закричал: - Кровь! Кровь течет! Видишь, дегенерат, что ты наделал! Кровь
течет! Ах ты, поносник несчастный!
толкали.
голос, и показался седой красивый старик с белым коком, в военной форме.
Он был осанист, представителен и походил на екатерининского вельможу -
начальник отдела майор Пуйкан.
сразу приходя в себя, - припадок его забил! Вызову врача, сразу
выздоровеет! Я его в рубаху затяну! Колено у него, видишь ли!..
подсохнет как на собаке! Ничего! Коленка! Ничего!
старик и вышел.
спросил:
Вот сейчас отсюда в карцер пойдете. ("Боже мой, - подумал Зыбин. - Неужели
отправят? Вот бы выспался!") Опустите штаны, вам говорят!
ласково.
морду разобью, ну, что ты мне сделаешь? Что? Что? Что? - Однако с места не
сдвинулся.
устрою репутацию битого! Вас завтра же отсюда палкой погонят! Битого-то!
сник.
опусти же, опусти брючину, - сказал вдруг он совсем уже другим тоном, -
ведь тут женщины ходят, неудобно! Задрался!.. Ученый! Опусти!
кабинете уже несколько раз. Это была все та же секретарша. И каждый раз,
когда она заходила, красивая, стройная, подтянутая, сдержанно улыбающаяся,
и спрашивала что-нибудь у будильника, Зыбин всегда ловил ее взгляд. Она
глядела на него теперь прямо, пристально, не скрываясь. И он смущался,
ерзал - уж слишком он сейчас был неказист - грязен, небрит, растерзан - и
никак не мог понять, что же такое в этом взгляде: сочувствие?
невысказанный вопрос? или просто бабье любопытство - что же ты за зверь
такой?
ли я с ней где-нибудь в городе? Но, кажется, нет, не встречался.
7
последовало. Утром, как обычно, пришел Хрипушин - свежий, принявший душ,
отмякший за ночь - и капитан ушел, а Хрипушин что-то приговаривал, над
чем-то мелко посмеиваясь, снял и повесил на металлический стояк
коверкотовый плащ - кто-то недавно верно написал, что коверкот был тогда у
органов почти формой, - прошел на свое место, отодвинул кресло, сел,
водрузился и быстро спросил:
дураку досталась - так, что ли?
сидели друг против друга, вяло переругиваясь, мельком переговариваясь, и
иногда на пятнадцать-двадцать минут теряли друг друга из вида - один
засыпал, а другой делал вид, что пишет или читает.
на следующую еще другой - и были они не капитаны, не дежурные по
следственной части, а просто парни лет двадцати, двадцати трех - злые и
добродушные, молчаливые и разговорчивые, тупые и вострые.
недействительным, дурманным - все мягко распадалось, расслаивалось, как
колода карт, бесшумно рассыпавшаяся по стеклу. Он жил и двигался в
каком-то странном пространстве - слегка сдвинутом и скошенном, как в
кристалле. Воздух казался густым и синеватым, словно в угарной избе. Все
носило привкус сна и доходило через вату. Это и помогало: ничто не
поднимало на дыбы, на все было, в общем-то, наплевать. Просто когда
Хрипушин с руганью бросался на него, как бы сами собой включались ответные
силы: верно, это вставал на дыбы и рычал древний пещерный медведь -
инстинкт. Этот зверь понимал, что нельзя, чтоб его тут били. Раз ударят, и
еще ударят, и тысячу раз ударят, и совсем забьют. Потому что сейчас это и
не удар даже, а вопрос: "А скажи, нельзя ли с тобой вот так?" - и ревел в
ответ: "Попробуй!"
Хрипушина, что у него с ногой, Зыбин просто ответил: зашибся.
Зыбина с конвойным в санчасть.
валерьянкой и было тихо и спокойно. Бинтовала Зыбина фельдшерица, еще
молодая, но уже безнадежно засохшая маленькая женщина, вся засаженная
золотыми мухами. А потом из-за ширмы вышел молодой красавец с длинными
волосами на обе стороны. Пальцы у красавца были твердые, холодные,
мелодичные, и вообще он так походил на Станкевича или юного Хомякова, что
на вопрос, как же это он так зашибся, Зыбин чуть ему не ляпнул правду.
Красавец пощупал у него пах, спросил, не больно ли, и сказал:
кажется, не понял, а отошел к умывальнику. Затем Зыбина снова отвели в
кабинет Хрипушина, и опять началась та же детская игра.
чертиков надоело.)
так, ни с того ни с сего, забираем советских граждан? Так, что ли? Так у
нас не бывает! (Зевает.)
со мной вышло именно так.
следователь.
Потом Хрипушин звонит разводящему. Но бывали, впрочем, и неожиданности.
Иногда следователь не остережется и пустит в ход любимый аргумент этих
мест:
"да", ни "нет". И следователь начинает орать.
никого не выпускают! Кого надо, того выпускают!
меч!" - и проклятый зек тут же его осек: "Э, вы поосторожнее про этот
огненный меч! Вы знаете, у кого он был? Этот огненный-то? У Михаила
Архангела! Слышали про союз Михаила Архангела? Ну, союз жандармов с
подонками. "Бей жидов, спасай Россию" Так что вы не больно с мечом-то".
следователь. (Это на него нашел особый стих - хамский и жизнерадостный.)
ставку.
начинает хохотать, а следователь спохватывается и замолкает.
объяснил ему все тот же Буддо. Это случилось часа через два после
санчасти. Позвонил телефон, Хрипушин послушал, опустил трубку и сказал:
тебе не милиция!
хромая. Пришел, сел на кровать, заголил ногу и стал осматривать колено. И