потом уже никогда на солонцы не придут?
он уйти далеко и не может. Ну ладно, нам таким ходом еще день пути. Завтра
после полудня будем у деда медовуху пить.
давало ему жить спокойно.
Конечно, это трудно, так вот, своими руками убить лучшего друга".
беспокойство. Я просто физически чувствовал на себе чей-то взгляд. Не раз и
не два я
себя, что все это мне мерещится, но проходило время, и снова по спине
ледяной волной бежал озноб.
Невольно ускорив шаг, я начал наступать ему на пятки. Пару раз он удивленно
оглядывался, но молчал. Прорвало его, когда он остановился, поправляя
завязки своих бахил, а я, все оглядываясь назад, с ходу врезался в него.
обувки лишить? Если торопишься, то иди вперед.
обойдешь.
них не выказывал какого-либо беспокойства. Жереба снова замкнулся и молчал.
Андрей пару раз доставал карту и все пытался определиться на местности, ну а
Павел был озабочен только своими брезентовыми сапогами. Сначала я не решался
говорить про свое беспокойство, боясь насмешек, потом было все-таки решился,
но тут Иван молча вскинул на плечи рюкзак, подавая сигнал к подъему, и я
промолчал.
Этим я как бы боролся с самим собой. Но ближе к вечеру я услыхал чуть сбоку
и сзади треск сучьев и понял, что все-таки все это не так просто. Я догнал
Павла, а уже на привале рассказал обо всем своим спутникам.
наверняка снежный человек был, йети. Особа женского пола. Она на тебя глаз
положила. Ты ей нравишься как мужчина.
ожиданию, встревожился. Он сразу оборвал Андрея.
Нету их здесь. Севернее, да, это вот где Илюшка живет, там еще попадаются. А
здесь их нет.
расспросы про все эти чудеса, но к этому не был предрасположен Жереба.
ли, Юрке вещие сны снятся? Может, зверь нас какой скрадывает, а может, и
хуже того, человек. Вдруг какой беглый объявился, мы для него теперь все, и
снаряжение, и мясо, и оружие.
расщепленным кедром обглоданные зверьем косточки. Меня даже передернуло от
этого воспоминания. А Иван продолжал:
карабином охранять.
чувство страха испытал самый неверующий из нас, Андрей. Он тащил за мной
охапку сушняка, затем резко бросил ее, что-то лязгнуло. Когда я обернулся,
то увидел, что он стоит с пистолетом в руке, напряженно вглядываясь в
сторону овражка.
мерещится.
темнело, и он сказал только одно:
засекли.
осторожней в тайге зверя нет. Сколько раз видел, как они к сокжоям
подкрадывались. У тех нюх и слух не чета нам, а все равно подпускали чуть не
вплотную. Ладно, пошли назад, темнеет уже.
вот они и не решаются напасть?
- сказав это, Жереба скривился и поспешно отвернулся от нас, словно что-то
забыл в рюкзаке.
завтра предстояло перешагнуть порог дома загадочного деда Игната. На ночь в
костер, как обычно, свалили ближайшую ель, и дежурить первым вызвался я.
оставался с ней один на один, и особенно вот так, ночью. Все-таки я типичный
горожанин. Меня просто придавила эта невероятная объемность угольно-черного
неба с миллионами ярчайших звезд. Осенью в чистом после дождей небе их было
еще больше, чем летом. И я почувствовал свое место в этой бездонности
мироздания. Я был просто песчинкой, унесенной жестоким ветром в жуткую даль.
И имя мне было - червь, и век мой - мгновение, и все так ничтожно перед
вечностью и беспредельностью мира. Куда-то исчез огонь костра, я больше не
слышал звуков окружающей ночи: треск прогорающих дров, шум ветра в кронах
могучих кедрачей. Остался только покой и вселенная...
Сердце бешено колотится в груди, я дышу с частотой спринтера, пробежавшего
дистанцию, с ужасом оглядываюсь по сторонам. Метрах в двух от меня стоит с
карабином в руках смеющийся Лейтенант, а заспанные Павел и Иван ничего не
понимающими глазами смотрят на нас.
здоровенные, давно не стриженные ногти. Именно ими он и цапнул меня за шею.
я, вытирая со лба холодный пот.
мое место. - Хорошо, я карабин у тебя забрал, а то бы пальнул с испуга.
встряски, не усну. Но прошло минут пять, и я снова провалился в висящую надо
мной черную бездну.
жизни. Надо было бы подбросить дровишек, но тяжесть раздумий словно
придавила таежника, ссутулила его могучие плечи. Впервые Иван Терехов
задумался о своей
само собой, ничего не надо было решать. Бросало его как щепку от берега до
берега, и все вроде ладно. Даже тюрьму и лесоповал Жереба воспринял
спокойно. Ну заперли тысячу мужиков в четырех стенах, заставляют лес валить.
Ну ведь не убили же? А лес тысячи мужиков валят и без конвоя, по полгода
пропадая в тайге. Чем не тюрьма? Зато там он познакомился с людьми,
протолкнувшими его в бегуны. Эти восемь лет он считал самыми лучшими в своей
жизни. Здесь он был на своем месте, ему нравилась эта работа. Полтора месяца
тяжелой, но вполне посильной кочевой жизни обеспечивали его на год достатком
и свободой. Отдав большую часть денег матери, на остальные он вдоволь кутил
и куражился по полупустым осенним курортам, а на последние гроши брал билет
домой. До весны он жил тягучей, дремотной жизнью, деля время между горячей
печью и подледным ловом, не ради промысла, а для забавы.
речек и озер до самой макушки лета, когда приходила пора собираться в
далекую дорогу. Но за последние несколько лет в корне изменилось все.
Золотодобывающие бароны наладили более простой и безопасный способ доставки
золота в Россию и на Кавказ. Нужда в бегунах отпала. Каким-то верховым
чутьем Жереба чувствовал, что это его последний бег. А это ломало
устоявшийся распорядок его жизни. Надо было искать другую работу, что
непременно лишало его той свободы, к которой он так привык и которую так
ценил.
решившими пробежать по тайге, ему пришла в голову простая и черная мысль:
просто-напросто прирезать ночью всех троих и забрать золото себе. Тайга
скрыла бы все, а этих троих никто бы и не хватился. Тогда он отогнал эту
мысль, но теперь она все чаще и чаще приходила ему в голову. Тридцать
килограммов золота позволили бы ему еще долго вести привычный образ жизни.
Со сбытом "рыжья" он тоже не знал проблем, адреса ему были известны. Вот
поэтому-то Иван стал молчалив и озлоблен. Смерть Снежки словно поставила
какую-то точку в его рассуждениях. Собаку он купит другую, но пока была жива