, подводы с
боеприпасами, санитарные повозки, затем опять бойцы.

Я по привычке пропускаю строй мимо себя, потом посылаю Лысанку, обгоняю
ряды - и опять пропускаю.

Иногда мутным пятном в черном небе пробивается луна. Тогда мутнеет и
мрак.

Я снова обгоняю батальон.

Колонну ведет Заев. Его рота головная. Разбрызгивая воду, помахивая
длинными руками, слегка подавшись, как всегда, корпусом вперед, он
отбивает и отбивает шаг, задавая темп. В строю по четыре, не отставая,
движутся бойцы. Рота проходит.

За нею - повозки санитарного взвода, помещенного среди боевых
подразделений. Мы везем сорок раненых. Узнаю грузноватого, с животиком,
нашего фельдшера, старика Киреева. Он на ходу хлопочет: идет рядом с
повозкой, к кому-то склонившись, что-то поправляет, кажется чью-то голову;
его поглощает мгла.

Вот и приблудная команда, воинство Бозжанова.

Обогнув Долгоруковку, мы приближались к дороге, той самой, что не раз
упоминалась в нашей повести, - к мощеной дороге, которая вела на
Волоколамск и там почти под прямым углом вливалась в Волоколамское шоссе.

Несколько дней назад, шестнадцатого октября, сгруппировав ударный
кулак, немцы устремились к этой дороге, рассчитывая одним броском
проломить нашу оборону и затем с ходу на танках, грузовиках и мотоциклетах
ворваться по Волоколамскому шоссе в Москву. Отброшенные у совхоза
Булычево, задержанные в последующие дни на других рубежах, они, зная малые
силы противостоящих им на этом участке войск, не хотели верить неудаче. Им
казалось: еще усилие, еще бросок - и преграда будет прорвана, откроется
дорога на Москву - асфальт Волоколамского шоссе. Наши части, дерущиеся на
дороге, отходили. Но назавтра те же полки, те же батальоны вновь вставали
на пути врага, вновь вынуждали его вести долгий, затяжной бой. Немцы
всякий раз думали: это последнее сопротивление, последний бой, - и они
упрямо ломились, не желая отказываться от избранного направления.
Волоколамское шоссе по-прежнему оставалось осью их главного удара.

За Долгоруковкой нас встретил помощник начальника штаба полка лейтенант
Курганский. Экспансивный, энергичный, он радостно жал мне руку. Тут же
рассказал: во втором и третьем батальонах серьезные потери. Люди дрались
группами, горстками, отскакивая и вновь закрепляясь у дорог, убивая
немцев, перемалывая живую силу врага. Под прикрытием заслонов, под
прикрытием артиллерии, дерущейся с танками, части быстро стягиваются к
Волоколамску - ключевому пункту, запирающему Волоколамское шоссе. Там
новый рубеж дивизии.

С Курганским для батальона прибыло несколько повозок продовольствия.
Нам прислали тонну белого хлеба, ночью выпеченного в Волоколамске.

Повозки поджидали нас в лесу. Я решил укрыть тут батальон: дать людям
поесть, передохнуть, покормить лошадей.

Сильным артиллерийским битюгам предстояло идти в обратный путь. В
покинутом острове были припрятаны шесть орудий и четыреста снарядов - те,
что мы добыли ночью. Я решил еще раз вытащить их из-под носа у немцев.

На востоке забрезжило, но вдруг все скрывал туман. Батальон втягивался
в лес. Я подъехал к Бозжанову:

- Бозжанов! Останови своих! Прими десять шагов в сторону.

Скомандовав другим подразделениям "прямо!", я оглядел мой, не
предусмотренный штатами, резерв. На краю, встав у пулеметной двуколки,
строй замыкали мои пулеметчики. Дальше в рядах стояли те, кого я ночью
гнал от батальона, те, что прошли затем очищение в бою.

Я приказал Бозжанову взять артиллерийских лошадей и попытаться,
пользуясь туманом, вывезти сюда снаряды и орудия.

- Бери всю свою команду. Прикрой орудия со всех четырех сторон. Если
наткнешься на мелкую группу - постарайся уничтожить. А всерьез в бой не
ввязывайся: взорви пушки и уходи сюда. Действуй быстро. Помни, мы здесь
тебя ждем.

Вытянувшись, четко взяв под козырек, поблескивая маленькими узкими
глазками, Бозжанов ответил:

- Есть, товарищ комбат.

Он казался стройнее, чем обычно; лицо было энергичным; ему нравилось
быть командиром, нравилось самостоятельно решать отчаянные задачи.

