инструментом, и вдохнуть в него жизнь?
выполнения военных задач.
Напрасно человеческое искусство пыталось бы бороться с законами природы,
капитан Лоутон. Вы только подумайте, дорогой мой, ведь в таком случае
разрезали все артерии, все внутренние органы, разрывали все нервы,
сухожилия, и вдобавок, что еще существенней...
враждебной вам школы. Теперь ничто не заставит меня добровольно подвергнуть
себя подобному непоправимому расчленению.
неизлечима.
спросил доктор.
чувствовать, как свет науки, действуя заодно с силами природы, побеждает
всевозможные болезни. Однажды я нарочно сломал себе мизинец, для того чтобы
срастить перелом и следить за его излечением. Это был лишь небольшой опыт,
вы понимаете, милый Джон, и все же, с трепетом наблюдая, как срастается
кость, как искусство человека действует заодно с природой, я пережил такую
радость, какой никогда не испытывал в жизни.
насколько сильнее было бы испытанное мной удовольствие!
прервался. Никто не вышел им навстречу, не пригласил их войти, и капитан
направился прямо в комнату, где, как он знал, обычно принимали гостей. Он
отворил дверь, но остановился на пороге, удивленный открывшейся ему
картиной. Прежде всего его взгляд упал на полковника Уэлмира: наклонившись к
раскрасневшейся Саре, он что-то так горячо говорил ей, что они оба не
заметили прихода посторонних. Острый взгляд капитана сразу схватил кое-какие
многозначительные подробности этой сцены, и он тут же разгадал тайну молодых
людей. Он уже собирался тихонько удалиться, не выдавая своего присутствия,
но тут Ситгривс отстранил его и стремительно вошел в комнату. Доктор
направился прямо к креслу Уэлмира и, схватив его за руку, воскликнул:
признаки лихорадки. Надо сразу же принять меры.
обычай многих врачей на войне, - тут же вытащил ланцет и взялся за
приготовления, свидетельствовавшие о том, что он намерен немедля приступить
к делу.
надменно сказал:
тому же я и так слишком многим обязан вашему искусству и не хочу вас больше
утруждать. Мисс Уортон подтвердит, что я совсем здоров, а я могу вас
заверить, что никогда не чувствовал себя лучше и счастливей.
удовольствие мисс Саре, ибо ее щеки снова зарделись. Доктор, следивший за
взглядом своего пациента, тотчас же это заметил.
поклоном. - Тревога и бессонница, должно быть, отразились на вашем хрупком
здоровье, и я вижу кое-какие симптомы, которыми не следует пренебрегать.
своим смущением, - тут слишком душно, я выйду и извещу мисс Пейтон о вашем
приходе.
обмануть, но Саре пришлось еще поднять глаза на Лоутона, чтобы ответить на
его поклон, когда он, почтительно склонив голову, растворил перед нею дверь.
И этот взгляд ему все объяснил. У Сары хватило выдержки, чтобы со спокойным
достоинством выйти из комнаты, но едва она осталась наедине с собой, как
сразу бросилась в кресло и предалась смешанному чувству стыда и радости.
Слегка уязвленный упрямством английского полковника, Ситгривс еще раз
предложил ему своп услуги, но снова получил отказ и отправился в комнату
молодого Синглтона, куда Лоутон ушел еще раньше.
