из стенного шкафа белье и халат, положила на койку, извинилась, ушла. Снова
ожидание и снова недолгое. По коридору прогремел бас, приблизился, и вот
доктор Розенблат уже возвышался над бледным, изможденным Бородой. Однако
сперва он обратился к Артисту:
что?
нос, кажется, никак не реагировали на их разговор. Доктор заметил взгляд
Артиста и потребовал:
вынырнула словно ниоткуда, и Бороду повлекли на операцию. Артист терпеливо
ждал в коридоре. Наконец Бороду повезли назад в палату. Вслед за каталкой
шел и сам доктор Розенблат. Артист хотел было помочь везти раненого друга,
но доктор остановил его.
полежит, и можешь забирать.
меня отделение и три года до пенсии. Я уеду -- придет сюда местный деятель,
который за свинину купил диплом, у которого руки из задницы растут, и притом
обе левые. И что с отделением будет? Хоть три года еще я отделение
подержу... А мои -- уехали, вот так...
показалось, что он потерял, по крайней мере, четверть своего исполинского
роста.
дом Бороды был под наблюдением. И даже не просто под наблюдением, там была
засада. Через дорогу, во дворике почти такой же виллы, в какой жил и Борода,
стояла машина. И фары были выключены, и в салоне свет не горел. Выдал засаду
огонек сигареты, который Артист заметил в окошке. Он прошел как бы мимо, но
метнул взгляд на подозрительное авто и увидел силуэты нескольких человек.
Сомнений быть не могло. Засада. Значит, Лариса решила вести двойную игру.
Стоило с ней потолковать.
Бороды с тыла. У Ларисы в комнате горел свет. Артист бесшумно влез на
балкон.
у шкафа и переодевалась. Открытая дверка шкафа скрывала ее от Артиста. Он
видел только мелькающие локти рук, то прячущих что-то в гардеробе, то
извлекающих оттуда новые порции одежды. Наконец Лариса определилась, в каком
виде она будет коротать вечер. Шкаф был закрыт, и она пошла прямо на
Артиста: как раз у балконной двери трюмо стояло. Остаток дня до отхода ко
сну Лариса решила провести в халате тонкого шелка. Его-то она и несла в
руках, остальная одежда была снята, сложена, спрятана. Она шла на Артиста
мощной боевой единицей, готовой выдвинуться на плацдармы любви; ее формы,
так привлекавшие взгляд, когда они выглядывали из-под одежд, оказавшись
неприкрытыми, оправдывали самые смелые ожидания.
не без самодовольства рассмотрела себя в зеркале, повела грудью, состроила
несколько кокетливых гримас и даже зафиксировала все свои формы в нескольких
кокетливых позах. Тут-то, совершенно врасплох, она и была застигнута
Артистом. Балконная дверь оказалась незапертой, он вошел тихо, проскользнул
Ларисе за спину, зажал ей рот и, отвернув ее лицо от трюмо, приставил к
горлу нож. Она рефлекторно попыталась вырваться, но уже через секунду
поняла, что противник сильнее и шутить не собирается.
же было с чего-то начать неприятный разговор. И добавил: -- Я тебе ротик
слегка приоткрою, но ты не думай, что тебе можно кричать.
настолько жестко, чтоб
ее резать. Так, попугать хотел, показать серьезность своих намерений. Она
запрокинула голову, чтобы ухитриться увидеть того, кто ее допрашивает.
Артисту открылась чудная картина: сверху ему были видны бедра сидящей, выше
была агрессивно настроенная грудь, и над всем этим испуганное, но и в испуге
кокетливое, миловидное лицо с широко раскрытыми глазами.
ослабил хватку.
отложить, вероятно, до конца беседы.
кресло.
изящно затягивалась и картинно стряхивала пепел, несмотря на то что пальцы у
нее все-таки слегка дрожали. -- В секреты свои вы меня не посвящали. Когда
меня спросили, я рассказала то, что знала. Я за вас всех, в частности за
Кулика вашего, страдать не собираюсь.
меня спрашивал кое-кто другой. Хорошо спрашивал. Так, как женщин спрашивают.
Мне скрывать нечего.
запереться.
кресла, и прошептала:
которого Борода давно был на подозрении, но серьезно следить за ним не
считали необходимым. А когда Витя познакомился с Ларисой, тут уж грехом было
не воспользоваться возможностью подозрительного художника проконтролировать.
Сэнькив хоть и видел московских гостей, но сам, конечно, ни до чего не
догадался. Он доложил о гостях наверх, но там тоже дернулись не сразу:
легенда о туристах, мечтающих побродить по Карпатам, как ни странно,
сработала. Да и вели себя "туристы" в присутствии Сэнькива достаточно
непринужденно. На них даже уморенного Шкрабьюка не повесили. Впрочем, там
все же имел место чистый инфаркт без следов насилия.
о "туристах", разумеется, тут же вспомнили. Сэнькив мигом очутился у Ларисы
и провел с ней длительную беседу. Собственно, ничего уж такого Лариса ему не
рассказала, она действительно ничего-то и не знала. Но такое совпадение, как
блуждание по горам пятерки здоровых московских мужиков и разделанные всмятку
законспирированные боевые отряды, навели сэнькивского босса на неизбежные
подозрения. И теперь, кроме двух машин на улице ("А где вторая? Я не видел!"
-- спросил Артист. "Дальше по улице", -- отвечала Лариса), дежурство несла
еще пятерка боевиков, безвылазно сидевших в подвале у Бороды.
Хотелось, конечно, чтобы пташка под его острым взглядом и твердым голосом
залопотала слова оправдания, рассказала о своем падении и предложила
сотрудничество на любых условиях. Но что еще с ней было делать? Не жечь же
ее каленым железом! Так что методы применялись те, что были навязаны самой
допрашиваемой. И надо сказать откровенно, если бы все допросы на свете
выглядели так, как эта ночная беседа двух сильных, красивых людей, Артист
всерьез подумал бы о карьере палача.
Артиста никакого доверия к допрошенной. В целом ее словам можно было верить.
Действительно, большего она никому рассказать не могла. Но вот увидит она
своего Витю и так же легко выложит ему (если он овладел нужными методами)
все о посещении Артиста.
Он приказал Ларисе никуда не выходить, и остался у нее сам. Ему нужно было
любой ценой успеть предупредить ребят о засаде. Ларису это, кажется, вполне
устраивало.
первую очередь от меня. Добрый доктор Розенблат заштопал дырку в боку у
Бороды, который должен был выписаться завтра-послезавтра. Он же, самолично,
промыл и перебинтовал Мухину ногу и процедил сквозь сигарету: