неодобрение, про себя не могла не признать их правоты и точности.
взглядах просвечивает нечто большее, чем простое любопытство. Уверенный в
своей физической привлекательности, Макс в отсутствие Менчу или за ее
спиной зачастую вел себя вполне определенным образом. Любые сомнения,
какие могли возникнуть на этот счет, рассеяла одна вечеринка в доме Менчу.
Время было за полночь, и разговор становился все более ленивым, когда
хозяйка ненадолго вышла из комнаты, чтобы принести льда. Макс,
наклонившись к столику с напитками, взял стакан Хулии и отпил из него.
Вот, собственно, и все, и на том бы дело и кончилось, но Макс, ставя
стакан на стол, взглянул, облизывая губы, прямо в глаза Хулии и цинично
усмехнулся: жаль, мол, что нет времени на большее. Разумеется, Менчу ни о
чем не знала, а Хулия скорее отрезала бы себе язык, чем заговорила с ней
об этом. К тому же весь эпизод, пересказанный вслух, выглядел бы просто
смешным. Начиная с того вечера она всегда держалась с Максом подчеркнуто
презрительно, что выражалось в манере говорить с ним, когда это
оказывалось неизбежным. Преднамеренно холодно, чтобы сразу установить
дистанцию, когда они случайно встречались, вот как сегодня, лоб в лоб и
без свидетелей.
лицо Хулии своей самодовольной улыбкой, которую она так ненавидела. - Не
хочешь выпить рюмочку?
симпатизирует.
встречаться вот так, как сейчас... Я имею в виду - наедине.
был вот-вот появиться. Проследив за ее взглядом, Макс пожал плечами под
своей матросской курткой.
через полчаса. Если хочешь, потом, попозже, можем пойти выпить что-нибудь.
- И после преднамеренно затянутой паузы многозначительно закончил: -
Вчетвером.
пока не потеряла его из виду. Так же, как и при других встречах с Максом,
она испытывала неловкость и досаду оттого, что не сумела должным образом
поставить его на место: как будто, несмотря на ее отказ, ему все-таки
удалось на шаг приблизиться к миру, принадлежащему только ей, как тогда, в
случае со стаканом. Сердитая на себя, хотя и не зная точно, в чем себя
упрекнуть, она закурила другую сигарету и глубоко, раздраженно затянулась.
"Бывают моменты, - подумала она, - когда я бы отдала что угодно, лишь бы
стать достаточно сильной, чтобы без особых проблем расквасить Максу эту
его смазливую морду, морду сытого жеребца".
прислушиваясь к выкрикам продавцов и разговорам вокруг, чтобы отвлечься от
своих дум, однако морщинки на лбу у нее не разглаживались, взгляд
по-прежнему был обращен внутрь себя. О Максе она уже забыла, но мысли ее
шли по замкнутому кругу. Фламандская доска, смерть Альваро, шахматная
партия - мысли об этом все время возвращались, как наваждение, и ставили
перед ней вопросы, ответа на которые она найти не могла. Вероятно, и
невидимый игрок также находился здесь, поблизости, среди этих людей,
наблюдая за ней и исподволь планируя свой следующий ход. Опасливо
оглянувшись вокруг, Хулия нащупала сквозь кожу лежавшей на коленях сумочки
пистолет Сесара. Это был абсурд, доходящий до жестокости. Или жестокость,
доходящая до абсурда.
железо. Хулия попросила стакан лимонада и сидела, глядя в затуманенное
стекло, тихо-тихо, пока не увидела сквозь покрывавшие его мельчайшие
капельки нечетко обрисовавшийся силуэт антиквара. Тогда она рванулась к
нему навстречу, словно ища утешения, да и на самом деле это было почти
так.
остановившись посреди улицы и уперев руки в бока. - Как только тебе это
удается, девочка?
облегчения. - Мы не виделись всего час.
собираясь сообщить некую тайну. - Из всех известных мне женщин ты
единственная, которая способна стать еще красивее всего за шестьдесят
минут... Если ты обладаешь каким-то секретом, как это делается, то нам
следовало бы запатентовать его. Честное слово.
