растроганный Полуорт. - У Мака были все задатки настоящего человека, хотя
некоторые из них, может быть, не содеем развились. Его юмор придавал особый
вкус каждой беседе, в которой он участвовал. Надеюсь, ты убрал его должным
образом, Меритон, для его последнего парада?
можно не в Лондоне. Кроме солдат ирландского полка, присутствовали все
гренадеры, то есть те, кто остался цел - что-то около половины. И, зная, как
его уважал мой хозяин, я самолично убрал покойника: подровнял бакенбарды и
немного начесал волосы вперед, а так как у его благородия появилась седина,
слегка его припудрил; второго такого благообразного покойника и не сыскать,
пусть бы даже это был генерал.
ответить.
умер он как солдат, а не от руки грубого мясника - Природы, и что покойника
проводили в последний путь с почестями, которые он заслужил.
пышнейшую процессию. До чего же много можно сделать из мундира его
величества на таких торжествах! Загляденье, да и только!.. Вы что-то
изволили сказать, сударь?
ли для меня писем.
но уже на менее тягостную тему.
отдать справедливость беспристрастию капитана, вполне правильное
представление о силах врага, а также обо всем, что произошло после рокового
сражения на Бридс-Хилле. Раз или два больной позволил себе намекнуть на
упорство мятежников и неожиданную их стойкость, и Полуорт не возражал,
отвечая только меланхолической улыбкой, или же многозначительно указывал на
свою деревянную подпорку. Разумеется, после такого трогательного признания
прошлой ошибки его друг перевел разговор на менее личную тему.
ему позицию на соседнем полуострове, где, однако, был так же прочно обложен,
как в самом Бостоне. Меж тем как война велась всерьез, там, где она
вспыхнула, вооруженные стычки начались и во всех колониях к югу от Святого
Лаврентия и Великих Озер, где присутствие королевских войск заставляло
обратиться к оружию. Пока не иссяк первый энтузиазм восстания, колонисты
всюду одерживали победы. Как уже говорилось, была создана общеамериканская
армия, и ее отдельные отряды осаждали города, взятие которых представлялось
в эти первые месяцы войны важным для достижения главной цели. Но недостаток
оружия и раздробленность уже начали сказываться. После ряда незначительных
побед Монтгомери погиб в отчаянной и окончившейся неудачей попытке взять
штурмом неприступную крепость Квебек; теперь американцам приходилось думать
не о наступательных действиях, а о том, как бы накопить силы, так как никто
не сомневался, что правительство собирается незамедлительно принять самые
решительные меры.
недовольство войной, и правительство, вынужденное считаться со
свободолюбивыми веяниями, успевшими пустить глубокие корни прежде всего в
Англии, обратилось к тем европейским державам, которые издавна торговали
солдатами, в поисках наемников, чтобы усмирить колонистов. Наиболее робкие
американцы приходили в ужас от слухов об огромных ордах русских и немцев,
которые вскоре наводнят страну и поработят их.
него колонистов, как это обращение за помощью к чужеземцам для решения чисто
внутреннего спора. Пока в нем участвовали люди одной национальности,
воспитанные в общих для обоих народов взглядах на справедливость и закон,
оставались какие-то точки соприкосновения, которые могли умерить жестокость
борьбы и со временем даже привести к полному примирению. Но американцы
правильно рассудили, утверждая, что от победы, одержанной с помощью рабов,
побежденному нечего ждать, кроме постыдного рабства.
вопроса только мечу. К растущему отчуждению, которое подобные меры неизбежно
вызывали между народами метрополии и колоний, следует добавить, что они во
многом изменили отношение американцев к особе короля.
