некоторыми животными: степенность и благородство, справедливо называемое
античным. Теперь -- все больше и больше, и так до чисто поэтического
восприятия мира с приобретением Знания пеленки разворачивались. Каждый
допрос или опрос, рождая все более пустой отзвук, указывали ему на смерть --
единственную реальность, переполняющую нас.
прикоснуться к ней испытующий пальчик слепца погружался в пустоту. Двери
вращались сами собой и никуда больше не вели. Он поцеловал старуху в глаза,
и змеиный холод сковал его. Он уже готов был пошатнуться, даже упасть, когда
на помощь выступило Воспоминание: воспоминание о бархатных брюках Альберто;
как человек, которому неожиданно дается привилегия бросить взгляд в глубь
самой сокровенной тайны, торопится отвернуться, чтобы ощутить под ногами
земную твердь, Кюлафруа в ужасе отпрянул, втянув голову в плечи, в теплое и
обволакивающее воспоминание о брюках Альберто, в которых его взгляду
предстал успокаивающий, утешающий выводок синиц.
комнату, в кровать, и заплакал. Но -пусть вас это не удивляет - он заплакал
оттого, что не может заплакать.
протянула Эрнестине, сидевшей у изголовья. Их руки соединились, сложив
раковину с часами в середине. Глубочайший физический покой ослабил Дивину;
почти жидкие нечистоты растеклись под ней тепловатым озерцом, в которое
нежно и очень медленно -- как корабль, еще хранящий тепло императора,
потерявшего свою последнюю надежду, опускается в воды озера Не [57] - она
погрузилась, и это облегчение вырвало из нее вздох, наполнивший рот кровью,
и затем еще один вздох -- последний.
биение, исходившее из их соединенных рук, было тиканьем часов.
одиночестве, приступила к подготовке погребального туалета и надела на
Дивину вполне благопристойный, английского покроя костюм из синего шевиота.
головы до ног, как и прежде, корабль в ледоходе, скованный припаем,
неподвижный, застывший и плывущий к бесконечности: ты, милый сердцу Жан, как
я уже говорил, неподвижный и застывший, плывущий на моей кровати к
счастливой Вечности.
тополя, от которых мне видны лишь верхушки. Моя камера, убаюканная этой
спокойной смертью, так ласкова сегодня!
своим жилищем. Свободен -пить вино, курить, глядеть на обывателей. Каким же
будет завтрашний суд? Я представил самый суровый приговор, которым он мог бы
меня покарать. Я тщательно к нему подготовился и подобрал себе гороскоп (на
основе того, что я мог вычитать о нем в собственном прошлом) - лицо судьбы.
Теперь, когда я уже умею ему следовать, печаль моя не так велика. Она
исчезла перед лицом непоправимого. Это мое отчаяние и то, что еще будет,
будет. Я отказался от своих желаний. Я тоже "уже прошел через это"
(Вейдманн). Так пусть на всю человеческую жизнь останусь я среди этих стен.
Кого будут судить завтра? Какого-то незнакомца, носящего имя, которое прежде
было моим. Я могу продолжать умирать до самой своей смерти посреди всех этих
вдовцов. Лампа, миска, распорядок дня, метла. И соломенный тюфяк, моя
супруга.
необходим сочельник. Именно в этот вечер я хотел бы оплакать - как тот, кто
остается, - мои расставания. Но ясность моего ума - все равно что нагота.
Ветер за окнами все свирепеет и перемешивается с дождем. Так стихия
предваряет завтрашнюю церемонию. Сегодня, кажется, 12-е? Так на чем же мне
становиться? Говорят, предостережения исходят от Бога. Они мне не интересны.
Я уже чувствую, что не принадлежу тюрьме. Разорвалось утомительное братство,
соединявшее меня с людьми из могилы. Быть может, я буду жить...
меня. Он звенит во мне, как радостный крик в тумане, стремящийся, кажется,
рассеять его, но не оставляющий после себя никакого следа, кроме тоски по
солнцу и празднику.
с цветом ржавчины вынудят меня сделать монашеский жест - запрятать руки в
рукава, - и вслед за этим явится соответствующий образ мыслей: я почувствую,
что становлюсь славным и смиренным, а затем, зарывшись в одеяла, - это в
"Дон Жуане" персонажи драмы оживают на сцене и обнимают друг друга - я, как
и прежде, стану создавать, зачаровывая свою камеру, Миньону, Дивине,
Нотр-Даму и Габриэлю новые восхитительные жизни.
отчаянием, надеждами, песнями; и другие, более сдержанные. Я выбрал из них
одно - то, которое Миньон написал Дивине, из тюрьмы:
невеселые. Меня. взяли за кражу. Так что постарайся встретиться с адвокатом
и договориться о моей защите. Позаботься также о том, чтобы он получил
деньги. И еще вышли не перевод, потому что, как ты догадываешься, здесь
можно подохнуть с голоду. Постарайся еще добиться со мной свидания и принеси
белье. Надень пижаму из бело-голубого шелка. И трико. Милая, я страшно злюсь
из-за того, что со мной произошло. Согласись, мне просто не везет. Поэтому я
рассчитываю на твою помощь. Я бы очень хотел обнять тебя, приласкать и
крепко прижать к себе. Вспомни о наших наслаждениях. Постарайся узнать
пунктир. И поцелуй его. Прими, милая, тысячу крепких поцелуев от твоего
Миньона."
сутенер, который чересчур возбудился, сочиняя девчонке письмо, положил на
стол на бумагу свой тяжелый член и пометил его контуры. Я хочу, чтобы эти
черточки добавились к нарисованному мной Миньону.
Примечания
балетмейстер.
Африке.
Корнев Павел
Маккарти Кормак
Ильин Андрей
Круз Андрей
Шилова Юлия
Прозоров Александр