берет три рубля, а кто -- только пять и выше, но, к сожалению, этот мой
талант совершенно неприменим в Америке. Хотя, может быть, там оперируют
другими цифрами, недостижимыми для моей интуиции.
свернутую в трубочку "Почетную грамоту Министерства внутренних дел СССР".
Это была моя палочка-выручалочка в самых трудных ситуациях. Я протянул ее
милиционеру и сказал:
катера"?
показать этот фильм на Всесоюзном слете отличников милиции, где был сам
министр МВД Щелоков. И ему, бывшему фронтовику, так понравился фильм, что он
собственноручно вручил мне на сцене эту Почетную грамоту "за создание
высокохудожественного произведения киноискусства" и приказал включить эту
картину в обязательную программу политической подготовки сотрудников
советской милиции. Не знаю, где еще в мире полиция награждает режиссеров
грамотами "за создание высокохудожественных произведений", но при всем
идиотизме этого "почета" я бы и
сейчас не отказался получить такую же грамоту от полицейского комиссара
штата Массачусетс. Думаю, это спасло бы меня от большинства штрафов.
кивнул на грамоту:--А это что? -- Прочитайте, пожалуйста, -- попросил я. Во
всех аналогичных ситуациях одного взгляда на подпись Щелокова было
достаточно, чтобы милиционер взял под козырек и сказал; "Проезжайте, товарищ
режиссер! Желаю всего хорошего!". Но на этого капитана грамота произвела
совершенно обратное впечатление. Он позеленел лицом, и на его лошадиных
скулах четко обозначились желваки бешенства.
и по тротуарам ездить? Так, что ли? Ваши документы!
первый и последний раз!
это я виновата! Просто у нас сегодня помолвка, ну и он слегка не в себе,
гусарит, -- и она так близко, вплотную шагнула к милиционеру, что просто
касалась его своей распахнутой дубленкой. -- Понимаете, товарищ капитан? Вы
уж нас извините! Ну, хотите, я вас поцелую?
дыхания смешивался на морозе,
милиционера ноги а стали такими же ватными, как у меня десять лет назад.
шапка-ушанка, и поцеловала прямо в губы. И это был такой поцелуй, что
капитан даже закрыл глаза
мимо нас.
это молодожены!
пожалуй, еще лучше -- ведь наш роман был десятилетней выдержки, как лучшие
марки коньяка. Но после первой недели этот горьковатый, в духе Ремарка,
привкус десяти потерянных лет уже не смягчала одна бутылка "Твиши". Аня не
могла усидеть дома -- по вечерам она рвалась в рестораны, в бары, в Дом кино
ив Дом журналистов. Я не думаю, что она была алкоголичкой (хотя именно так я
думал о ней тогда), но я полагаю теперь, что эта богемная, ресторанно-
ночная жизнь была ее наркотиком. Только там, ей казалось, происходит жизнь,
только там, выпив шампанского или водки, она чувствовала себя снова юной и
неотразимо красивой. Но, к несчастью, ей было уже не 19 лет, и даже
мини-юбки, открывающие ее стройные ноги, уже вышли из моды. И другие, свежие
лица девятнадцатилетних принцесс притягивали к себе глаза мужчин, порой даже
не останавливаясь на Ане. Она страдала от этого и пила еще больше, и
заставляла меня пить, и снова задирала в барах каких-то иностранных
журналистов, армян, офицеров-подводников...
финал, а эпилог нашего с ней романа. Но я терпел, потому что знал: это
женщина моей жизни. Пусть она алкоголичка, и пусть она вернулась ко мне
только потому, что никто, кроме меня, уже не водит ее по ночным московским
кабакам и не дает ей этой наркотической смеси куража, влюбленности, секса и
шампанского. Может быть, от сознания конца своей юности она и заболела
полгода назад, а теперь я -- один -- еще могу подарить ей последний бал. Как
фея -- Золушке. И я дал себе срок -- еще неделю.
заранее телеграмму о дне своего приезда и прилетел утром, к завтраку. Аня
накормила его гренками, а потом поцеловала в лысину и сказала: -- Спасибо,
Сема. Посади меня на такси, пожалуйста. -- Почему? -- удивился он. -- У
Вадима^машина. Тебе куда нужно?
запротестовал Семен. --Я могу пожить у сестры, пока вы снимете себе
квартиру. И вообще, живите тут сколько хотите!
