и сырья.
уверен, что она будет сделана плохо, я ее не приму. После этого четыре
дня вентиляцию будет ставить инженер, которого я приглашу из города.
застыла над лысиной. И вдруг он оскорбился, забегал по кабинету, захрипел:
будет хорошо? По вашему мнению, Блюм уже не может управлять таким паршивым
производством. А если у Блюма на текущем счету триста тысяч, так это,
по-вашему, не стоит ломаного гроша. Вы пригласите инженера, который все
спустит на разные вентиляции и фигели-мигели. Я не против вентиляции, хотя
сколько людей работали без вентиляции, пока ваш Колька не придумал
литейную лихорадку. Очень бы я хотел посмотреть, кого здесь в колонии
лихорадило, кроме этого Кольки-доктора. А теперь будем ставить вентиляцию,
а через год все равно эту литейную развалим.
до тех пор, пока Соломон Давидович не уморился.
хороший человек. А поэтому извольте принять мои распоряжения к исполнению.
Все!
старика, как я.
дивану.
Филька взирал на Захарова с выражением пристального осуждения. Остальные
тоже смотрели на Захарова, но смотрели просто потому, что были
загипнотизированы всем случившимся и с грустной покорностью ожидали
дальнейших событий. У Петька спиральный чубик на лбу стоял сейчас дыбом. У
Кирюши Новака кругло глазастое лицо блестело в слезном горе. Все они были
в спецовках, в том костюме, в каком застала их катастрофа. Блюм ушел
печальный. Уходя, сказал:
Одиннадцать бригадиров и ДЧСК собрались еще через минуту. Все выстроились
в шеренгу против стола Захарова. Филька потянул за рукав Ваню,
арестованные тоже встали. Один за другим подходили бригадиры к Захарову,
говорили, салютуя:
расстроенный и суровый, такой же подошел и к Захарову:
Кравчук и Новак и воспитанник Гальченко не подчинились приказу по колонии
и вечером вышли работать в литейный цех. Вашим распоряжением передаются
общему собранию.
же поднял руку, так же тихо сказал:
вслед за ним.
производственном дворе и в парке. После трех раз Бегунок возвращался снова
к главному зданию и здесь играл уже не целый сигнал, а только его
последнюю фразу. Во время этой фразы Витя Торский обыкновенно открывал
собрание. Поэтому в колонии было принято на общее собрание собираться
бегом, чтобы не остаться за дверью в коридоре.
вслушивались в привычное чередование звуков: слышали шум шагов в коридоре,
молчаливыми, грустными глазами проводили Алексея Степановича, который тоже
ушел на собрание.
товарищей - их должен привести дежурный бригадир&47.
посмотрел на потолок.
метнул взгляд в сторону "тихого" клуба: в этом смехе таилась какая-то
надежда. Только через десять минут в дверь заглянул Нестеренко:
общей тишине сказал кто-то один:
И снова стало тихо, и Филька понял, что придется плохо.
Только нечего рассказывать, как Соломон Давидович уговорил и как вы уши
развесили. Это мы знаем. А вот по главному вопросу: как вы посмели не
подчиниться приказу колонии? Приказ, как у нас полагается, вы слушали
стоя. Ты, Филя, старый колонист, одиннадцатый по списку, давай обьяснения
первым.
через час после обьявления, да не в одиночку, а целой группой - большое
дело, и это все понимают. Самое меньшее, что им грозит, это лишение звание
колониста, перевод в воспитанники. А раньше за такие дела мы из колонии
выставляли. Так?
Гальченко, который в колонии всего два месяца. Он отвечать не может. Его
нужно немедленно отпустить и не считать его вины никак. С ним было три
колониста, из них Филька самый старый. Но нужно еще вызвать на середину
бригадира четвертой Алексея Зырянского, моего друга, между прочим.
ошеломляющее. Стало так тихо в зале, что слышно было, как дышат пацаны на
середине. Зырянский сидел у самой трибуны на ступеньках, низко опустив
голову.
зал, бросил тревожный взгляд на Захарова и, очевидно, оттягивая время,
сказал:
немедленно отпустить. Есть возражения?
там - новенький малыш!
обрадавало. Уходя, он оглянулся на середину. Там оставались три его
товарища. Он вспомнил, что звание колониста получит только через два
месяца. Но пока он оглядывался, Лида Таликова потянула его за руку:
своего приема, и он улыбнулся ей благодарно. Потом его глаза снова
устремились на середину: говорил Филька, говорил громко, обиженно:
отвечать на середине. Алеша пускай отдувается в совете или своего места, а
на середину ему нельзя выходить. Я сам за себя отвечаю, и Новак, и
Кравчук. А мы виноваты, только смотря как. Другое бы дело, пошли для
своего интереса. А мы пошли для колонии. Потому, на завтра не было ни
одной шишки. А приказ мы не разобрали, думали, это когда дым, а вечером не
было дыма, думали, что ж, можно пойти...
произнес.
Филька в этом убедился немедленно. Брали слово и старшие, и помоложе, и
бригадиры, и просто колонисты. Филька вдруг услышал много такого, о чем он
Бажанов Олег
Суворов Виктор
Орлов Алекс
Белов Вольф
Глуховский Дмитрий
Андреев Николай