Глава 21
поправляется и совсем избавился от лихорадки. Изабелла, которая была, если
это только возможно, еще бледней, чем в день приезда, не отходила от постели
брата и с любовью ухаживала за ним, а обитательницы коттеджа, несмотря на
множество забот и волнений, не забывали выполнять обязанности гостеприимных
хозяек. Френсис чувствовала сильное влечение к опечаленной гостье, хотя и не
могла отдать себе отчета, чем вызван этот глубокий интерес. В воображении
она бессознательно соединила судьбу Данвуди с судьбой Изабеллы и с
романтическим пылом великодушного сердца считала, что оказывает услугу
своему бывшему жениху, окружая нежным вниманием его избранницу. Изабелла с
благодарностью принимала ее заботы, однако ни одна из девушек ни разу не
заговорила о тайной причине своей грусти. Мисс Пейтон, не отличавшаяся
большой наблюдательностью, замечала лишь то, что всем бросалось в глаза, и
ей казалось, что положение Генри Уортона вполне объясняет и бледность
Френсис и слезы, часто туманившие ее взор. А отчего Сара кажется менее
озабоченной, чем сестра, это понимала даже ее недальновидная тетка. Любовь -
высокое чувство и, овладев непорочным женским сердцем, озаряет все, чего ни
коснется. Мисс Пейтон искренне горевала, думая об опасности, нависшей над
племянником, но она знала, что жестокая война - вечная помеха любви, и не
следует упускать минуты счастья, если они порой выпадают в такое тяжелое
время. Так прошло несколько дней, в течение которых ничто не нарушало ни
мирной жизни обитателей коттеджа, ни обычных занятий отряда драгун,
стоявшего в деревне Четыре Угла. Семейство Уортон поддерживала уверенность в
невиновности Генри и надежда на дружескую поддержку Данвуди, а в отряде с
нетерпением ждали известий о столкновении с врагом, что могло произойти с
часу на час, и приказа о выступлении. Однако капитан Лоутон напрасно ожидал
этих событий. Как ему сообщал в письме майор Данвуди, неприятель, узнав о
поражении посланного ему в подмогу отряда, отступил к форту Вашингтон, где и
отсиживается, все время угрожая нанести американцам удар в отместку за свою
неудачу. Майор приказывал Лоутону быть бдительным и в заключение хвалил его
за верную службу, за рвение и непоколебимую отвагу.
полученное письмо, принялся шагать взад и вперед по комнате, чтобы немного
охладить свое раздражение. - Что и говорить, вы подобрали подходящего
стража! Итак, посмотрим, в чем состоит моя служба: я должен охранять
выжившего из ума нерешительного старика, который сам но знает, за нас он или
за наших врагов; четырех женщин, из которых три довольно милы, но отнюдь не
жаждут моего общества, а четвертая хоть и приветлива, но уже далеко шагнула
за сорок; нескольких негров; болтливую экономку, у которой на уме только
золото да побрякушки, суеверия да приметы, и, наконец, беднягу Джорджа
Синглтона. Ну что ж, если товарищ попал в беду, ему надо помочь, и я
постараюсь сделать все, что могу.
чтобы убедить себя, будто ему на все наплевать, как вдруг, неосторожно
протянув ногу в высоком сапоге, он толкнул флягу, в которой хранился весь
его запас водки. Он ловко подхватил флягу и, когда ставил ее на место,
заметил на скамье записку. Распечатав ее, он прочитал: "Луна не взойдет
раньше полуночи - вот лучшее время для темных дел". Ошибки быть не могло:
записку писала та же рука, что недавно спасла его от спрятавшегося убийцы, и
капитан глубоко задумался об этих двух предостережениях, стараясь понять,
почему разносчик взялся охранять своего злейшего врага, как он делал это все
последнее время. Лоутону было известно, что Б"рч - английский шпион. Он
передал английскому главнокомандующему план передвижения американского
отряда - это было точно доказано на суде в присутствии Лоутона. Правда,
благодаря счастливой случайности предательство Б"рча не имело роковых
последствий: Вашингтон отдал приказ об отводе этого отряда незадолго до
появления англичан и им не удалось его отрезать, однако это нисколько не
умаляло преступления. "Быть может, - подумал драгун, - разносчик хочет
заручиться моей дружбой на случай, если его снова поймают? Но так или иначе,
в первый раз он не убил меня, а во второй - спас от смерти. Постараюсь и я
быть таким же великодушным и молю бога, чтобы долг никогда не противоречил
моим чувствам".
жителям коттеджа или ему самому, - но скорей склонялся к последнему и потому
решил с наступлением темноты не ездить без некоторых предосторожностей.
Всякому человеку, живущему в мирной стране, среди тишины и порядка, казалось
бы непонятным равнодушие, с каким капитан обычно относился к угрожавшим ему
опасностям. Он гораздо больше думал о том, как захватить врагов, нежели о
том, как избежать их ловушек. Однако размышления его были прерваны доктором,
вернувшимся после очередного визита в "Белые акации". Ситгривс передал
Лоутону приглашение от хозяйки дома, которая просила капитана оказать ей
честь и прийти в коттедж пораньше, сегодня же вечером.
Роллинс Джеймс
Земляной Андрей
Посняков Андрей
Свержин Владимир
Никитин Юрий
Белогорский Евгений