Чтение 46–й страницы книги ~Путь Шеннона~

ее это мало трогало. Вообще трудно было понять, что она чувствует:
казалось, нет такой силы, которая могла бы заставить ее сбросить маску
пренебрежения, полнейшего равнодушия ко всему на свете - жизнь, мол, не
стоит ни гроша, и можно пройти по ней играючи или прожить в один яркий
миг.

- Вы еще ни разу не были у нас в комнате отдыха. - Она произнесла это
неторопливо, до того медленно, что, казалось, она подтрунивает надо мной.
- Сестра Шэдд очень возмущена этим.

- У меня не было времени.

Извинение прозвучало как-то резковато.

- А почему бы вам не заглянуть к нам сегодня вечером? Вдруг вам
понравится? Как знать.

В ее тоне звучал иронический вызов, на который тотчас откликнулись мои
усталые нервы. Насупившись, я внимательно посмотрел на нее. В ее довольно
больших, навыкате глазах застыло насмешливое выражение, но было в них и
что-то многозначительное.

- Хорошо, - внезапно сказал я. - Я приду.

Она слегка улыбнулась и, продолжая глядеть на меня, собрала пузырьки с
лекарствами, которые я поставил на край стола. Затем без единого слова
повернулась и пошла к двери. В ее медленных движениях было что-то
вызывающе сладострастное, какая-то чувственная грация.

Весь остаток дня я слонялся, как неприкаянный, и был положительно выбит
из колеи. После второго завтрака я сделал записи о состоянии больных в
журнале восточного крыла мужского отделения и в три часа понес журнал
доктору Гудоллу домой - он жил в фасадной части главного здания.

На звонок мне открыла пожилая служанка; она пошла доложить обо мне и,
вернувшись через минуту, сообщила, что директор хотя и отдыхает, но примет
меня. Я прошел вслед за ней в кабинет директора - большую неприбранную
комнату со стенами, обшитыми панелями из какого-то неизвестного мне
коричневого дерева, сумрачную, так как сквозь готическое окно со
свинцовыми переплетами и желтыми стеклами с цветным гербом посредине
проникало очень мало света. На софе у большого камина лежал, прикрывшись
пледом, Гудолл.

- Вам придется извинить меня, доктор Шеннон. Дело в том, что после
богослужения я почувствовал себя неважно и принял солидную дозу морфия. -
Он произнес это самым естественным на свете тоном; взгляд у него был
тяжелый, изможденное лицо перекошено. - Это Монтень, кажется, сравнивал
боли в печени с муками грешников, осужденных гореть в аду? Я как раз из
таких страдальцев.

Он отложил в сторону журнал, который я ему принес, и из-под опухших век
уставился на меня своими обведенными синевой глазами.

- Вы, как видно, неплохо прижились тут у нас. Я очень рад. Не люблю
менять сотрудников. У нас здесь не такие уж плохие возможности для работы,
доктор Шеннон... на этой нашей маленькой планете. - Он помолчал со
странным, отсутствующим видом, размышляя о чем-то. - Вам никогда не
приходило в голову, что мы составляем как бы особую расу на земле, со
своими законами и обычаями, добродетелями и пороками, со своими классами и
своей интеллигенцией, со своей реакцией на трудности жизни? Люди из
широкого мира не понимают нас, смеются над нами, может быть, даже боятся
нас. Но мы все же граждане вселенной, живой пример того, что силы Природы
и Рока не могут сокрушить Человека.

Сердце у меня замерло, когда, пригнувшись ко мне, он продолжал, глядя
куда-то вдаль своими блестящими, темными и совсем крошечными, точно
булавочная головка, зрачками:

- Моя задача, доктор Шеннон, цель всей моей жизни - создать новое
общество из этих больных, обездоленных людей. Трудно - о, да! - но не
невозможно. А какие перспективы, доктор... Когда вы закончите свою
нынешнюю работу, я предоставлю в ваше распоряжение поле для научной
деятельности невиданного размаха. Мы находимся лишь накануне разгадки тех
заболеваний, от которых страдают наши подопечные. Мозг, доктор Шеннон,
человеческий мозг во всем его таинственном величии, розоватый и почти
прозрачный, поблескивающий, словно дивный плод, в своих нежных оболочках
под черепной коробкой... Какой это предмет для исследований... какая
увлекательная тайна, которую предстоит раскрыть!

В голосе его звучал восторг. С минуту мне казалось, что он воспарит в
совсем уж заоблачные выси, но усилием воли он сдержался. Метнув на меня
быстрый взгляд и помолчав немного, он улыбнулся своей сумрачной, но такой
обаятельной улыбкой и сказал, что я могу идти.

- Только не налегайте чересчур на работу, доктор. Время от времени надо
все-таки давать волю и чувствам.

Я вышел от него вконец сбитый с толку: в нашей беседе было много
интересного, но она взволновала и смутила меня. На меня всегда так
действовали встречи с ним. Но сейчас я почувствовал это острее обычного.

Я просто не мог найти себе места. В крови у меня было такое волнение,
что, казалось, вены сейчас лопнут. Сказал же доктор Гудолл, что надо время
от времени давать волю и чувствам.

