Чтение 46–й страницы книги ~Петля~

неузнаваемой. Львица, которая вот-вот готова была, кажется, откусить руку,
успокоилась, эта же львица уже мурлычет.
Между тем Петя кладет передо мной папку с бумагами. Папка мне не знакома,
а уж лежащие в ней бумаги тем более. В первый момент я не понимаю Петин
маневр. Тем не менее я деловито развязываю тесемки. Вот в чем дело! Поверх
бумаг, которые и в самом деле никакого отношения ко мне не имеют, лежит
записка. Петя, видите ли, психолог. Толстая папка с бумагами как бы в
порядке вещей, раз люди занимаются каким-то сложным делом. А вот короткая
записочка настораживает и даже может вызвать опасения. Зачем же вносить
такие осложнения в начинающийся разговор.
И в самом деле, записка содержит сведения о Зинаиде Герасимовне, которые
Пете удалось получить на первых порах. Я быстро пробегаю глазами записку.
- Еще я хочу предупредить вас, - наилюбезнейшим тоном говорю я, - что все,
о чем бы мы тут с вами ни говорили, за пределы этой комнаты не выйдет. Вы
меня, надеюсь, понимаете? Я гарантирую.
В моем голосе звучат весьма доверительные интонации.
Это довольно-таки банальное и у другого человека не вызывающее особых
эмоций предупреждение в данном случае находит нужный мне отклик.
- Ну, как же не понять! - усмехается Зинаида Герасимовна. - В вашей работе
секретность - это первое дело. Иначе кто же с вами откровенен будет.
- Именно, - подхватываю я. - А ведь нам только откровенность нужна. С
вашей стороны, в частности. И тут даже... - я чуть медлю, - даже Виктор
Григорьевич ничего не узнает о нашем с вами разговоре.
Виктор Григорьевич - это муж Зинаиды Герасимовны. И мне не очень-то
приятно упоминать о нем в таком плане. Но что поделаешь, в нашей работе и
такое встречается, как встречаются и всякие малоприятные люди, у которых,
однако, что-то важное надо узнать и к которым в связи с этим приходится
приспосабливаться. Не перевоспитывать же их сперва, в самом деле.
При моих последних словах Зинаида Герасимовна изумленно смотрит на меня,
словно застигнутая врасплох, потом глаза ее настораживаются и улыбка
медленно сползает с пухлых губ.
- А это вы к чему? - спрашивает она.
- К тому, - доверительно поясняю я, - что у нас, как в церкви, надо и
можно говорить все.
Я уже немного разобрался, что из себя представляет эта женщина. В этом,
кстати, заключается одна из интереснейших и весьма сложных сторон нашей
работы: надо научиться быстро и верно разбираться в самых разных людях. По
манере вести себя, по жесту, по лексике, по интонациям и взгляду. Это
далеко не простая задача, как вы понимаете. И решить ее удается далеко не
всегда. Но постепенно мы тут кое-чему в этом смысле обучаемся, а некоторые
из нас становятся великими мастерами. Но чтобы разобраться в Зинаиде
Герасимовне, не надо быть великим мастером.
- Вы знаете, конечно, что такое алиби? - спрашиваю я.
- Ну, вроде знаю... - не очень уверенно отвечает Зинаида Герасимовна,
удивленная этим неожиданным вопросом.
- Это доказательство или свидетельство того, что человек не мог быть в
определенное время в определенном месте, ибо он именно в это время был,
оказывается, совсем в другом месте, - поясняю я.
- Да без вас я это знаю, - недовольно отвечает Зинаида Герасимовна. -
Слава богу, грамотная.
- Вот и прекрасно. А теперь постарайтесь вспомнить. В прошлый понедельник,
двенадцатого, ваш вагон-ресторан находился в Москве и в ночь на вторник
готовился в новый рейс. Получали продукты, шел текущий ремонт. Это вы
помните?
- Ну, помню, - настороженно отвечает Зинаида Герасимовна, не очень еще
соображая, что мне, собственно говоря, от нее надо.
- Значит, помните, - удовлетворенно констатирую я. - А помните ли вы, кто
именно грузил ваш вагон? Эти грузчики давно вам, кажется, известны, не так
ли?
С последним вопросом я слишком спешу. Его, строго говоря, не следовало
задавать. Им я как бы оказываю давление, заставляю назвать грузчиков,
помнит она их или не помнит. И это может вызвать вполне естественный отпор
с ее стороны.
Но Зинаиде Герасимовне, к счастью, не до таких нюансов сейчас. Да она пока
что и не думает что-либо скрывать.
- Ну, помню, кто был, - отрывисто говорит она. - Федька Мухин и Зинченко
Иван. Вечно они там ошиваются, пьянчуги эти.
Нет, что-то ее все-таки встревожило. Губы ее поджимаются, глаза блестят
сухо и настороженно. Да, что-то ей начинает не нравиться в нашем
разговоре. Так мне, по крайней мере, кажется.
- Значит, Мухин и Зинченко, - киваю я. - А когда они появились у вас, в
котором часу, хотя бы приблизительно? Постарайтесь вспомнить, Зинаида
Герасимовна. Это очень важно.
