Кейт повернулась к Доминик и вежливо предложила:
– Куда хотите пойти? К «Максиму» или…
– М-мы знаем в-великолепное маленькое к-кафе неподалеку отсюда, м-мам, – поспешно вмешался Тони.
Они отправились в бистро на Пляс Виктуар. Там неплохо кормили, а вино вообще было превосходным. Женщины, казалось, поладили, и Тони ужасно гордился обеими.
Для него это был лучший вечер в жизни: рядом два самых любимых существа, мать и девушка, на которой он собирается жениться.
На следующее утро Кейт позвонила из аэропорта:
– Я поговорила кое с кем, определенного ответа не получила. Но как бы то ни было, дорогой, я тобой горжусь. Твои работы великолепны, сынок. Я тебя очень люблю.
– И я т-тебя, мама.
Картины Тони, наспех развешанные в небольшом зале «Галери Герг», были готовы к показу чуть не в последнюю минуту перед началом вернисажа. На мраморной доске буфета было расставлено несколько тарелок с ломтиками сыра и печеньем и бутылка шабли. Но пока еще в галерее находились только Антон Герг, Тони, Доминик и молодая помощница Герга, трудившаяся над последней картиной.
Антон Герг глянул на часы:
– Приглашения посланы на семь часов. Публика вот-вот появится.
Тони все время уговаривал себя не волноваться. «Какое тут волнение, – думал он. Я – просто умираю от страха!»
– Что если никто не придет? – спросил он вслух. – То есть вообще напрочь, ни одна собака не покажется? Доминик, улыбнувшись, погладила его по щеке:
– Значит, сами съедим весь сыр и выпьем вино! Но Тони беспокоился зря. Зрители приходили. Сначала по одному, потом целыми группами. Месье Герг стоял у двери, радостно приветствуя каждого. Тони мрачно заметил про себя, что на покупателей они не похожи, и мысленно разделил публику на три категории: художники и студенты, посещавшие каждую выставку, чтобы быть в курсе дел, агенты по продаже картин, тоже бывавшие на всех вернисажах, чтобы потом распространять уничтожающие сплетни о начинающих художниках, и толпа псевдолюбителей искусства, состоящая в основном из гомосексуалистов и лесбиянок, почти все время отирающихся в мире богемы. Он решил было, что вряд ли удастся продать хоть одну работу, но тут заметил, что месье Герг делает ему знаки.
– Не хочу я ни с кем здесь говорить, – прошептал Тони стоявшей рядом Доминик. – Они пришли, чтобы вдоволь поиздеваться надо мной.
– Глупости. Просто хотят познакомиться. Иди и постарайся понравиться, Тони. Покажи, что умеешь быть милым и очаровательным.
И Тони старался. Он пожимал руки, улыбался, бормотал вежливые фразы в ответ на комплименты. Но были ли эти по хвалы искренними? За много лет в аристократических кругах уже выработались особые выражения, в которых было принято оценивать работы неизвестных художников:
– У вас так развито чувство прекрасного…
– Никогда не видел такой манеры…
– Вот эта картина – нечто особенное!…
– Моей душе близок такой стиль…
– Лучше нарисовать просто нельзя…
Народу все прибывало. Интересно, что привлекает их: картины или возможность выпить вина за чужой счет? Пока еще ничего не было продано, но тарелки и бутылки почти опустели.
– Терпение, – прошептал Герг. – Им нравится. Просто сначала они притворяются безразличными, но потом всегда возвращаются. Вот увидишь, скоро спросят о цене, а когда захлопнут наживку – р-раз! И рыбка на крючке.
– Можно подумать, я здесь на рыбалке! – пожаловался Тони Доминик.
Но тут вновь подошел месье Герг.
– Одна продана! – взволнованно объявил он, – Нормандский пейзаж! Пятьсот франков!
Эту минуту Тони запомнил на всю жизнь! Кто-то купил его работу! Кому-то она так понравилась, что он не пожалел денег и теперь повесит картину в доме или офисе, будет смотреть на нее, показывать друзьям. Маленький кусочек бессмертия… Все равно что прожить не одну жизнь, находиться одновременно в нескольких местах. Известный художник жил в сотнях домов и зданий, доставляя радость сотням, тысячам людей.
Тони на мгновение почувствовал себя равным Леонардо да Винчи, Микеланджело и Рембрандту. Он больше не дилетант, он стал профессионалом. Кто-то заплатил деньги за его труд.
Доминик, с блестящими от возбуждения глазами, пробиралась через толпу:
– Только что продана еще одна, Тони.
– Какая?
– Натюрморт с цветами.
В маленькой галерее, заполненной людьми, стоял гул голосов, слышалось звяканье стаканов, стук блюд. Неожиданно стало тихо. Глаза присутствующих были прикованы к двери. На пороге стоял Андре д'Юссо, высокий, немолодой мужчина с характерным львиным лицом и гривой белоснежных волос, в развевающемся плаще с капюшоном и широкополой шляпе; позади теснилась обычная свита прихлебателей. Толпа почтительно расступилась. Здесь каждый знал, кто такой д'Юссо. Доминик, стиснув руку Тони, прошептала:
– Он пришел! Он здесь!
Месье Герг никогда еще не удостаивался подобной чести и вне себя от восторга кланялся, расшаркивался перед великим человеком, не зная, как угодить.
– Месье д'Юссо! Какая радость! Счастлив, что почтили своим присутствием! Могу ли я предложить вам вина или сыра? – бормотал он, проклиная себя за то, что поскупился купить хорошее вино.
– Спасибо! – ответил критик. – Я пришел только, чтобы насытить зрение! Скажите, кто автор этих полотен?
