после сигнала чтобы были у нас.
убийцами заодно! По совести говоря, тому и другому полагалось по пуле.
Подмывало въехать им промеж глаз, но сейчас имелись дела поважней.
из-за пазухи кальку - полетную карту с привязкой времени прохождения
контрольных точек на маршруте. Сверился, просчитал... Все точно - по
истечении этих самых десяти минут "Руслан" должен был пересечь
государственную границу и покинуть воздушное пространство России.
вздрогнуть:
Все пути преодолей..."
окликнувший его уже оказался рядом. Деваться было некуда.
Голубкова грузный человек среднего роста, и полковник, к собственному
изумлению, узнал в нем старинного своего приятеля, отличного мужика, коллегу
по тем еще временам, когда он был в штате ГРУ, полковника ФСБ Витю
Макарычева, с которым не один пуд соли съели они на разных континентах. -
Здорово! - радостно воскликнул Макарычев, и несколько его молодых спутников
вежливо отошли в сторону. На них попискивали рации и другие связные
устройства, как обычно бывает на серьезных операциях.
крылатого грузили, все смотрел издали - ты, не ты? Летуном вроде не был... А
ты здесь чего?
же? По прежнему ведомству?
знаешь как, на работу не устроишься. Только до тридцати пяти и берут. А ты
куда делся?
доверить многое. Однако вопрос оставил без ответа.
машинам.
посудачим по дороге, мои ребята поедут за нами в твоей.
сторону Щелковского шоссе. Оба понимали, что многие темы не подлежат
обсуждению, что у каждого из их ведомств своя специфика.
будто что-то дошло и страшно прояснилось в голове. Только безмерная его
усталость помешала сразу и вовремя соединить и связать концы. Константин
Дмитриевич порывисто схватил Макарычева за руку, сжимающую баранку черного
руля его "сааба".
сзади машина проскочила, обогнав их на сотню метров и тоже остановилась.
Голубков, - как и ты мне. Вы там были на операции, это ясно. Скажи одно, но
быстрей, быстрей! Она как-то связана с грузом этого "Руслана"?
Мы же у себя вышивали этот узор почти полгода. В полной тайне. В полнейшей!
Костя, говори скорей.
пойми - там, на борту, мои люди!
там будет-то? Они же сейчас перебьют друг друга!
была самой страшной за всю его пятидесятилетнюю жизнь.
случилось теперь, было совсем другое. Он знал, что придется платить, что
платят всегда, но что цена будет назначена такая - и представить себе не
мог. Он стал в одночасье заложником, жертвой, предназначенной к закланию.
Все, что радовало еще утром, открывая простор идеям и начинаниям, в какие-то
считанные минуты из белого стало черным, как "Белый дом" тогда, четвертого
октября девяносто третьего. Теперь его сделали и сообщником убийства.
село. Сгущались сумерки. Несколько минут он никак не мог найти свою машину
среди черных правительственных "мерседесов", "вольво", "саабов" и "Волг".
Наконец нашел ее по номеру и сразу понял причину своего замешательства: за
то время, что он был в кабинете у Клокова, сменили его личного водителя и
охранников в машине сопровождения. Не церемонясь, ему ясно дали понять
реальное положение вещей. Отныне всюду и везде ему суждено было жить под
жесткой опекой клоковских клевретов.
Черемисине, о его дочери, о собственной семье, которая тоже теперь была
взята на прицел, о Клокове, которого он, оказывается, не сумел понять за
столько лет, о том, кто он вообще - этот спокойный властный господин, за
десять - двенадцать лет поднявшийся из небытия какого-то скромного НИИ на
самый верхний этаж власти, о том, для чего мог потребоваться ему двигатель,
и кому он предназначен и насколько надежна, неуязвима позиция Клокова -
большого друга Черемисина, общеизвестного защитника интересов России и
противника продвижения двигателя "РД-018" на мировой рынок... Эта позиция
Клокова была зафиксирована во многих заявлениях и документах - он создал
себе неоспоримое алиби на всех уровнях. И на уровне юридическом и, что,
может быть, еще важнее - в сфере людской психологии.
имевшие приказ в любую минуту разделаться с ним, если бы он вдруг вздумал
выказать строптивость, хотя бы малейшее минутное неповиновение.
лет, решил напомнить о себе именно сейчас. Стенину было страшно. И в то же
время его деятельная натура яростно противилась мертвящей покорности. Он
должен был найти выход, как находил его всегда.
иной, он был причастен к смерти своего начальника и наставника, масштаб и
человеческие качества которого знал лучше других. И лишь одно не то чтобы
оправдывало, но как бы слегка утешало - что там, в кабинете, он не успел
сказать Клокову о том, куда так спешил Черемисин... В ином случае он был бы
прямым виновником, прямым наводчиком и пособником убийц. И тогда у него
остался бы лишь один выход... С таким на душе и совести он жить бы не смог.
заранее, дословно, если был засечен и подслушан тот разговор в машине. А он
был подслушан, несомненно. Клоков наверняка отслеживал все контакты, он был
осведомлен и о разговоре с Курцевским, и, значит, для него, Стенина, не было
отныне ни мгновения свободы, ни минуты покоя.
Москвой, в их служебной квартире на "новой стройке", в поселке "Апогея". Он
был один. А ему звонили и звонили - о гибели Черемисина уже сообщили по
телевидению и по радио в вечерних выпусках новостей. Разные люди выражали
соболезнование, пытались узнать подробности.
ведомств, институтов и конструкторских бюро все эти тяжелые неизбежные
вопросы, связанные с прощанием и похоронами: венки, машины, приглашения,
гражданская панихида... Ходя из угла в угол по кабинету, он говорил в трубку
радиотелефона и знал: каждое слово слышит кто-то третий, каждое слово
записывается где-то. Но уже не так, не там и не теми, как раньше, когда это
было в порядке вещей. Теперь цель незримых соглядатаев была иной - от
каждого слова теперь напрямую зависела жизнь.
пузыре, опрокинул по-русски полстакана коньяка.
Все пути преодолей..."
крики и шум, восклицания и властный, безжалостный голос:
неповиновения грохнем вас и себя! Связь с землей прервана! Меняй курс!
хоботами патрубков, они помчались вперед, достигли лестницы.
ведущую в верхний отсек самолета. За ним, прикрывая, кинулся Боцман...
были наверху, двое стояли в проеме распахнутой двери пилотской кабины,
наведя на командира и второго пилота такие же маленькие складные автоматы,
как те два, что покоились теперь на дне Москвы-реки.
Флинт Эрик
Сертаков Виталий
Корнев Павел
Маркелов Олег
Сертаков Виталий
Каменистый Артем