не женится на мне. Даже если я ради него перецелую всех милиционеров страны!
Пожалуйста, проводи меня до такси.
углу его кухни. Потом поднял глаза на Семена, и он понял меня, вздохнул и
сказал по-еврейски: -- Горбатого могила исправит... Не знаю, кого он имел в
виду -- меня? Аню? И они ушли вдвоем --Семени Аня. А я вышел на балкон и
смотрел сверху, с десятого этажа, как он остановил на Бескудниковском
бульваре такси и как Аня, сев в машину, помахала ему рукой из окна.
него -- в одну из боковых улиц в районе Савеловского вокзала. -- Какой номер
дома? -- спросил он у меня. -- Что? -- очнулся я. -- Какой вам нужен номер
дома?
[Какой номер дома?].
And many others. Meeting adress: Voropaevsky Street, 187, apt. 38. Please,
keep this meeting a secret. Barry W." ["Мистер Аксючиц, лидер русского
христианского возрождения. И многие другие. Место встречи: Воропаевская
улица, 187, кв. 38. Пожалуйста, держите эту встречу в секрете. Барри В."].
журнала русско-христианской культуры "Выбор". За последние годы в нашей
стране происходят совершенно. неожиданные изменения, но в религиозной жизни
положение выглядит не так, как это пытается обрисовать советская пропаганда.
с лидерами русского религиозного возрождения", и Дайана Тростер была
уверена, что их привезут куда-нибудь в подвал, к старым русским священникам
с большими седыми бородами и в черных рясах. Но оказалось, что встреча
происходит не в подвале, а на четвертом этаже обыкновенного жилого
многоквартирного дома (правда, без лифта), что все русские одеты не в рясы,
а в простые рубашки, джинсы и сникерсы. При этом Аксючицулет 35, а остальные
и того моложе. Исключение составлял только пятидесятилетний Владимир Осипов,
которому Аксючиц передавал сейчас слово. У этого Осипова было круглое, но с
жесткой кожей лицо, седые гладкие волосы и глубоко упрятанные под брови
серо-голубые глаза, в которых явно читалась твердость характера. Об этом же
говорили его прямой заостренный нос и тяжелый подбородок с вертикальной
ложбинкой, характерной для всех упрямцев. В отличие от своих младших
соратников, он, единственный, был в костюме.
что видела. Она знала по опыту, как быстро
улетучиваются из памяти именно те маленькие детали, которые только и
делают вашу статью убедительвой для читателя. Все, что скажут сейчас эти
русские, будет записано всеми членами делегации на магнитофоны и,
практически, не может измениться оттого, кто потом напишет об это и
встрече--Дайа-надля своей "Хантсвилл войс", Сэм Лозинскидля "Милитари ньюз"
или Мичико Катояма для "Джапан нзиорк". А вот точные детали, схваченные
профессиональным взглядом, и несколько эмоциональных акцентов для колорита и
живости повествования -- именно это будет отличать ее репортаж от статьи
вашингтонского вундеркинда- колумниста Дэниса Лорма или Горация Сэмсона. И
потому, пока магнитофон фиксировал вступительную речь Аксючица, Дайана еще.
успела записать, что справа от Осипова сидит его сын--такой же круглолицый,
сероглазый и с упрямым раздвоенным подбородком юноша лет двадцати с короткой
солдатской стрижкой.
сказал Осипов через переводчика. Переводчиком был худенький, как мальчик,
молодой человек по фамилии Миронов, с высоким лбом и мякой темнокаштановой
бородкой. Сине-белая рубашка в мелкую клетку только заужала его и без того
узкие плечи. Но главным во всем облике этого мальчика были его светло-
голубые глаза, увеличенные сильными линзами больших роговых очков. В этих
глазах был тот свет полубезумия-полусвятости, который Дайана всегда
представляла себе у русских по книгам Достоевского. Поразительно, что этот
мальчик, т сказал в начале встречи Аксючиц, уже отсидел в советской тюрьме
семь лет за религиозную и диссидентскую деятельность. Сколько же, гадала
Дайана, ему было, когда его посадили? Между тем Осипов продолжал: --
Орловский Гай Юлий
Махров Алексей
Круз Андрей
Пехов Алексей
Каменистый Артем
Шилова Юлия