остальных секретарских аксессуарах, маячило что-то знакомое. Можно сказать,
очень знакомое! Не иначе как Эллочка, крашеная андалусийская блондинка. Вот
так сюрприз! Сидела она в креслице, изящно сложив ножку на ножку, и
занималась самым секретарским делом: полировала ноготки.
собственно, какая? - отложив пилку, она окатила меня холодным неузнавающим
взором и тут же улыбнулась - но не мне, а остроносому:
А вы - вы этого не узнаете? Вот этого самого, Эллочка, который перед вами?
Коста-дель-Соль и ?Алькатраз? вам ничего не говорят? - Ровным счетом ничего.
- Она сделала жест, каким сгоняют надоедливую муху, и снова улыбнулась
Скуратову. Тот ухмыльнулся в ответ. - В Коста-дель-Соль я не была и с вами
незнакома. К счастью. Вы не в моем вкусе, юноша. С нее еще андалусский загар
не сошел, но врать она умела: ресницы даже не дрогнули. Кстати, глаза под
ресницами были серые, точно асфальт в сухую погоду. - К счастью, вы тоже не
в моем, - произнес я с чарующей улыбкой. - Если этот вопрос исчерпан,
доложите Георгию Санычу, что к нему пришли. И не забудьте подать нам кофе.
поднялась и грациозно порхнула за генеральскую дверь.
генералу. Но там, - он показал глазами на дверь, - там не цирк, не оперетта
и не театр комедии. Будьте серьезны и приготовьтесь не болтать, а слушать. И
отвечать! Отвечать на заданные вам вопросы.
сейчас не генерала, а Стелл очку с Беллочкой.
сейфом-мастодонтом, под картой бывшего Союза из ценных древесных пород,
сидел интендантский полковник Гоша и взирал на меня строгим отеческим
взглядом.
Глава 22
выправкой, в строгом темном костюме и с нахмуренным челом. Взор его и в
самом деле был суров и светел. Будто не он пару недель назад тащился на
полусогнутых к лифту, опираясь на хрупкое плечико Элл очки; будто не он,
налившись кровью, рычал: ?Н-на что н-на-мекаешь, щ-щенок?..? Будто и не было
никогда милых курортных шалостей: ни страуса с выдранным хвостом, ни стопок,
стаканов и рюмок, что щедро подносил нам Санчес, ни песен боевых, ни баек о
моджахедах, порубленных в лапшу, ни пьяных воплей: ?Батарея, к бою!..
надраить кафель!, шашки наголо!..?
кресле и озирая строгие черты, массивный квадратный подбородок, гранитную
основательность шеи, твердые, жесткие губы и волевые складки у рта, какие
бывают от государственных дум. Но если не было того, о чем я помнил, то что
же было? Клоунада, цирк? Которому не место в этом кабинете, но в других
краях и при других обстоятельствах он, этот цирк, вполне допустим и даже
желателен? В самом деле, отчего солидному человеку не вспомнить юность и не
спустить пары? Повеселиться, покуролесить, подурачиться? Тем более что
дурачества безобидные - выпивка там, анекдоты? ну, секретарша? И что с того?
С кем не бывает? Бывает! Как говорится, седина в бороду, бес в ребро!
клоунадой, а игрой, точно рассчитанным лицедейством, желанием не
подурачиться, а одурачить. Кого? Меня? Покойного Бориса? И прочих
алькатразских постояльцев? К примеру, Бартона из Таскалусы?
головка Эллочки в светлых кудряшках.
мгновенно, с армейской точностью - я и глазом моргнуть не успел. При виде
рюмок с коньяком черты у нашего хозяина расслабились, взор помягчел; сделав
широкий, гостеприимный жест, он произнес:
Мы выпили. Коньяк был дорогой, французский; такой у нас не принято
закусывать, его положено воспринимать н"бом, и пищеводом, и всеми фибрами
души. Заметив, что я проигнорировал лимон, Георгий Саныч одобрительно кивнул
и покосился на Скуратова.
Григорьевич, - произнес остроносый в той же официальной тональности, как при
нашей первой встрече. - Возраст - тридцать шесть, холост, но собирается
жениться, кандидат наук, сотрудник Института проблем математики в бессрочном
неоплачиваемом отпуску. Наш информатор. А это, - он с почтением приподнял
брови, - это Зубенко Георгий Александрович, в прошлом генерал КГБ, а в
данный момент - генеральный директор компании ?Российские сплавы?. Наш шеф.
