обнаружили в одной из пещер.
двигатель собран, установлен и опробован на малых оборотах, крылья
обтянуты предназначенной для этого пленкой. Осталось решить последний
вопрос: кто проведет испытательный полет. Я решительно заявил о своих
претензиях.
тренажеров для армии. Я налетал больше ста часов на симуляторах.
драндулеты.
точности такой не было, но я знаю, как ведет себя в воздухе тихоходный
биплан. Послушай, Лоут, если ты в первом же полете разобьешься, мне будет
не хватать не только тебя, но и нашего самолета.
плато.
переменилась. Ветер вздымал клубы пыли и гнал в сторону океана тяжелые
низкие тучи.
отложим?
взлетать легче. Грозы еще нет; сделаю пару кругов и вернусь.
хвостом к океану. Я сел в кресло и положил руки на несложные рычаги, а
Лоут принялся раскручивать винт. Я чувствовал, как самолет вздрагивает от
порывов ветра; казалось, он тоже трепещет от нетерпения.
отскочил в сторону. Я вывел ручку газа до максимума. Машина покатилась по
плато, постепенно набирая скорость. Ветер швырял песок мне в лицо; я
запоздало пожалел об отсутствии очков, которыми пользовались пилоты
подобных аппаратов восемь веков лет назад. Я оглянулся; Лоут был уже
далеко позади, а я все еще не мог взлететь. Но вот, наконец, аэроплан
несколько раз подпрыгнул и тяжело оторвался от земли. Я еще подумал, что
зря мы заправили полные баки, но уж больно хотелось выжать из машины все,
на что она способна.
ощущения пассажира воздушного лайнера Проклятого Века; это был настоящий,
восхитительно реальный полет, какие прежде я переживал только во сне. И,
так же как во сне, мною на какое-то время овладело состояние совершенного
счастья, невозможного на земле.
достаточную высоту, чтобы в случае чего успеть выровняться, дал легкий
крен на левое крыло и осторожно начал широкий разворот. Тут я убедился в
преимуществе симуляторов. Аэроплан не очень хорошо слушался руля, особенно
при боковом ветре; пару раз меня болтануло так, что душа ушла в пятки. Но
вот, наконец, частично потеряв высоту, я довершил разворот и устремился на
крыльях ветра назад, к побережью. Я даже позволил себе пофорсить и
снизился, чтобы пролететь над головой Лоута. Как сейчас вижу его лицо: он
прикрывал рукой глаза от пыли и что-то кричал, но я не расслышал. Под
колесами мелькнул край плато, и - уже далеко внизу - тяжелые свинцовые
волны, разбивавшиеся об отвесный берег белыми фонтанами пены. Я летел над
океаном.
сравняться с собственной скоростью самолета, так что я, подобно пловцу,
которого сносит течением, не смогу вернуться к берегу. Я начал плавно
поворачивать, но биплан снова развернуло по ветру. Я ругнулся и попытался
заложить более крутой разворот, но в этот момент руль направления
заклинило.
берегом и успею поправить положение. Я снова потянул рычаг, а когда он не
поддался, сильно дернул. Рычаг рванулся с места неожиданно легко, но на
курсе это не отразилось. Я обернулся и с ужасом увидел, что трос, ведущий
к рулю, оборвался и болтается в воздухе. Самолет был неуправляем.
Сказались столетия, протекшие с момента его постройки.
у самой кромки обрыва. Мне показалось, что он махал руками, но с такого
расстояния я уже не мог разглядеть точно. Таким я увидел его в последний
раз.
вниз (сохранившиеся рули позволяли это сделать), с тем чтобы искать
спасения в воде. Конечно, шансов на спасение в штормовом море в нескольких
милях от берега (и притом берега скалистого, грозящего смертью всякому,
кто окажется возле него в такую погоду) - шансов этих фактически не было.
Но в открытом океане их не было тем более. До соседнего континента тысячи
миль; даже если ветер перейдет в ураган, и мой биплан это выдержит, ему не
преодолеть и десятой доли этого расстояния. Что, кроме гибели, могло
ожидать меня посреди океана, воды которого уже сотни лет не бороздит ни
один корабль? Словом, положение было совершенно безвыходным. Так или
иначе, я предпочел скорой гибели гибель более отдаленную, и, вместо того
чтобы снижаться, еще увеличил высоту, дабы после остановки двигателя иметь
еще запас на планирование.