По дороге Сесар рассказывал ей об успешной операции, которую ему только
что удалось провернуть: речь шла о картине "Скорбящая Божия Матерь",
которая вполне может сойти за работу Мурильо [Мурильо Бартоломе Эстебан
(1618-1682) - знаменитый испанский художник], если покупатель окажется не
слишком требовательным, и о секретере в стиле "Бидермейер", с личным
клеймом Виринихена, датированном 1832 годом, правда, состояние его
оставляет желать лучшего, но зато это подлинник, и хороший
столяр-краснодеревщик сумеет привести его в порядок. Одним словом, весьма
удачные приобретения, причем по вполне разумной цене.
покачивал зонтик на руке. - Ты же знаешь, есть такой социальный класс - да
благословит его Господь, - который просто жить не может без кровати,
принадлежавшей Евгении Монтихо [Монтихо Евгения Мария де (1826-1920) -
испанская графиня, супруга императора Франции Наполеона III], или бюро, на
котором Талейран [Талейран Шарль Морис (1754-1838) - французский политик и
дипломат, известный своим двурушничеством] подписывал свои фальшивки... А
еще есть новая буржуазия, состоящая из parvenus, для которых, когда они
вознамериваются подражать этому классу, самым вожделенным символом их
триумфа является Бидермейер... Они вот прямо так приходят к тебе и требуют
Бидермейера, не уточняя, чего конкретно хотят: стол ли, шкаф ли - им все
равно. Им требуется Бидермейер, сколько бы это ни стоило. Некоторые даже
слепо верят, что бедный господин Бидермейер - лицо историческое, и страшно
удивляются, видя на мебели другую подпись... Сначала они растерянно
улыбаются, потом начинают подталкивать друг друга локтями и тут же задают
вопрос: а нет ли у меня другого, настоящего Бидермейера... - Антиквар
вздохнул, несомненно, в знак сожаления о тяжелых временах. - Если бы не их
чековые книжки, честное слово, я многим говорил бы chez les grecs [часть
идиоматического выражения: Va te faire voir chez les grecs - Пошел ты...
Катись ты... (фр.)].
я не справляюсь со своими скандальными наклонностями... Как доктор Джекилл
и мистер Хайд. Спасает то, что теперь почти никто не владеет французским
достаточно хорошо.
момент, когда девушка рассказывала о своей встрече с Максом. При одном
упоминании этого имени Сесар нахмурил брови под кокетливо заломленными
полями шляпы.
Что, он по-прежнему делает тебе коварные намеки?
Менчу узнает.
подонка этакого. - Сесар обошел машину, направляясь к правой дверце, и
вдруг остановился: - Смотри-ка! Нас оштрафовали.
раздраженно стукнул кончиком зонта об асфальт. - Это же надо - посреди
рынка! И полиция хороша: вместо того чтобы ловить преступников и всякую
шушеру, как, собственно, ей и положено, занимается тем, что развешивает
уведомления о штрафе... Какой позор! - И повторил громко, вызывающе
оглядываясь по сторонам: - Какой позор!
на капоте машины, и взяла бумажку: точнее, не бумажку, а кусочек плотного
картона размером с визитную карточку. И застыла на месте, как громом
пораженная. Заметив это, Сесар взглянул ей в лицо и, встревоженный, почти
подбежал к ней:
заговорила, то не узнала собственного голоса. Она испытывала невыносимое
желание броситься бежать - все равно куда, лишь бы там было тепло и
надежно, чтобы можно было спрятать голову, закрыть глаза и почувствовать
себя в безопасности.
абсолютно невообразимое в устах такого воспитанного человека, как он.
Потому что на карточке со зловещим лаконизмом, машинописным шрифтом, уже
хорошо знакомым обоим, значилось:
Прозоров Александр
Панов Вадим
Прозоров Александр
Браун Дэн
Мурич Виктор
Шилова Юлия