неожиданно стала явью - на дороге действительно раздался цокот копыт.
накидку руки взмокли.
перестук копыт звучал в унисон с часто бьющимся сердцем девушки.
перешептываться и поглядывать на дорогу, а Ричардс, немного поколебавшись,
быстро зашагал к трактиру, чтобы позвать сквайра. Конский топот становился
все громче, словно бросая вызов ночи, такой спокойной и молчаливой. И вот
из-за поворота показался всадник. Из трактира в сопровождении слуги вышел
сквайр.
вы делаете ночью на дороге.
черной накидки для верховой езды прикрывал лицо. Тут он откинул капюшон и
склонил голову в знак приветствия. В лунном свете заблестел венчик густых
белых волос, послышался мягкий приятный голос.
наклонясь вперед и протягивая сквайру записку. - Вот послание от Мэри
Йеллан из трактира "Ямайка". Она просит помочь ей в беде. Но, судя по всему,
я опоздал. Вы, конечно, помните меня, мы с вами уже встречались. Я викарий
Олтернана.
16
в камине торф. Проспала она долго и чувствовала себя отдохнувшей. Но
внутреннего спокойствия, которого так жаждала ее душа, не наступило.
напряжении, что совсем отвыкла от душевного тепла и участия. Мистер Бассет
неуклюже, но добродушно похлопывал ее по спине, как обиженного ребенка, и
ласково уговаривал своим грубоватым голосом:
твердо помнить, что все позади и никогда не повторится. Обещаю, что мы скоро
найдем того, кто убил вашу тетю, - и повесим его, предав, разумеется, суду.
Когда же вы немного оправитесь от всех потрясений, которые выпали на вашу
долю в последние месяцы, сообщите нам, что вы намерены делать и куда хотели
бы отправиться.
воле. И когда Фрэнсис Дейви предложил ей кров в своем доме, она смиренно
согласилась, чувствуя, что вяло произнесенные ею слова признательности могли
быть восприняты как неблагодарность. Вновь она испытала унижение от того,
что родилась женщиной и что полный упадок ее физических и духовных сил
воспринимался как нечто совершенно естественное.
равнодушно. Возможно, потребовали бы сразу поехать в Бодмин или Лонстон и
дать показания, а потом, по окончании следствия, предоставили бы самой
позаботиться о себе. И пусть, мол, едет хоть на край света. И она уехала бы,
устроилась на какое-нибудь судно, согласилась бы на любую работу. Или пошла
бы бродить по дорогам с медяком в кармане, вольная и свободная. Ее же,
всячески утешая и успокаивая, как ребенка, поскорее увезли с места
происшествия, чтобы она никому не мешала. И вот она сидит в кресле с
головной болью и со слезами на глазах.
конюшни. К счастью, священник обладал редким даром - он знал, когда
следовало помолчать. Он ни о чем не спрашивал, не бормотал слов сочувствия,
которые были бы бесполезны и напрасны, а быстро домчал ее до Олтернана.
Подъезжая к дому, они услышали, как башенные часы пробили час ночи.
женщину, которую Мэри встретила, придя в Олтернан, и попросил ее приготовить
для гостьи комнату. Тотчас, без лишних слов и восклицаний она принялась за
дело. Принесла из дома чистое и проветренное постельное белье, раздула в
камине огонь и согрела перед ним ночную шерстяную рубашку. Мэри медленно
разделась и, когда постель была готова, покорно разрешила отвести и уложить
себя как ребенка в колыбель.
спокойный голос настойчиво произнес: "Выпейте это". У ее постели со стаканом
в руке стоял Фрэнсис Дейви и глядел на нее своими белесыми, лишенными
всякого выражения глазами.
догадалась, что он положил туда какое-то лекарство, понимая, в каком
смятении пребывала ее измученная душа.
взгляд странных глаз, приказывавших забыть обо всем. Подчинившись ему, она
заснула.
часов сна, как и рассчитывал викарий, сделали свое дело: душевная боль
притупилась. Она уже чувствовала, что преодолеет горечь утраты тети Пейшнс и
ее отчаяние пройдет. Рассудок подсказывал, что она не должна винить себя.
Она поступила так, как требовала ее совесть, в первую очередь думая о
справедливости. Просто ее слабому уму не дано было предвидеть трагических
последствий. В этом была ее роковая ошибка. Но сколько бы она теперь себя ни
казнила, как бы ни сожалела о совершенной глупости, тетю Пейшнс уже не
вернуть.
