тут больше, ребяческой чепухи или отталкивающей резкости и легкомыслия; но
самая ее фигурка была бесконечно мила и женственна, такая ладненькая, так
изящно вылепленная. Он вдруг даже с отчаянием подумал - а ведь она красивая,
хотя вначале, с первого взгляда, показалась самой что ни на есть
обыкновенной. Из прошлого, из времен беспокойной, трепетной, полной поисков
и метаний юности, когда он еще не знал Мари, к немалому его смущению,
выплыли пять или шесть женских лиц, неясных, почти забытых; ни одна из тех
женщин не казалась ему красивой сначала, пока он ее не полюбил, и потом,
когда разлюбил, а иные были даже противны; но в ту краткую пору, когда он к
каждой из них по очереди пылал страстью и ослеплен и измучен был обманчивым
восторгом, каждая казалась ему невообразимо прекрасной. Всякий раз это была
истинная любовь, и всякий раз она была навеки...
оперся на перила и стал смотреть на нижнюю палубу. Там был людской
водоворот, обедающие сменяли друг друга у столов; корабельная прислуга
уносила груды грязных тарелок, с маху ставила на клеенку новые блюда с
дымящейся горячей едой. Лицо Дженни затуманилось печалью, Фрейтаг не
понимал, отчего так внезапно переменилось ее настроение. Подошли Ампаро и
Пепе, по-утреннему хмурые, мельком взглянули вниз, в люк, потом дерзко,
вызывающе - на Дженни и Фрейтага - и пошли дальше, с профессиональным
изяществом покачивая узкими бедрами.
жалким умишком пытался разобраться - что такое справедливость? - спросила
Дженни. - Все животные мрачнеют после того, как позанимаются любовью.
сердитый.
всю ночь ворочается на верхней койке, и стонет, и кричит, и отчаянно воюет с
каким-то врагом, который нападает на него во сне.
Ей нравилось его безобидное франтовство; все мужчины, которыми она
увлекалась за свою жизнь, кроме одного только Дэвида, были хороши собой и до
черта тщеславны. Вот где ее погибель, подумала Дженни: слабость к красивым
мужчинам. Если мужчина недурен собой, она тут же приписывает ему и все
прочие мыслимые и немыслимые достоинства. Фрейтаг до того классически
красив, что его, пожалуй, и рисовать неинтересно... У Дэвида, в сущности,
лицо куда своеобразнее. А может, нет? Она испытующе смотрела на Фрейтага,
словно хотела пронизать взглядом до самых костей.
волосы, поправить галстук. Ему не первому становилось неловко под
пристальным, но отнюдь не лестным взглядом Дженни.
Дженни. - Жаль, нельзя заглянуть внутрь...
позволите мне сделать с вас несколько набросков?
пусть Дэвид попробует устроить ей из-за этого сцену!
не понимаю Дэвида. Никогда и не притворялась, что понимаю, и он каждый раз
поражает меня какими-то неожиданностями. Обычно когда выпьет. А ведь о
пьяном всегда легче узнать правду, известно: что у трезвого на уме... Вот я
о себе знаю - то, что я говорю и делаю пьяная, такая же правда, как всякое
другое, что я делаю и говорю в трезвом виде. Просто поворачиваюсь другой
стороной!
- А пью всегда случайно, просто для забавы. Но тогда, бывает, я говорю
такое, о чем в другое время у меня хватает ума промолчать. И я знаю, с
Дэвидом тоже так...
сейчас я совершенно трезвая. Еще минута - и я начну за него извиняться.
Объяснять, что на самом деле он не такой... что он очень редко бывает такой.
И обычно ведет себя совсем иначе. На самом деле он куда лучше, чем кажется.
У него была очень страшная жизнь, и мало кому такого труда стоило сохранить
душевное равновесие. Надо узнать его поближе, только тогда разглядишь,
сколько в нем хорошего. Я-то прекрасно его знаю и если говорю, будто не
понимаю его, так это потому, что после вчерашнего мне стыдно и за него, и за
себя. Тот Дэвид, который вчера вечером так себя вел, - не весь, не настоящий
Дэвид, это самая незначительная его сторона. Я куда больше о нем знаю. Он
бывает чудесный, я его люблю. Стыд и срам. Еще минута - и прорвется наружу
то, что и вправду ее мучит... этот ужасный сон, который приснился сегодня
ночью и после которого только и остается со всем покончить и уйти...
