зависит. Деньги пусть пока полежат в той каморке, вряд ли кому придет в
голову мысль перебрать тысячи папок, так что можешь не беспокоиться. Там они
могут пролежать и год, и два, и пять, пока не решит Зинаида Аркадьевна сдать
весь этот хлам в макулатуру, чтобы купить Дюма или Дрюона. Если талон на
книгу дается за двадцать килограммов макулатуры, то за бухгалтерский архив
вполне можно приобрести полное собрание сочинений и того и другого. А сдав
папку с целлофановым мешком, наполненным разноцветными тугими пачками в
банковской упаковке, можно даже попытаться купить пару детективов Автора, но
для этого нужно слишком уж невероятное везение. Оставим это, хотя Автор не
прочь пощекотать собственное самолюбие рассуждениями на столь приятную
тему...
он высок, худ, в глубоко посаженных глазах таилось смущение человека,
вынужденного задавать людям неприличные вопросы, подозревать их по долгу
службы, уличать в непристойностях.
быть дальше.
заметно улыбнулся.
приколоченным к боковой стенке шкафа, сел на предложенный стул.
несколько вопросов. Это даже не вопросы... Просто хочу поделиться
сомнениями, - Следователь прошелся по кабинету. - Совершенно невероятное
нагромождение улик, понимаете? Дикое нагромождение. Краска, Ключ,
напильники, опилки... Для того чтобы задержать человека и предъявить ему
обвинение, вполне хватило бы любой из этих улик. Одной. А тут все они
вместе, все на поверхности, прямо в кабинете у Квардакова, на нем самом.
Если он не круглый дурак, то должен был знать, что будут следствие, обыски,
допросы... А если он круглый дурак, то где деньги? Что я хочу сказать...
Подготовка проведена очень плохо. Грязно. Безграмотно. А все остальное -
блестяще. Такое ощущение, что это делали два разных человека. Что вы об этом
думаете, Вадим Кузьмич?
самые жестокие вопросы, но у него ни о чем не спрашивали, его просили
поделиться соображениями, и он почувствовал подвох.
его:
рассыпаются в руках, понимаете?
известно.
два человека...
сколько на самом деле... Я этого не знаю.
доказательства имеют значение для суда, я же позволю себе... не поверить. У
меня хорошие отношения с Борисом Борисовичем, и я...
помогите следствию... Уж если вы цените свои отношения с Квардаковым, то вы
не можете безразлично относиться к его судьбе, вы должны ему помочь, верно?
пол, перекинув ногу на ногу, исподлобья посмотрел на Следователя:
словно отрывают его от более важных мыслей... Он как-то спросил меня,
допрашивал ли я вас... Потом поинтересовался показаниями Луниной, вашего
кассира... Мне кажется, что он не всерьез относится к тому положению, в
котором оказался. Как если бы слишком затянулась неудачная шутка, и вот-вот
все прояснится и станет на свои места.
совсем погас, свалялся комьями. Однако вошел он легко, увидев Анфертьева,
быстро шагнул к нему и, двумя руками сжав ладонь Вадима Кузьмича, пытливо
посмотрел в глаза, словно хотел спросить о чем-то, но так и не спросил.
Анфертьев отметил про себя, что Борис Борисович похудел, черты лица его
обострились, глаза стали еще ближе друг к другу, сделались меньше, и в них
появилась смятенность.
перед собой, ожидая вопросов.
виновность, - бесстрастно произнес Следователь.
подозрительностью. - Это правда, Вадим? Но почему ты не веришь очевидному?
осознал, что вот эти его слова, произнесенные так сочувствующе, едва ли не
самое подлое из всего, что он сделал. Он мысленно усмехнулся своему падению,
но не возникло в нем ни раскаяния, ни сожаления. Он начинал привыкать к
этому нервному типу с бледным лицом и хорошим галстуком. Хотя прошло больше
месяца после происшествия в заводоуправлении, Анфертьев не торопился брать
деньги из папки.
следует. Ему стали видеться кошмары, от которых он просыпался, вцепившись
пальцами в подушку, - какие-то люди очищали архив, выбрасывали в окно
пыльные папки, грузили в грязные машины, вывозили на городскую свалку и там
сжигали их. А грузчики были неестественно веселы, они не знали, что
ворочается в толстой папке, отчего из-под ее картонок просачивается такой
тяжелый стелющийся дым - желтый, зеленый, фиолетовый. Струи его свивались,
заворачивались в спирали и походили на галактики, которые Анфертьев видел
когда-то в школьном учебнике по астрономии. И эти зеленые, красные, синие
вселенные вертелись у него перед глазами, как шутихи в праздничном небе,
сталкивались, кружились, возникали и гасли звезды, и миллиарды лет со
свистом проносились мимо него, и миры корчились в денежном дыму, рождаясь и
умирая в тяжелом воздухе городской свалки... - А что очевидно, Борис
Борисович? - с чувством произнес Анфертьев, протянул руки к Квардакову, даже
пальцами своими пытаясь послать волны сочувствия и скорби.
Анфертьев.
мне они уже кажутся убедительными?
договаривались ехать в театр. Может быть, для кого-то, - он покосился в
сторону Следователя, - эти напильнички имеют значение, но я знаю совершенно
твердо - у вас не было времени со| вершить все это.
остались чистыми. Ты был театре? - спросил Квардаков.
у меня золотые руки.
сейчас не было ничего важнее.
готов отдать себя в полное и распоряжение.
А что Света?
происходит... Мне так кажется...
Квардаков к Следователю.
свидание... Так не принято.
нет других просьб, жалоб, нареканий... Мне нужно ее увидеть. Хотя бы для
того, чтобы попрощаться. А?
попрощаетесь. Взглядами, жестковато ответил Следователь.
перед собой. - Вадим, скажи Свете, что суда не будет.
Следователь.
Я устал.
покончил с собой в тюремной камере.
собственной рубашки, которую купил когда-то исключительно ради Светы, и был
Маккефри Энн
Свержин Владимир
Соломатина Татьяна
Прозоров Александр
Андреев Николай
Роллинс Джеймс