летел; у меня не было никаких ориентиров, кроме безбрежного штормового
океана. Самолет здорово болтало, и я всерьез боялся, что он развалится.
Хлынул дождь, настоящий ливень; потоки воды хлестали мне в лицо (точнее,
это я, двигаясь по ветру, настигал их), и в какую-нибудь минуту я вымок до
нитки. Периодически ходившие внизу водяные горы озарялись вспышками
далеких молний, но ветер нес меня впереди грозового фронта - это был,
пожалуй, единственный положительный момент в моем положении.
начал чихать и через пару минут заглох окончательно. Вцепившись в рычаги,
я планировал вниз. Это оказалось труднее, чем я предполагал; просто чудо,
что аэроплан не развернуло хвостом вперед, не бросило в штопор. В какой-то
момент я чуть не сорвался в пике, но над самой водой мне удалось выровнять
машину почти горизонтально. В следующее мгновение аэроплан зацепил
передними колесами пенистый гребень и зарылся носом в следующую волну. Я
спрыгнул в воду. Белая пена окатила погружающееся крыло; в последний раз
мелькнул над водой хвост с болтающимися рулями, и самолет скрылся в
пучине. Последний рудимент цивилизации...
же очевидно бессмысленному этапу борьбы. В открытом море, где человеку не
угрожает опасность быть разбитым о скалы, он даже и в шторм может
продержаться достаточно долго. Ведь тело человека легче воды; стало быть,
главное - сохранять хладнокровие, правильно дышать и не нахлебаться.
Периодически можно отдыхать, ложась на спину. Все это, разумеется, просто
в теории; на практике пенные гребни так и норовят захлестнуть тебя, а
дождь отнюдь не улучшает положения.
жажды и зноя в пустыне, то фактически смирился со своей участью, ибо воля
к жизни оставляла меня вместе с силами и ясностью сознания. Теперь же мое
физическое состояние было вполне удовлетворительным, и я не прекращал
борьбы; однако в мозгу уже шевелилась утешительная мысль, что, как только
силы иссякнут, исчезнет и желание бороться за жизнь.
теперь уже стемнело. По всему телу разлилась ноющая усталость; вдобавок,
несмотря на тропические широты, все время находиться в воде было холодно.
Я все чаще сбивался с дыхания и глотал горько-соленую воду; в горле от нее
стояла изжога, щипало глаза и в носу. Я понимал, что, по всей видимости,
мне осталось еще два-три часа; и, кажется, более всего меня волновала не
столько неизбежность гибели, сколько то, что, по моим представлениям,
смерть захлебнувшегося довольно мучительна.
увидел впереди какую-то темную полосу, явно отличную от моря и неба.
Сперва я решил, что мне мерещится, но через несколько секунд снова
различил те же смутные очертания. Берег? Откуда здесь берег? Неужели волны
сыграли со мной шутку и вынесли обратно к материку? Нет, это было
совершенно невозможно. Значит, остров.
показалось, что в мышцы снова вернулась сила. Я принялся грести в
направлении неизвестной земли, больше всего опасаясь, что волны пронесут
меня мимо. В скором времени прямо по курсу я различил страшные белые
буруны, означавшие скалы; такие же буруны пенились левее. Я понял, что
между ними имеется достаточно широкий проход, и поплыл туда. Мне повезло:
хотя волны и сносили меня в сторону, однако мне удалось проскочить слева
от ревущих бурунов, окатывавших хлопьями пены торчавшие из воды камни.
Море вдруг стало значительно спокойнее; я понял, что очутился в бухте.
о какой-то камень, выполз на песчаный пляж. Я понимал, что на неизвестной
земле меня может поджидать множество опасностей, от хищников до дикарей.
Но я был не в состоянии даже встать; все, на что меня хватило - это
Роллинс Джеймс
Роллинс Джеймс
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Каменистый Артем