забитых утренним туманом. В эти темные глубины, через зубчатые грани скал,
текут горячие потоки солнечного света, и потревоженный ими туман колышется,
бродит ленивыми волнами. А дальше, насколько хватает глаз, камень и камень,
то в виде развалин, то в виде столбов, то в виде больших нагромождений. И
все это серое, безмолвное, давно умершее, прикрытое стареньким-стареньким
небом.
опознали голец, на котором сейчас работает Пугачев. В бинокль видна еще не
достроенная пирамида и белое пятно примостившейся на карнизе палатки. Мы
стараемся запомнить очертания гольца, его покатые плечи, ржавые пятна на
бедрах и зубцы скал, опоясывающих его со всех сторон.
Напрямик по азимуту к нему ни за что не пройти. Решаем пока что продвигаться
по главной водораздельной линии хребта на запад, насколько это будет
возможно, и там решим, где удобнее свернуть к гольцу.
гребнем, бегут все те же рогачи. Выскочив на поляну, они внезапно обрывают
свой бег и начинают пастись, продолжая медленно перемещаться в западном
направлении. Присматриваюсь. В стаде девять голов. Один из баранов, самый
крупный, с огромными черными рогами, сильно хромает. Они проходят седловину,
начинают подниматься на склон противоположного отрога. Не показывают ли они
нам проход на верх этой мрачной стены?!
глазам своим: на дне седловины, где паслись бараны, огромное озеро! Оно
будто отдыхает в каменной колыбели, под охраной гранитных стражей.
действительно большое, густо-черное в тени и почти бирюзовое под солнечным
светом. На его гладкой поверхности ни единой морщинки, ни единого всплеска,
будто оно навеки застыло вместе с отображенными в нем скалами, небом и
одиноким облачком. Но прошумел ветерок, и озеро всколыхнулось серебристой
рябью, словно стая каких-то невидимых птиц, пролетая мимо, коснулась
крыльями его поверхности.
поблизости не живут птицы, отступила далеко от края и зелень. Только бури
иногда прорываются к этому уединенному водоему, чтобы гулом волн разбудить
спящих на дне его горных духов. Так и хочется поверить, что именно духи из
этого водоема воют на хребте в непогоду.
что прошли бараны, ведет нас на верх западной скалы. Она буквально подавляет
нас своею неприступностью. Под ногами ветхие ступеньки, узкие, обманчивые.
Тропинка бежит по ним, огибает нависающие карнизы, рвется, скачет, исчезает.
велика. И чем выше, тем труднее, опаснее.
Кажется, да. Не добравшись до верху метров тридцать, он пластом падает на
плиту, не может унять разбушевавшееся сердце.
одинокими цветами. Как приятно увидеть среди древних развалин свежую,
жизнеутверждающую зелень. Тут и куропаточья трава, с плотными вечнозелеными
листьями, мытник шершистый, соссюрея розовая, горлец узколистый, одуванчик
монгольский, а там, где повлажнее почва, растет густо-зеленый сибирский лук.
Жители альпийских лугов выбрались из ущелий ближе к солнцу, чтобы
отпраздновать на крошечной площадке запоздалую весну. Меня всегда удивляет и
радует это сожительство на большой высоте вечно холодных камней с хрупкими
живыми организмами, случайно попавшими на бесплодные вершины.
Всюду нас подкарауливают пропасти. За нами следят безмолвные вершины
Станового.
рогачи с хромым вожаком. Они нет-нет да и промелькнут где-то впереди, в
складках гор. Стадо определенно целится на запад, ведет за собою и нас.
разрушений. Некогда возвышавшиеся над хребтом скалы, под действием внешних
условий, развалились и теперь лежат под нашими ногами в виде обломков.
Ледники и вода расчленили горы, углубили ущелья. И еще не окончен спор о
границах между представителями растительного мира: рододендронами,
крошечными ивками, фиалками, одуванчиками, с одной стороны, и россыпями -- с
другой. Здесь, на вершине Станового, нарядно видны созидательная сила земли
и разрушительный процесс времени; борьба жизни и смерти.
перейти границу курумов. Она терпит постоянные неудачи, сотни лет пропадают
в бесплодных усилиях подняться всего лишь на несколько метров высоты. И
все-таки жизнь неустрашимо продолжает свою кропотливую работу и со временем
прикроет зеленым ковром нагие вершины Станового.
глубину пространства. Пора подумать и о ночлеге. В двух километрах мы видим
стадо рогачей с хромым вожаком, уходящее на запад. Как благодарны мы им за
тропу! Больше, видимо, не встретимся.
вершинам.
путешествия.
осталось! Трех дней нет, как надел сапоги, а уже босой.
Трофим сжал перекошенные гневом губы.
стлаников.
жительница поднебесья, силится сложить из однообразных звуков прощальный
гимн ушедшему дню.
пришивает латку. На лице, освещенном бликами костра, озабоченность: шутка ли
остаться босым на этих пустынных горах. Я достаю из котомки пшеничную
лепешку, мясо, два кусочка сахару и в ожидании чая подсаживаюсь поближе к
огню. Борюсь с усталостью. Чувствую, как тепло настойчиво овладевает мною,
как голод отступает перед ним, и я незаметно для себя засыпаю.
звезды. Вдали чернел зубчатый горизонт, придавленный свинцовой тучей. Давно
погас костер, и только несколько бусинок горящих угольков еще светилось
из-под пепла. Возле меня нетронутые лепешки, мясо, два кусочка сахару и
почти пустой чайник.
с иголкой в руке. Его будит треск оживающего костра. Он подходит к огню,
отогревает продрогшее тело. Садится за починку. Я пришиваю латку к его
второму сапогу.
путь.
жилы земли, капля за каплей сочится вода и начинает свой долгий путь от
холодных гольцов к океану. Увидав солнце, прозябшие за ночь цветы доверчиво
раскрывают ему свои лепестки. Та же крошечная пташка, что вечером слагала
гимн ушедшему дню, теперь поет его солнцу. И голодный беркут в небесной
синеве полощет в лучах восхода упругие крылья.
холода за камнями, без крика орлана в небе, без алмазных крупинок росы в
лишайниках было бы невыносимо тяжело на этих окаменелых вершинах.
бы увидеть рогачей, но их нет. Что-то гонит животных дальше. Баранов не
соблазняют ни дневная прохлада цирков, ни альпийские лужайки, их не утомляют
скалы -- они явно куда-то торопятся. Но куда, разве разгадаешь?
попадаем на боковой отрог. Пытаемся разобраться в рельефе, но это,
оказывается, не просто даже опытному глазу -- так все здесь однообразно и к
тому же затянуто густой дымкой. Склоняемся к выводу, что и тропа и
водораздел остались позади. Решаемся идти напрямик, хотя много раз на
горьком опыте убеждались, во что обходится такой путь.
водораздел и звериную тропу! То попадали в вековые стланики, с густо
переплетенными стволами, и тогда не шли, а ползли, то путь нам преграждала
топкая высокогорная тундра или отвесные скалы, обход которых отнимал у нас
много сил. А ключи, цирки, комары! Словом, в этот день мы поняли, где
находимся и что такое Становой. Трофим окончательно разбил сапоги.
природой, несомненно, есть прелесть для исследователя. Ничего, что тело в
синяках и лицо исцарапано. Это пройдет, забудется, а что пережито, что
увидено, что в мыслях зародилось -- останется надолго в памяти.
грандиозностью: конусами, вонзающими острия в небо, бездоньем своих
Семенова Мария
Флинт Эрик
Шилова Юлия
Березин Федор
Перумов Ник