мысли, - почти невозможно рассуждать здраво, правда?
Любовь... - сказал он задумчиво, не делая излишнего ударения на этом слове.
но, и не глядя, она слушала с большим вниманием, а он не без хвастовства
стал говорить о любви.
основа любви, первейшее ее условие - вера, безусловная верность и
преданность. Истинная любовь не слепа, напротив, она, быть может, впервые
раскрывает человеку глаза. Малейшая измена любимого человека, случись она
рано или поздно, есть полная измена всему, с самого начала, она разрушает не
только будущее, но и прошлое, ведь это значит, что каждый день жизни, полной
доверия, был ложью и сердце было обмануто. Кто оказался неверен хоть
однажды, тот никогда и не был верен.
только однажды, а потом можно раскаяться и, так сказать, вернуться в лоно,
как заблудшая овца по старозаветному методистскому учению. У меня был
когда-то любовник, - сказала она смело, но совсем не вызывающе, - он часто
повторял, что ясней всего чувствует, до чего он меня любит, как раз тогда,
когда изменяет мне. Теория не безупречная, но мне так и не удалось его в
этом убедить, - докончила Дженни с натянутым смешком.
сразу двух зайцев, есть и забавная сторона. И продолжал негромко, словно про
себя: любовь великодушна, исполнена терпения и доброты, заботы и нежности,
это верность не обдуманная и не рассчитанная - любовь верна по самой природе
своей, стойкая, непреходящая, бесстрашная. Он уже произносил такие слова,
как "цветы", "жизнь и смерть", даже "вечность", упоминал о "хлебе и вине", о
том, что вновь и вновь возвращается утро, полное надежд, не знающее ни
недобрых воспоминаний, ни угрызений совести.
баюкала, точно колыбельная песенка, точно песня, которой тешилось и ее
изжаждавшееся, обманутое сердце. Речь эта сливалась с мягкими отблесками
света на волнах, со свежим ветерком, овевающим лицо. Дженни слышала - чужой
голос, в котором теперь звучит чуть заметный немецкий акцент, эхом повторяет
не то, что знает она ожесточенным умом, но то, что втайне чувствует, и все
это выходит до тошноты слащаво и фальшиво. Тут она широко раскрыла
блеснувшие гневом глаза и перебила его бормотанье.
от бешенства. - Ненавижу это, всегда ненавидела. Сплошное вранье, все на
свете врут. И все равно я каждый раз попадаюсь на эту приманку.
котором, однако, сквозило торжество, и Дженни разозлилась. - И то, о чем вы
говорите, - не любовь.
это одна чувственность. А как вы умудряетесь отделять Истинную Любовь от
Чувственности?
ничего подобного не думал. Я никогда и не мыслил, будто одно возможно без
другого!
нее стало удрученное, погасшее. - Только ничего хорошего из этого не
получается, и очень может быть, что это и есть любовь.
внутри.
быть, нам дается как раз такая любовь, какой мы ищем.
ленточками! - яростно сказала она. - Прекрасный способ свалить с себя
ответственность за несчастье, которое принес другому. Вечная ваша присказка:
она, мол, сама этого хотела, я только пошел ей навстречу... вот уж
нравственное тупоумие, вы и сами это знаете.
по имени, уже вполне уверенный, что она к нему неравнодушна. - Чепуху вы
говорите. Я и слушать не хочу. Нам вовсе не из-за чего ссориться. Почему нам
не стать друзьями, просто добрыми друзьями, и рассуждать обо всем спокойно?
Разве нет на свете ничего, кроме любви?
она, чтобы покончить с этим разговором.
Дженни, так незачем было тебе рассуждать о любви с чужой женщиной, случайной
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Флинт Эрик
Зыков Виталий
Корнев Павел