Прибыл вчера из столицы. Цените, Дмитрий Григорьевич, - приехал ради вас!
все: команда альфа, и команда бета, и даже попугай Петруша. Петруша был
сравнительно безвреден, покуда клюв не разевал, а вот зулус намеревался
бросить мою красавицу под поезд. Не знаю, какие планы были на этот счет у
остроносого, но он меня предупредил. Жениться собираетесь, Дмитрий
Григорьич? Так будьте поосторожней. Ведь, кроме поездов метро, есть и
трамваи, и электрички. Осознав сей факт, я тут же столкнулся еще с двумя,
такими же ясными и неприятными: во-первых, из посредников меня разжаловали в
информаторы, а во-вторых, надули с генералом. То есть генерал присутствовал,
и даже не просто генерал, а сам Зубенко, куратор Косталевского, но - бывший.
Отставной! Не эфэсбэшный генерал, а кагэбэшный. И какое, спрашивается, он
имел отношение к делу?
постулатов? Две команды, и обе - перевертыши!
Дмитрий Григорьевич не любит блуждать в потемках, - проворковал остроносый.
- Такой уж он человек? Предпочитает определенность. С этими словами Скуратов
поднялся, на пару секунд приоткрыл дверь в приемную и продемонстрировал мне
стражей - три зеленых вместительных шкафа на белокуром фоне секретарши
Эллочки. Для полной, так сказать, определенности. Изображая нерешительность,
я вытащил конверт, покрутил в руках и положил на колени. Затем уставился на
экс-генерала.
исследований.
не существует. Упразднено! Лет этак семь тому назад. Управление не
существует, структура исчезла, а люди, заметьте, остались? И этот ваш
Косталевский, и другие, а среди них - Скуратов Иван Иванович, мой прежний
помощник. Вот он - действительно из ФСБ! Начальник отдела. Трудится на
обновленную державу, но помнит о старых друзьях и начальниках. И старые
друзья его не забывают, содействуя в меру сил и средств. Общие деловые
интересы, Дмитрий Григорьевич! Деловые интересы плюс патриотизм! Вы ведь,
надеюсь, тоже патриот? И этот о деловых интересах, подумал я, вспомнив о
Бартоне. Деловые интересы, дьявол их побери, да еще с патриотическим
уклоном! В какую только сторону, в левую или в правую? Затем я мысленно
принес свои извинения ФСБ. Справедливость есть справедливость, хоть Скуратов
и относился к этому ведомству, работал он все-таки на прежних начальников и
друзей.
пальцами.
демократии? Может, вам мнится, что прошлое кануло в вечность, что Политбюро
ЦК - смутный сон, что не осталось в живых ни одного секретаря обкома, что
миллионы членов партии - руководители, офицеры, ученые, специалисты - все
как один ушли на покой или перекрестились в либеральных демократов? - Он
выдержал паузу, разглядывая меня, словно какое-то мелкое диковинное
насекомое. - Все не так, Дмитрий Григорьевич, все не так. Я ведь сказал вам:
структура исчезла, а люди остались. Люди, кадры! Те, которые трудятся и
верят, и те, которые следят; ну и, конечно, те, которые руководят и платят.
А раз платят, значит, рассчитывают на окупаемость вложенных средств. Вы
спросите - каким же образом? Какую прибыль мы надеемся извлечь? И я вам
отвечу: прежний Союз. Прежнюю нашу державу, в прежних ее границах или, быть
может, продвинутых на запад и на юг. Великую страну, достойную великого
народа! Ответьте, Дмитрий Григорьевич, разве это не патриотично?
тут же взлетели над столом, как два боевых вертолета. Их пальцы-орудия были
нацелены в мои виски.
одно из них - в ваших руках, Дмитрий Григорьевич! Вы можете гордиться тем,
что? Он говорил о моей высокой миссии информатора-стукача, а мне опять
вспоминался Бартон. Какое совпадение! С той, бартоновской, стороны тоже
знали о множестве способов для достижения цели, о средствах предпочтительно
бескровных, тайных и тихих, но эффективных, как петля на шее? Еще я думал,
что Зубенко прав, посмеиваясь над нашей российской демократией: да, прежняя
структура исчезла, но кадры остались, а значит, бессмертные традиции живы.
Живы, хоть ФСБ сменило КГБ, хоть правят страной не генсеки, а президент с