Тони был так ошеломлен, что не мог сдвинуться с места. Доминик вытолкнула его вперед.
– Вот он, – представил месье Герг. – Месье д'Юссо, это Тони Блэкуэлл.
Тони наконец удалось обрести голос:
– Зд-дравствуйте, сэр. Я…, спасибо, что пришли. Андре д'Юссо слегка поклонился и направился к развешанным на стенах картинам. Люди вежливо уступали ему дорогу. Критик не торопился, долго и внимательно разглядывал каждое полотно, потом переходил к следующему. Тони безуспешно пытался понять по лицу, о чем тот думает: д'Юссо ни разу не улыбнулся и не поморщился. Особенно много времени он провел перед портретом обнаженной Доминик. Обойдя зал и не пропустив ни одной картины, критик вновь направился к мокрому от страха и волнения Тони.
– Я рад, что пришел, – только и обронил он. Через несколько минут после ухода знаменитости все картины были распроданы. Родился новый великий художник, и все хотели первыми получить его работы.
– Никогда ничего подобного не видел! – воскликнул месье Герг. – Андре д'Юссо посетил мою галерею. Мою галерею! Весь Париж завтра узнает об этом! Нужно отпраздновать такое событие. Шампанского!
Позже, ночью, Тони и Доминик отметили знаменательное событие на свой лад. Доминик уютно свернулась калачиком в объятиях любовника:
– Я и раньше спала с художниками, но не с такими знаменитыми. Герг прав, завтра весь Париж узнает о тебе. Так и вышло.
На рассвете Тони и Доминик наскоро оделись и побежали купить первый выпуск утренней газеты, только что поступившей в киоск. Тони выхватил газету из рук продавца, отыскал раздел, посвященный искусству, нашел рецензию Андре д'Юссо и, сам того не замечая, начал читать вслух:
«Выставка молодого американского художника Энтони Блэкуэлла открылась вчера вечером в „Галери Герг“ и стала одним из источников жизненного опыта для вашего покорного слуги. Я видел много выставок талантливых художников и совсем забыл, как выглядят по-настоящему бездарные работы. И вот вчера мне довольно бесцеремонно напомнили…»
Лицо Тони посерело.
– Пожалуйста, не читай дальше, – умоляюще прошептала Доминик, пытаясь вырвать у Тони газету.
– Отпусти! – рванулся он. – «Сначала я подумал, что это розыгрыш. Невозможно поверить, что у кого-то хватило наглости выставить любительскую мазню и посметь назвать это искусством. Я тщетно искал хотя бы крохотные проблески таланта. Увы, напрасно. Владельцу галереи нужно было вместо картин повесить художника. Настоятельно советую сбившемуся с пути истинного мистеру Блэкуэллу вернуться к своему обычному занятию, насколько я понимаю, из него вышел бы неплохой маляр».
– Невозможно поверить, – прошептала Доминик, – невероятно. Неужели он так ничего не увидел? Ублюдок!
Она беспомощно разрыдалась.
Тони почувствовал невыносимую тяжесть в груди и начал задыхаться.
– Он все увидел. И все понимает, Доминик. Все. От этого еще больнее. Господи! Каким же я был дураком! Он повернулся и, слепо спотыкаясь, пошел прочь.
– Куда ты, Тони?
– Не знаю.
Он долго бродил по холодным окутанным туманом улицам, не замечая катившихся по лицу слез. Через несколько часов все прочтут уничтожающую рецензию и он станет объектом издевательств. Но хуже всего то, что он так долго обманывал себя, искренне веря, что станет настоящим художником. Андре д'Юссо по крайней мере спас его от ужасной ошибки. Память для последующих поколений! Дерьмо!
Тони забрел в ближайший бар и начал осушать рюмку за рюмкой, пытаясь как можно скорее допиться до бесчувствия, и вернулся домой только через сутки, грязный и измученный. Доминик, вне себя от беспокойства, распахнула дверь:
– Где ты был, Тони? Мать несколько раз звонила. Она места себе не находит.
– Ты прочла ей статью?
– Да, она настояла. Я…
Зазвонил телефон. Доминик, испуганно взглянув на Тони, взяла трубку:
– Алло? Да, миссис Блэкуэлл. Только что вошел.
И протянула трубку Тони. Тот, поколебавшись, поднес ее к уху.
– Здравствуй, м-мама.
– Тони, дорогой, послушай, – грустно сказала мать, – я могу заставить его напечатать опровержение. Я…
– М-мама, – устало оборвал Тони, – это не сделка и не переговоры о покупке очередной фабрики. Критик выразил собственное мнение. И считает, что меня нужно бы повесить за такую живопись.
– Дорогой, как тяжело, что тебе причинили такую боль! Я просто не вынесу.
Она задохнулась, не в силах продолжать.
– Н-ничего, м-мама. Я п-позволил себе п-поразвлечься. З-значит, из м-моей м-маленькой прихоти н-ничего не в-вышло. Д'Юссо, конечно, сволочь, н-но он л-лучший к-критик в м-мире, черт бы его в-взял! З-зато не п-позволил м-мне с-совершить ужасную ошибку.
– Тони, как бы я хотела найти слова…
– Д'Юссо в-все уже с-сказал. Л-лучше узнать сейчас, ч-чем п-потратить еще десять лет в-впустую. Я сейчас ж-же уезжаю из этого г-города.
– Подожди меня, милый. Я завтра вылечу из Йоганнесбу-рга, и мы вместе вернемся в Нью-Йорк.
– Хорошо, – вздохнул Тони, положил трубку и обернулся к девушке:
Нортон Андрэ
Конан-Дойль Артур
Херберт Фрэнк
Куликов Роман
Шилова Юлия
Афанасьев Роман