- Зачем "приблизительно"? Могу и точно. Сейчас соображу... - Она умолкает
и, глядя куда-то в пространство, хмурит тонкие брови. - Значит, машина с
холодильника пришла первая... Как раз они и подвернулись... Я время в
путевку проставила. Ревизор еще с ней приехал... Ну да! Двенадцать было
без нескольких минут. И машина приехала, и они тут как тут. Нюх у них на
такую работу.
- Двенадцать без нескольких минут... - задумчиво повторяю я и снова
спрашиваю: - А ушли они от вас когда?
- Всю разгрузку кончили в полвторого, - уверенно отвечает Зинаида
Герасимовна. - Вскорости еще одна машина пришла. Ну, а потом они спать
улеглись в вагоне. И в семь утра ушли.
- Выпили перед сном?
- Не помню, - отрезает она. - Их дело.
- Допустим, - соглашаюсь я. - А помните, что они вам рассказывали?
- Еще не хватает помнить, чего эта пьянь несет, - презрительно
передергивает плечами Зинаида Герасимовна.
- А ведь они, кажется, рассказали вам про не совсем обычный случай. Его
трудно забыть.
- Не привязывайтесь, - грубо обрывает она меня. - Говорю, не помню,
значит, не помню.
Женщина явно начинает нервничать. Отчего бы ей, собственно говоря,
нервничать? Чего-то она боится? И тут вдруг приходит на ум одно
соображение, которое давно уже у меня как-то подспудно зрело. Будет эта
женщина выпивать с двумя грузчиками, как же! А потом идти к своему дружку?
Нет, скорее всего, даже наверное, дружок пришел за ней. Вот тогда она
могла и выпить, и услышать рассказ охмелевших грузчиков! Но в этом
случае...
- Вы, значит, не помните, - говорю я. - Но, может быть, это помнит другой
человек, который тоже слышал в ту ночь их рассказ, как вы думаете?
- Никакого другого человека не было, - снова отрезает Зинаида Герасимовна,
на этот раз еще решительнее.
Я качаю головой.
- Конечно, вы заинтересованы отрицать это событие.
- Я заинтересована отрицать? - насмешливо осведомляется Зинаида
Герасимовна. - Почему же такое?
- Вот и я задаюсь этим вопросом. Ну, зачем вам отрицать, что какой-то
человек был у вас ночью в вагоне? Валентин Гордеевич или кто другой. Что
тут, казалось бы, такого особенного?
Она бросает на меня гневный взгляд.
- Много же вы вынюхали!
- Что поделаешь. Но пусть вас это не беспокоит. Так вот, что же остается
предположить в обрисованной ситуации? Кто был тот человек?
- А я говорю, никого не было, - упрямо повторяет Зинаида Герасимовна.
- В том-то и дело, что был, - возражаю я. - Кто-то был. Но вам очень не
хочется его называть. Это понятно.
- Ну, знаете...
- Нет уж, погодите. Дайте договорить. Я вас уже предупредил: мы не
собираемся вмешиваться в вашу личную жизнь. Нас это не касается. И нас не
касается, кем приходится вам этот человек. Нам он нужен лишь как
свидетель. Вот и все. Как свидетеля я и попрошу вас его назвать.
- Вы меня лучше не оскорбляйте, - глухо, с угрозой произносит Зинаида
Герасимовна. - Я прокурору буду жаловаться. Я свои права знаю. Найдется,
кому за женщину вступиться, не думайте. Позволяете себе больно много.
- Видите ли, - отвечаю я, - конечно, вы можете не называть этого человека.
Ваше право. Но нам придется его все-таки найти. Поймите, он нужен для
следствия. Его наверное опознают и Мухин, и Зинченко. Но прежде нам
придется расспрашивать о нем многих людей. И как бы мы это аккуратно ни
делали, многие узнают или догадаются о ваших отношениях. Ведь мы вынуждены
будем расспрашивать о человеке, который в ту ночь был в вашем вагоне.
Зачем вам это надо? Вы помешаете нам, повредите себе, да и этому человеку,
вероятно, тоже.
- Ему уже ничем не повредишь, - сухо бросает Зинаида Герасимовна.
- Это как понимать?
- А так. Хуже ему уже не будет. Ну ладно... - устало вздыхает она. - Ну их
всех к черту! Надоело. Короче говоря, недавно арестовали его, сердечного.
ОБХСС пригрел. Достукался.
Это сообщение меня ничуть не удивляет.
- Как же его зовут? - спрашиваю я.
- Петр Иванович зовут, - безучастно отвечает Зинаида Герасимовна. - А
фамилия его Горбачев.

Больше всех доволен моим открытием Саша Грачев, наш следователь, который
назначен вести дело Горбачева. Продажа последним Вериных вещей теперь
объясняется весьма просто: Горбачев конечно же сам совершил кражу их,
услыхав от грузчиков о гибели Веры. Таким образом, самые загадочные
события имеют порой самое простое объяснение. Хотя, казалось бы, Горбачев
действовал наверняка и был гарантирован от провала, такая удачная