майора за спину, иначе бы тот повалился навзничь, качнувшись назад, и,
одновременно сдерживая руку его, рвущую китель на груди, потной, широкой,
заходившей от нехватки воздуха, помог лечь на траву, тотчас приказал
Чернецову:
руку к вздымающейся груди; глаза его были раскрыты, в них замерли
страдание и боль.
ему китель. - Чернецов, немедленно пошлите кого-нибудь за водой!
бросился вниз по склону, где светилось зеркало озера.
закрывая глаза. - Не того... Отлежусь... и на НП... Отлежусь и на НП...
него был тяжелейший сердечный приступ.
18
мошкара туманным столбцом толклась в вечернем воздухе. По ту сторону реки
за потемневшими лесами уже медленно разгоралась синяя звезда Сириус, этот
первый разведчик ночи; стало сыровато в густой траве, но Алексею было
хорошо лежать среди этой закатной тишины, этого лесного покоя и видеть,
как рождается ночь.
накатывались волной в тишину азартные крики, глухой стук мяча, трели
судейских свистков. "Аут! Двойной удар!", "Подача справа! Подавай!"
он там". В конце стрельб на огневых появился жизнерадостный лейтенант с
"лейкой", корреспондент из округа, и через день в лагерях была получена
окружная газета с фотографией Бориса, с большой статьей, подписанной
лейтенантом Крамовским. "Отличник боевой и политической подготовки гвардии
старшина Брянцев". В статье этой рассказывалось о волевых командирских
данных Брянцева, о том, как он, умело применяя фронтовые навыки, провел
свой взвод на место, первым с закрытых позиций открыл стрельбу по огневым
точкам "противника", подавил их, дал возможность продвинуться пехоте,
ворваться в первую "вражескую" траншею. Наряду с Борисом отмечались
отличные действия на учениях курсантов Полукарова и Березкина... В
свободное время после стрельб Борис уходил из взвода на волейбольную
площадку, в курилки, туда, где было много курсантов из других батарей, был
оживлен, взволнован, добр со всеми, охотно смеялся каждой шутке, острил
сам, с щедростью угощал всех папиросами: "Ну, налетай по-фронтовому,
раскурочивай пачку". Его лицо как бы просветлело, глаза приобрели какой-то
горячий, скользящий блеск; он даже стал двигаться как прежде - уверенной,
гибкой походкой человека, убежденного, что на него смотрят; разговаривая
же в курилках, как-то небрежно, с усталостью отвечал на вопросы, как будто
они надоели ему; и, когда разговор касался стрельб и учений, несколько,
казалось, раздосадованный, морщился: "Хватит об этом, братцы, право,
осточертело. Сейчас бы в город, на танцы куда-нибудь. Отдохнуть бы хоть на
час от всего".
соседних батарей, он чувствовал холодок окружавшего его молчания, и глаза
его мгновенно теряли живой блеск: здесь никто не спрашивал об учениях,
здесь была настороженность.
обстановку отчужденности и в час отдыха появился в палатке,
принужденно-весело улыбаясь:
своего топчана.
ни слова, точно ждали чего-то. Борис раскрыл коробку папирос, понюхал ее.
встал, подошел к нему, взял папиросу. - Спасибо. А то у меня кончились.
Это все-таки прекрасно. Я рад, что ты готов поделиться последним
табаком...
быть, ты хочешь обвинить меня в лицемерии?
хотел поговорить. Вижу, во взводе косятся на меня: очевидно, все верят
тому, что ты говоришь тут обо мне. Слышал кое-что и хочу предупредить -
брось, Алеша!
катушка связи была в кустах, которую нашел комбат?
провоцируешь меня? Катушка? Какая катушка? При чем здесь я, если у тебя не
хватило связи? - Он смял незакуренную папиросу, швырнул ее. - Да дьявол с
ней, в конце концов, с этой дурацкой катушкой! Я хочу, чтобы ты понял
меня! По-человечески!.. При чем здесь я?
хочешь все свалить на меня! Но знаешь...
видимо из соседней батареи, кашлянул для солидности на пороге.
деланно приятным голосом: - О, вы к нам? Кто вы и откуда, товарищ? Чем
можем быть полезны? Вам нужен лектор?
недоверчиво огляделся.
услышанного ответа:
статью взводом обсуждали. Ребята тут приглашают поделиться...
Не нужно! Слышишь, комсорг? Чепухой занимаетесь! Ерундой несусветной. Иди
в свою батарею - переживете без лекций!
прогоняете? Вы чего колбасите?
побелевшее лицо Бориса, его сжатые губы.
голосом спросил Борис. - Я что, подчиняюсь тебе?..
ведь катушка в кустах была твоя.
те кусты. Больше никого там не было.
глупая клевета! Мне говорить с тобой не о чем! Я все понял! Спасибо, мой
друг Алешенька! Спасибо!.. Желаю всяческой удачи!..
духота, тишина.
темнело, на волейбольной площадке по-прежнему не стихали стук мяча, крики
курсантов:
темнота, сизо клубясь, сгущаясь, плотно собиралась в чаще, лишь белели
тропки. Над ними стоял туман, как в узких коридорах; в палатках повсюду
зажигались огоньки, звучали голоса во влажном воздухе. Мимо прошел караул
- разводящий с часовыми - на дальний пост, к автопарку. Перекликались у
палаток дневальные: "Егоров, где керосин? Почему лампа не заправлена?
Его-ро-ов..."
вокруг поляны столпилось много зрителей из всех батарей; в темноте,
взлетая над сеткой, мяч едва был виден; Борис играл возле сетки, требуя
выкриками пасовки и, собранный, всем телом выгибаясь, ударял с пушечной
силой по мячу под восторженное одобрение зрителей:
и зашагал по тропинке среди деревьев к взводу.
Лукин Евгений
Андреев Николай
Акунин Борис
Березин Федор
Володихин Дмитрий
Мороз Александра