каждой станции они гонялись с чайниками за кипятком. Ляпишев тоже выбегал на
перрон купить у баб вареные языки, выбирал яйца покрупнее, торговался о цене
горшков с топленым молоком. Наконец миновали Ачинск, который остроумцы
прозвали "Собачинском". Здесь встретили первый эшелон "оттуда", идущий в
Россию, и было странно видеть раненого офицера на костылях, стоявшего в
тамбуре.
казались даже веселыми, зато из окон санитарных вагонов слышались вопли
раненых солдат:
друга перевязываем...
как назло, очень медленно. Теперь сущей блажью вспоминался вагон train de
luxe с пальмами и пианино, а про туннель под Беринговым проливом даже думать
не хотелось. И вот, когда Ляпишев уже почти достоял до заветных дверей
туалета, нашелся в очереди какой-то благородный мерзавец, который с надрывом
в голосе провозгласил:
хоть "караул" кричи.
останемся благородными рыцарями...
считать последние тысячи верст. Сразу за Цицикаром и Харбином вагоны
опустели, всякое жулье и военные пассажиры пересели в мукденский поезд, а
эшелон потащился на Никольск. Ляпишев с благоговением перекрестился, когда
исчезла очередь возле дверей туалета... Рано утром он вышел на перрон
Владивостока - измятый, изнуренный, обессиленный. После всего пережитого в
пути Сахалин показался землей обетованной, а Фенечка Икатова рисовалась
теперь ему волшебной феей, созданной для блаженных упоений. Татарский пролив
уже затянуло прочным льдом, и до Сахалина предстояло добираться на собачьих
упряжках...
порта - контр-адмирала Гаупта:
города.
выклянчиваем артиллерию у Хабаровска.
мигая, смотрел на Ляпишева:
Неужели до сих пор не научились понимать, что в этом великом всероссийском
бедламе и затаилась та могучая русская сила, которая приведет нас к победе
над коварным врагом...
10. МОГУЧЕЕ САХАЛИНСКОЕ "УРА"
вечерам в клубе, еще с порога оттирали замерзшие уши, отогревались в буфете
за разговорами:
значит, войны вообще не будет. В самом деле, соображайте, господа, сами; не
станут же в Токио начинать войну, прежде завезя на Сахалин яблоки с
ананасами!
Может, перестали бы собачиться?
захотелось? Крест тебе в петлицу да геморрой в поясницу. Ты пенсию уже
выслужил, так сиди и не дергайся...
видом магазинных приказчиков, до самой зимы не покинул сахалинской столицы,
тоже бывая в русском клубе. Некая чиновница Марина Дике, очевидица этих
дней, вспоминала, что японцы "спокойно поедали свои консервы с ананасами,
запивая их шампанским, и, слушая разговоры русских, загадочно ухмылялись".
Но однажды они явились с рулеткой, тщательно измерили кубатуру танцевального
зала, открыто рассуждая о том, сколько здесь можно разместить кроватей. И
никто не выгнал их вон, никто не спросил, чего они тут измеряют (лишь потом
стало известно, что японцы рассчитывали площадь клуба под размещение в нем
военного госпиталя). В декабре, оставив после себя завалы из пустых банок и
бутылок, японские "приказчики" бесследно растворились в вихрях метели...
Только теперь Слизов догадался спросить:
Маслов ему толстущую книгу подарил.
пулей не прошибешь.
осенью он уплыл на японском пароходе.
ближе к теплу печей, к мажорной воркотне самоваров. Но это не относилось к
арестантам, которых поднимали в четыре часа ночи - как всегда. Выплевывая в
кашле на черный снег красные комки отмирающих легких, они, толкаясь,
выстраивались во дворе тюрьмы, а над зубьями осторожных "палей" слабо
мерцали холодные звезды. Начинали обычный развод по работам: будут они весь
день добывать уголь в жутких гробницах шахт, будут тащить громадины бревен
из леса, убирать с улиц тонны сыпучего снега, делать все, что ни прикажут, и
не посмеют отворачивать "морду", если начальство пожелает ее расквасить до
крови. Вечером же, вернувшись в камеры, развесят свое тряпье по веревкам,
жирные вши будут шевелиться в пропотелых рубахах... Из строя людей иногда
слышалось:
по куротам, чтобы наследник у них получился.
получается, так на куроты поехали.
собаку, до кладбища, вытянешься там в стельку, тогда сразу узнаешь, что
такое жить на куроте...
вызванивали церковные колокола, все храмы были отворены настежь - для
невинных и виноватых; шли торжественные службы, и хорошо пел на клиросах хор
из старых каторжан. Фенечка Икатова тихо плакала... Не стало на Сахалине
Ляпишева, вот приедет другой губернатор, оглядит ее, грешную красоту и
спросит: "А ты по какой статье? Ах; всего лишь за отравление соперницы? Так
мы скоренько найдем тебе мужа хорошего!" С некоторой надеждой улавливала
Фенечка, стоящая на коленях, тихие пересуды чиновников за своей спиной:
Икатовой рисовал.
из него второго Ляпишева сделает...
Арково и Рыковское - на праздники тюремных команд. Ставили любительские
спектакли с участием арестанток, пили и одичало грызли друг друга в
скандалах, находя себе удовольствие в сведении старых счетов: кто-то сказал
не так, а другой не так поглядел... скука! Но за кулисами каторги шла
потаенная борьба за власть, которая с удалением Ляпишева оставалась
бесхозной, но слишком выгодной. Как два паука в банке, отважно сражались за
прерогативы власти два могучих сахалинских гладиатора - статский советник
Бунте и полковник Тулупьев. Бунте говорил, что лучше отдаст жизнь, но с
казенной печатью Сахалина не расстанется, а Тулупьев утверждал, что гарнизон
Сахалина не будет подчиняться гражданской администрации.
уголовники за одну бутылку спирта наделают мне таких печатей еще целую
дюжину...
словно обдумываете юридическое злодейство.
заставил бы прежде намылить веревку...
Фенечку Икатову... ей-ей, госпожа Слизова, она бы справилась с Сахалином и
его каторгой гораздо лучше Бунге и Тулупьева. Не верите?
Конюшевский Владислав
Якубенко Николай
Андреев Николай
Орлов Алекс
Самойлова Елена
Сертаков Виталий