больше слов, кроме этого слова. Блаженны нищие духом. Блаженны миротворцы.
Блаженны, блаженны...
Потому что раскалывались земля и небо. Но в грохоте уничтоженья услышала
голос. Его голос. Неведомый, но уже узнанный. Голос ее сына, ее дитяти.
обладал достаточной силой жизни. Блаженны, кто...
ударили ей в грудь, в самую душу, снова корчился мир, разрывался,
раскалывался, уничтожался, и она уничтожалась со всем сущим. Но мир
продолжал существовать, и Евпраксия вскоре поднялась, будто и не было
болезни, не было горя и ужаса утраты еще не добытого ребенка. Теперь это
была уже не углубленная в себя молодая женщина, которая готовилась стать
матерью, - за какой-то один день стала всевластной императрицей, велела
немедля слать гонцов к императору, известить о том, что она, его жена,
хочет встретиться с ним и уже тронулась для этого в путь из Вероны.
так называемой справедливости. Те старались тоже вовсю делать то же самое
из тех же самых соображений. Не прибавилось от той затяжной войны правды
на свете, не уменьшилось голода. На земле сидели те же самые крестьяне,
только и разницы, что у них менялись хозяева, а над всеми хозяевами стояли
двое: император и папа.
animata in terris, то есть <дух законов на земле>, покрывает собой все
отдельные города, земли и народы. Нет у него определенной резиденции, нет
ненасытной столицы, этого прожорливого молоха, которого никто и ничто не
может накормить и удовлетворить. Император всюду присутствует лично, лишь
возникни потребность в его деянии... А что говорили сторонники папы? А то,
что папа своим авторитетом <останавливает руку тирана>, <отвращает
насилие>, <защищает народы от гнета>, <укрощает победителей и смягчает
судьбу побежденных>, именно папа блюдет добрые обычаи, следит за
поведением высших духовных лиц, а также и светских властелинов, сурово
преследует поддающихся всевозможным соблазнам и дурным примерам.
руководил войском, папа посылал своих епископов и графов, один из
противников сидел в Латеранском дворце, построенном на том месте, где
некогда Нерон вырыгнул из себя жабу, а другой брал города и замки
сторонников папы. Подбирался Генрих и к трижды проклятой Каноссе, под
стенами которой десятилетье назад позорно унизил его Гильдебранд.
Император был зол и нелюдим: прятался от зноя и блох не в каком-нибудь
известном замке или городе, а в обычной безымянной крестьянской хижине,
сложенной из дикого камня, никого не подпускал к себе, кроме верного
Заубуша - почерневшего, прокаленного солнцем и все равно хищно-красивого,
как дьявол.
средь старых оливковых деревьев; хижина была темная, без окон, низкая,
двери, как в норе, - не нагнешься чуть не до порога, так и не войдешь. Под
самым куполом небесным виднелся отсюда замок, его-то и осаждал сейчас
император; неподалеку расположился палаточный городок его рыцарей; грязные
полотнища шатров, порванные стяги и прямоугольные штандарты, неказистые
значки-треугольнички на копейных древках. Тут, видно, была лишь часть
Генриховой охраны, и в хибарке рядом с императорской жил Заубуш.
императору, к мужу - человеку, не менее отвратительному, но
предназначенному судьбой.
видеть.
пирог. Хищно улыбнулся и пошел впереди, припадая на деревяшку. Подойдя к
хижине, просунул в низкое отверстие деревяшку, потом весь влез в
прохладные сумерки императорской норы.
таким будничным голосом, будто там, перед входом, летала обыкновенная
муха, а не стояла императрица. Генрих напустил на себя точно такое же
невозмутимое спокойствие.
стульчике, поудобней вытянул ноги, уставился в низкое отверстие дверей, с
мстительным наслаждением выжидая минуты, когда эта непокорная славянка
нагнет свою голову, если и не перед ним, германским императором, то, по
крайней мере, перед диким камнем.
Заубуша.
допуская его слов.
прямо, окаменело.
императору и выскочил оттуда еще злее. Однако сдержался, молвил с
несвойственной мягкостью:
ее боль; криками бессознательно стремилась избавиться от этой боли, хотя
бы разделить ее с другим человеком; страшные слова <умер>, <умер>
произносила упрямо, беспамятно, жестоко.
голову перед Евпраксией. Щурился на резком свету; выглядел изможденным,
слинялым каким-то, даже золотая цепь на груди будто потускнела.
заметила.
твои дети, ты становишься мертвым сам, и все вокруг тебя умирает, все твои
дела, все намерения, существование, назначенье твое на этой земле
утрачивает смысл. Неужели он не понимает?
младенца. А в честь вашего пребытия сегодня вечером мои войска войдут в
тот вон замок. Заубуш, как называется замок?
Монтевельо, то ли еще какое-то Монте. Разве не все равно, император?
заполнили его разудалым шумом, смрадом, наглостью; кто-то из папских
сторонников бежал, кто-то пугливо притулился где-то в сумерках;
императорские воины дерзко растерзали темноту ночи красными огнями
факелов, разводили костры, на которых зажаривали цельных быков, разбивали
бочки с вином, тащили под нож упрямых баранов, сожалея, что нет в этой
знойной Италии свиней, а ведь свинина обещана мужественным германцам даже
в раю. А еще весьма недовольны были победоносные воители тем, что вокруг
здесь много пустой земли, а крестьян слишком мало и некого обобрать
толком, что ж такое война, как не обдиранье тех, кто скребет землю. Папа
желал бы всю землю захватить для церкви, для епископов, монастырей,
аббатов. Церковники-землевластители разведут свое празднословие, что, мол,
собственность зло, а бедность благо, что царство небесное принадлежит
тому, кто, яко птицы небесные, не сеет и не жнет, и этими глупыми
разглагольствованиями непременно натолкнут тупоумных крестьян на мысль
захватить землю для себя. Они, воители императора, ей-богу же, несут
церкви благо, даром что махнули на свою судьбу рукой, погрязли во зле, ибо
лучше ведь погрязнуть во зле, имея землю, чем не имея ничего. Глупо
поступил бы император и наши бароны, коли спокойно отнеслись бы к папским
затеям. Нет, император возьмет всю землю в свой железный кулак, а отдать
ее епископам, капелланам и папе - нет уж, дудки!
попеременно свои руки одну на другую, так что нижняя рука становится
верхней, а потом наоборот - и так до самого верху. Чья там будет? На тот
час сверху была рука императора. Генрих наслаждался победами. Его не
задело горе, привезенное женой. Детей рождают жены, пускай они и
оплакивают их смерть!
Германии. Евпраксия убедилась снова: нет у этих людей ни совести, ни
стыда, они зачерствели душой, закаменели сердцем, все, вместе со своим
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Володихин Дмитрий
Флинт Эрик
Орловский Гай Юлий