кровопролитию, колонисты не только на словах, но и в душе целиком признавали
ту фикцию английского закона, которая гласит, что "король непогрешим". Во
всей обширной Британской империи, где никогда не заходит солнце, у
английского монарха не было подданных, более преданных его династии и особе,
чем те самые люди, которые ныне вооружились против того, что они считали
неконституционным посягательством на его власть. До этого времени вся сила
их негодования вполне справедливо обрушивалась на советчиков короля, а про
самого монарха думали, что он не знает о чинимых его именем злоупотреблениях
в которых он, вероятно, в самом деле был неповинен. Но по мере того как
борьба разгоралась, стало ясно, что политические действия, которые
санкционировал монарх, он одобрял и как человек. Вскоре среди тех, кто был
лучше осведомлен, шепотом стали передавать, что уязвленное самолюбие короля
заставляет его настаивать на сохранении того, что он считал своими
прерогативами, и на верховной власти того законодательного собрания, которое
заседало в его столице и на которое он мог влиять непосредственно. Вскоре
эти слухи стали достоянием всех, и, так как умы людей постепенно
освобождались от былых пристрастий и былых предрассудков, они вполне
естественно спутали голову с руками, позабыв, что установление "свободы и
равенства" никогда не составляло ремесла монархов.
когда колониальные писатели стали смелее касаться его особы и власти,
забрезжил свет, явившийся провозвестником появления "западных звезд" среди
национальных эмблем земли. До тех пор мало кто думал и никто не решался
открыто говорить о независимости, хотя сам ход событий неуклонно подводил
колонистов к такому бесповоротному шагу.
оставалось порвать, ибо колонии уже сами управляли всеми своими делами, как
внутренними, так и внешними, в той степени, в какой это возможно новой
стране, не получившей еще всеобщего признания. Но так как честная натура
Георга III не терпела никакого притворства, взаимное возмущение и
отчужденность были естественным следствием обоюдного разочарования короля и
его западных подданных <Английский король не мог, разумеется, преодолеть
предрассудков, неотъемлемых от его положения, но как человек он был честен и
справедлив. Слова, сказанные им нашему первому послу в Англии после
заключения мира, заслуживают того, чтобы их чаще цитировали: "Я последним в
моем королевстве признал вашу независимость и буду последним, кто на нее
посягнет". - Примеч. автора.>.
эпикурейских наклонностях отличался большим здравомыслием и полным
отсутствием предвзятости. Лайонел больше слушал, жадно внимая каждому слову,
пока внезапная слабость и бой часов на соседней башне не напомнили ему, что
он преступает границы осторожности. Приятель помог обессилевшему больному
добраться до постели и, снабдив его кучей добрых советов и крепко пожав ему
руку, заковылял к двери со стуком, болезненно отдававшимся при каждом его
шаге в сердце майора Лайонела.
Глава 19
достаточно, чтобы восстановить силы больного, раны которого зажили, пока он
лежал в полудремоте, навеянной болеутоляющими. Взяв в соображение свою
хромоту и слабость Лайонела, Полуорт, бросая вызов насмешникам и острословам
полка, обзавелся одним из тех удобных и покойных экипажей, которые в добрые
старые времена колониальной покорности носили забавное и непритязательное
наименование "баул". Для своего выезда ему пришлось взять одного из
великолепных скакунов приятеля. Благодаря настойчивости конюха, а также,
вероятно, и пустоте фуражных складов конь в конце концов привык бежать по
заснеженной мостовой такой спокойной иноходью, будто сам прекрасно сознавал,
что здоровье его хозяина далеко не прежнее. В этом надежном экипаже оба
друга ежедневно катались по улицам города или причудливо изгибавшимся
дорожкам на лугах у Бикон-Хилла, принимая поздравления друзей, или же сами
навещали раненных в том же сражении и менее счастливых товарищей, которые
все еще вынуждены были отлеживаться дома.
прогулках, но алебастровый лобик мисс Агнесы Денфорт неизменно мрачно
хмурился, если, случайно или намеренно, они встречались с каким-нибудь
английским офицером. Мисс Дайнвор была менее непримирима и даже иногда своей
любезностью навлекала на себя упреки подруги, когда они оставались наедине.
соотечественникам в жалких лачугах за городом, иначе ты не стала бы
расточать любезности этим армейским фатам! - как-то с раздражением бросила
Агнеса, снимая капор после очередного катания, во время которого кузина, как
ей казалось, забыла о том, что большинство женщин в колониях, по молчаливому
уговору, считали себя обязанными держаться с английскими офицерами
подчеркнуто холодно. - Если бы тебе представили даже нашего
главнокомандующего, ты не могла бы обойтись с ним приветливее, чем с этим
сэром Дигби Дентом, которого ты одарила такой сладкой улыбкой.
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Конан-Дойль Артур
Свержин Владимир
Афанасьев Роман
Курылев Олег