Бойцы развели костры, вскипятили чай, сушились. Многие, нарубив хвои,
спали на ней - на зеленой перине солдата. В походных кухнях варился
богатый мясной суп. Батальон отдыхал, выставив круговое охранение.

Светало. Таяло. Туман рассеивался. Занялось пасмурное утро.

Часов в восемь, когда, по моему расчету, Бозжанову уже было время
возвратиться, в небе возник быстро приближающийся гул самолетов. Мы
увидели их. Низко, под кромкой облаков, чуть в стороне от нас, шли
немецкие бомбардировщики. Почти тотчас с земли заговорили невидимые нам
пулеметы и пушки. Загрохотали тяжелые разрывы авиабомб. Самолеты шли
волнами, эшелон за эшелоном, сбрасывая свой груз в какой-то точке -
километрах в четырех-пяти от нас, где пролегало шоссе на Волоколамск.

Внезапно, пальба резко участилась. В небе самолетов уже не было, но
там, куда только что ложились бомбы, там гремели теперь пушки - не десять,
не двадцать, а, пожалуй, сотня или полтораста орудий. Мои конники,
высланные туда, донесли: идет танковая атака немцев, идет бой артиллерии
против танков.

Вскоре занялась пальба и в другой стороне, по другой бок от нас, - тоже
в четырех-пяти километрах. Артиллерийский огонь был там во много раз
слабее, но доносилась винтовочная и пулеметная стрельба.

А Бозжанова не было... Черт меня дернул дать тут батальону отдых. Черт
меня дернул отослать лошадей и бойцов за орудиями... Взорвать бы орудия на
месте - и шабаш!

Куда я теперь тронусь без артиллерийских упряжек? Да и не в упряжках
дело... Могу ли я уйти, бросив своих, не дождавшись отряда?

Стрельба с двух сторон, а Бозжанова нет и нет... Проклятье! Неужели
опять вчерашнее? Надо скорее уходить, как нам приказано, а вот не
двинешься же...

Я сказал Рахимову:

- Передайте мой приказ командирам рот: поднять людей, занять круговую
оборону.

12. У СКРЕЩЕНИЯ ДОРОГ

На шоссе, куда глаз не достигал, после некоторого затишья опять бешено
бабахали пушки. В сплошном, громе ухо редко-редко различало отдельные
выстрелы.

А по другую руку бой и не замирал. Но и там все было скрыто
перелесками.

И еще откуда-то сзади, за шоссе, тоже как будто стало погромыхивать.

А Бозжанова, черт побери, нет! Я клял его, клял себя, снарядил
навстречу конников. Но злись не злись - не двинешься. Сам себя засадил,
законопатил...

Бойцы рыли на опушке круговую оборону. Пока это делалось про всякий
случай... Появись Бозжанов, и мы тотчас снимемся, пойдем. Солдат поворчит:
"Зря рыли". Дай бог, чтобы это было зря.

Вместе с Рахимовым я обошел роты. После короткого отдыха, после белого
хлеба и горячей мясной крошенки люди повеселели. Меня встречали шутками.
Близкий орудийный гром и стрельба с разных сторон не производили
особенного впечатления. Нам это уже было не впервой: хождение по страхам
отодвинулось во вчера, в историю батальона. Полегчало и мне. Подумалось:
не пропадем.

В штабную палатку я вызвал командиров рот. Объяснив, что отряд
Бозжанова, отправившись за пушками, задержался свыше предусмотренного
срока, я объявил свое решение: батальон не уйдет, пока не вернутся наши.
Если понадобится, будем их выручать.

По взглядам я видел: все поняли, приняли сердцем этот приказ.

Поговорив с командирами, я их отпустил. Вместе мы вышли из палатки.

Между деревьями показался конник. Он издали радостно кричал:

- Идут!

Все задержались. Конник привез долгожданную весть: наши подходят, отряд
Бозжанова приближается к лесу, вытягивая орудия.

Теперь наконец я мог отдать приказание продолжить марш на Волоколамск.

- Все по местам! - сказал я. - Приготовиться к движению. Филимонов,
останься.

Филимонов, тридцатипятилетний сухощавый, энергичный лейтенант, был
командиром третьей роты.

Он получил от меня задачу: поднять свою роту и тотчас выступить
головной походной заставой. Таково в боевой обстановке построение
батальона на марше: головная застава опережает основную колонну на
три-четыре километра.

Вместе с Филимоновым мы рассмотрели карту. Прямым и самым удобным путем
было шоссе. Наступившая оттепель наверняка превратила в месиво все
окрестные дороги, за исключением этой единственной твердой полосы. Но
туда, на мостовую, из нескольких пунктов двумя или тремя группами рвались