Хотя я без конца твердил себе, что не откликнусь на приглашение, однако
около восьми часов я все-таки постучал в дверь комнаты отдыха для сестер и
вошел: надо же найти какое-то спасение от этих лихорадочных, мучительных
мыслей.

В конце длинного стола, при одном взгляде на который было ясно, что
почти весь персонал уже закончил ужин и покинул комнату, сидели сестра
Шэдд в форменном платье, мисс Пейтон, диетичка, и сестра Стенуэй, сегодня
явно "недежурная", на что указывали синяя юбка и белая шелковая блузка.
Они о чем-то тихо беседовали; первой заметила меня сестра Шэдд и сразу
выпятила грудь, словно зобатый голубь.

- Ого, Магомет пришел к горе. - По тону, каким она произнесла это, ясно
было, что ей приятен мой приход. - Мы, конечно, очень польщены.

Когда я подошел к столу, мисс Пейтон, особа средних лет с красным
лицом, кивнула мне в знак приветствия. Сестра Стенуэй смотрела на меня
спокойно и равнодушно. Я впервые видел ее без форменной одежды. Отливающая
синевой челка как-то заметнее выделялась на лбу; блузка из мягкой атласной
материи свободно лежала на ее плоской груди.

- Вы все еще ужинаете? - спросил я.

- Да мы и не начинали даже. - И сестра Шэдд громко расхохоталась в
ответ на мой недоумевающий взгляд. - Впрочем, придется, пожалуй, посвятить
вас в тайну... раз уж вы попали в нашу компанию. Нам иной раз надоедает
наше меню. Но жаловаться - означало бы подать дурной пример остальным. А
потому мы ждем, пока все кончат, потом втроем отправляемся на кухню за
ужином.

- Ах вот оно что.

Мой тон вызвал легкую краску на обветренном лице сестры Шэдд. Она
встала.

- Если вы кому-нибудь скажете об этом хоть слово, я никогда больше не
стану с вами разговаривать.

Кухня, в которую вел подземный коридор, находилась в подвальном
помещении, однако была просторная, прохладная, залитая мягким светом,
струившимся из матовых шаров в потолке. Возле одной из белых кафельных
стен стояли в ряд старинные плиты, на другой красовалась целая батарея
медной кухонной посуды, а в третьей было проделано несколько белых
герметически закрытых дверей, которые вели в холодильники. Три квашни,
хлеборезка и машина с большим стальным колесом для нарезания ветчины
виднелись в глубине комнаты, возле тщательно выскобленного стола, на
котором стояла большая кастрюля с овсянкой, замоченной для утренней каши.
Под белоснежными сводами тихо жужжал вентилятор.

Мисс Пейтон сразу оживилась, очутившись в своей вотчине. Она подошла к
холодильнику с надписью "Западное крыло женского отделения", и, повернув
никелированную ручку, распахнула тяжелую дверь, за которой оказался целый
набор холодных мясных закусок, язык, ветчина, сардины в стеклянной банке,
бланманже, желе и консервированные фрукты.

Сестра Шэдд облизнулась.

- До чего же я есть хочу, - сказала она.

Всем были розданы тарелки и вилки, и начался своеобразный пикник.
Краешком глаза я видел, как Стенуэй с отрешенным и в то же время
самонадеянным видом уселась на деревянный стол, и во мне поднялось глухое
раздражение. Она положила ногу на ногу и слегка покачивала одной из них,
словно похваляясь обтянутыми шелком тонкими лодыжками. Сидела она, слегка
откинувшись назад, так что отчетливо обрисовывались линии бедер, талии и
груди.

В горле у меня вдруг пересохло. Мной овладело желание сломать
сдерживавшие меня барьеры и, подчинив ее себе, растоптать ее, надругаться
над ней. Не обращая на нее внимания, я примостился возле сестры Шэдд,
время от времени наполнял ее тарелку и поддерживал с ней глупейший
разговор. Однако, делая вид, будто слушаю ее, я исподтишка наблюдал за
Стенуэй, которая, покачивая на ноге тарелку с салатом, лукаво и со скрытой
иронией поглядывала на нас.

Наконец, управившись со сладким, Шэдд с сожалением вздохнула:

- Ну-с, всякому удовольствию приходит конец. Надо идти в эту противную
бельевую пересчитывать белье. Сделайте мне одолжение, Пейтон, пойдемте со
мной. Если вы мне поможете, у меня уйдет на это всего полчаса.

Мы двинулись в обратный путь по подземному коридору; вскоре две старшие
женщины свернули к западному крылу, а мы с сестрой Стенуэй направились к
вестибюлю северного крыла. Там мы остановились.

- Ну, а что дальше?

- Я, пожалуй, пойду прогуляться, - небрежно бросила Стенуэй.

- Я пойду с вами.

Стенуэй пожала плечами, как бы говоря, что ей это безразлично - так
подсказывала врожденная жестокость, - однако она была явно польщена моим
вниманием.

Ночь на дворе стояла темная, светили редкие звезды, но луны не было.