гостиную. Там горел камин, шторы были опущены. Мэри узнала, что викарий
уехал по делам. И тут сердце опять защемило, вновь ее охватило отчаяние: ей
начало казаться, что ответственность за случившееся несчастье все же целиком
лежит на ней.
последний раз в сером сумеречном свете, - измученное и искаженное. В его
глазах и плотно сжатом рте была видна решимость, которой ей не дано было
понять. С начала и до конца он оставался для нее загадкой. С того первого
утра, когда он появился в баре "Ямайки". Но ей и не хотелось разгадывать до
конца эту загадку - Мэри чувствовала, что правда может оказаться слишком
горькой. Поддавшись слабости женской натуры, она, вопреки рассудку,
позволила себе полюбить его. Мэри ужасало, что она могла так унизиться, так
низко пасть. Какая же она оказалась слабая! Куда подевались ее уверенность и
стойкость! Вместе с независимостью она потеряла и гордость.
сообщение сквайру, и тетя Пейшнс будет отмщена. Джем умрет на виселице, как
его отец. А она сможет воротиться в Хелфорд в надежде отыскать на родной
земле порванные было нити, которые свяжут ее с привычной жизнью.
немедленно должна принять решение. Но в ту же минуту поняла, что этот ее
порыв - жалкая ложь и самообман, попытка успокоить свою совесть, и что она
никогда никому ничего не расскажет.
девушкой и насвистывая свою песенку, забыв и о ней, и о своем брате, и о
Боге. А она обречена на долгие годы мук и терзаний и закончит свои дни
озлобленной старой девой, которую однажды в жизни поцеловали, а она так и не
смогла этого забыть.
избегать.
почудилось, будто Фрэнсис Дейви наблюдает за ней и его холодные глаза
пытаются заглянуть ей в душу. Его дух как бы незримо присутствовал в
комнате. Девушка представила себе, как он стоит в углу перед мольбертом с
кистью в руке и глядит через окно на что-то давно минувшее и забытое.
любопытством рассматривать их. На одном был изображен интерьер церкви -
вероятно, его церкви, - каким он выглядит в летние сумерки: освещен был
лишь купол и своды арок, странный зеленоватый отсвет лежал на них.
Неожиданный и непонятный свет этот так поразил Мэри, что, отставив было
картину, она вновь вернулась к ней и посмотрела еще раз.
Олтернане, и художник лишь точно передал его. Тем не менее в нем было что-то
призрачное и жутковатое. Мэри подумала, что, будь у нее свой дом, она не
захотела бы повесить такую картину на стене.
смогла, но ей показалось, что какой-то не признающий церкви, враждебный дух
пробрался в храм и это его тень лежит на всем. Мэри взглянула на другие
картины - везде та же зловещая зеленая тень. Даже отлично написанный
пейзаж, где была изображена пустошь у холма Браун- Вилли в весенний день с
высоко плывущими над вершиной облаками, был омрачен этим льющимся откуда-то
зеленым светом. Да и в нарочито подчеркнутых контурах облаков было что-то
странное и давящее.
том, что он альбинос? От этого он все видит и воспринимает искаженно.
Возможно, этим-то все объяснялось. И все же Мэри не могла избавиться от
неприятного чувства. Она собрала холсты и поставила их на место, лицом к
стене. Потом еще раз оглядела комнату. В ней не было ничего примечательного
- скудная обстановка: ни книг, ни безделушек. Даже письменный стол был
пуст, словно им вовсе не пользовались. Она провела рукой по крышке, подумав,
пишет ли за ним свои проповеди Фрэнсис Дейви. Потом, неожиданно для себя,
сделала нечто невероятное - выдвинула узкий ящик. Он тоже был пуст.
Устыдившись своего поступка, Мэри хотела тотчас задвинуть его, как вдруг
заметила, что угол листа бумаги, которым он был застелен, отогнут. На
оборотной стороне виднелся какой-то набросок. Мэри вытащила лист и взглянула
на него. Там опять была нарисована церковь, но на сей раз на скамьях сидели
прихожане, а на кафедре стоял сам викарий. Сначала она не заметила в рисунке
Сертаков Виталий
Конан-Дойль Артур
Андреев Николай
Ильин Андрей
Роллинс Джеймс
Афанасьев Роман