разговора. Он стал толковать о домах, обреченных на слом, одобрительно
отзывался о проекте проложить улицу Десятого декабря, которая, несомненно,
оживит торговлю в их квартале. Но тут он снова вернулся к "Дамскому
счастью": все его помыслы сходились здесь - это было какое-то болезненное
наваждение. С тех пор как подводы с материалами запрудили всю улицу,
торговля прекратилась, и все гниет от известки. К тому же здание будет до
нелепости огромным: покупательницы в нем заблудятся. Уж соорудили бы
просто еще один крытый рынок! И, не обращая внимания на умоляющие взгляды
жены, он не удержался и перешел от строительных работ к оборотам магазина.
Менее чем за четыре года они успели увеличить оборот в пять раз, - мыслимо
ли это? Их годовая выручка, недавно составлявшая восемь миллионов,
доходит, судя по последним данным, до сорока! Словом, это нечто
невиданное, это какое-то сумасшествие и бороться с ним уже нельзя. Они все
жиреют и жиреют, в их магазине насчитывается целая тысяча служащих, и уже
объявлено, что теперь у них будет двадцать восемь отделов. Эти двадцать
восемь отделов особенно выводили Бодю из себя. По-видимому, некоторые из
них не что иное, как прежние отделы, разделенные надвое, но были и
совершенно новые: например, мебельный и отдел дешевых парижских новинок.
Виданное ли это дело? Дешевые парижские новинки! Да, уж что говорить, люди
негордые; еще немного, и начнут торговать рыбой. Как ни старался Бодю
относиться с уважением к взглядам Денизы, он все же постепенно перешел к
назиданиям.
себе, что при своем суконном деле я вдруг открыл бы отдел кастрюль... Ведь
ты бы сказала, что я с ума спятил... Ну, признайся же по крайней мере, что
ты их не уважаешь.
все здравые доводы бесполезны. Старик же продолжал:
стоит из-за них ссориться. Недостает еще, чтобы они стали между мною и
моей семьей... Возвращайся к ним, если тебе угодно, но я запрещаю тебе
впредь терзать мне уши рассказами об их вертепе.
лихорадочную сдержанность. В тесной комнате, согретой газовым рожком,
стало так душно, что служанка снова отворила окно; со двора снова потянуло
сыростью и зловонием. Появилась жареная картошка. Все медленно клали ее
себе на тарелки, не произнося ни слова.
и Коломбана. - Спроси-ка их, любят ли они твое "Дамское счастье".
день в продолжение целых двенадцати лет, Коломбан и Женевьева степенно
ели. Они не проронили ни слова. Молодой человек старался придать своему
лицу выражение величайшего добродушия, но за опущенными веками скрывался
сжигавший его внутренний огонь; она же, еще ниже склонив голову под
тяжестью роскошных волос, словно забылась, отдавшись во власть губительных
тайных страданий.
отложить... Нет, доставь мне удовольствие, спроси их, что они думают о
твоих приятелях.
спокойны, их ненавидят далеко не все.
шарик из хлебного мякиша. Почувствовав на себе взгляд девушки, он неистово
выпалил:
квартале!..
никогда не залучить!.. Да, Коломбан, ты один такой остался, такие, как ты,
перевелись!
этим взглядом, проникавшим ему в самое сердце, он смутился и стал еще пуще
поносить "Счастье". Г-жа Бодю, молча сидевшая против них, с беспокойством
переводила взгляд с одного на другого, словно угадывая какую-то новую
беду. С некоторого времени печаль Женевьевы страшила ее, она чувствовала,
что дочь умирает.
положить конец этой сцене. - Посмотрите, Коломбан: мне послышалось, что
кто-то вошел.
поговорить с маклером, который явился за приказаниями. Г-жа Бодю увела
Пепе, чтобы показать ему картинки. Служанка быстро убрала со стола, а
Дениза задумчиво стояла у окошка и рассматривала двор. Вдруг, обернувшись,
она увидела, что Женевьева по-прежнему сидит за столом, уставившись на
клеенку, еще влажную после мытья губкой.
клеенки и, казалось, была всецело погружена в свои думы. Наконец она с
трудом подняла голову и взглянула в склонившееся к ней полное сочувствия
лицо Денизы. Так, значит, все уже ушли? Что же она сидит тут? И вдруг ее
стали душить рыдания, подступившие к горлу; голова ее упала на стол. Она
заплакала, слезы так и капали ей на рукав.
ли кого-нибудь?
ее, залепетала:
это ничего, но не при других, только не при других! Клянусь вам, это вышло
невольно!.. Мне показалось, что я одна. Не уходите... Мне лучше, я уже не
плачу...
Женевьевы. Казалось, тяжелая масса волос вот-вот раздавит ей затылок.
Девушка колотилась наболевшей головой о сложенные руки; из прически
выскочила шпилька, и волосы рассыпались по шее, окутав ее темной пеленой.
Дениза пыталась потихоньку утешить Женевьеву - так, чтобы не привлекать
внимания. Сердце Денизы буквально облилось кровью, когда, расстегнув
платье двоюродной сестры, она увидела ее болезненную худобу: у бедняжки
была впалая детская грудь и недоразвитое тело, изнуренное малокровием.
Обеими руками собрала Дениза ее волосы, роскошные волосы, которые,
казалось, высасывали всю жизнь из хилого тела девушки, и туго заплела их в
косы, чтобы ей было легче дышать.
отличаюсь полнотой, не правда ли? Я была куда толще, но все ушло...
Застегните мне платье, а то мама увидит мои плечи. Я прячу их по
возможности... Боже мой, я совсем, совсем расхворалась...
сидеть, пристально глядя на Денизу. Наконец она прервала молчание и
опросила:
что речь идет о Коломбане и Кларе, но притворилась удивленной:
наконец уже не сомневалась... Вам все известно, я чувствую это. Да, эта
женщина была вашей подругой, и я видела, как Коломбан бежал за вами, как
он шепотом говорил вам что-то. Он давал вам поручения к ней, не правда
ли?.. О, сжальтесь, скажите мне правду! Клянусь вам, мне станет легче.
потупила глаза перед этой девушкой, которая постоянно молчала и все
угадывала. У Денизы, однако, хватило силы еще раз обмануть кузину.
Он то и дело выходит на улицу, чтобы посмотреть на нее. А та наверху у
себя смеется, как дурочка... Они, конечно, где-нибудь встречаются.
забываясь и искренне желая утешить страдалицу хоть этим.
голосом, как человек, выздоравливающий после тяжелой болезни:
буфете.
которая боялась, как бы ей не сделалось дурно.
пить. - Помолчав немного, она тихо продолжала: - Поймите, что за десять
лет я привыкла к мысли об этом браке. Я еще ходила в коротких платьицах, а
Коломбан был уже предназначен мне... Я даже не помню, как все это
случилось. Мы всегда жили вместе, взаперти, никогда не разлучались, между
нами никогда не бывало размолвок, и я в конце концов раньше времени
привыкла считать его своим мужем. Я и не знала, люблю ли его; я была его
женой, вот и все... А теперь он хочет уйти к другой! У меня сердце
разрывается! Таких мук я еще не знала. От них ноет грудь и голова, и боль
распространяется повсюду: она убивает меня.
жалости; она спросила:
и не подозревает, какое причиняет мне мучение, откладывая свадьбу... Мама
сколько раз расспрашивала меня. Она так беспокоится, она видит, что я