рука у еврея повисла плетью, и пистолет выпал. Остальное было просто. Муса
отработанным приемом свалил бородача с ног и обрушил ему на голову приклад
автомата.
последнюю мысль этого еврея, не ожидавшего смерти. Крик боли, потому что
руку кто-то вдруг переломил в предплечье, будто ударил железной палкой.
в домике продолжал размышлять, мелькнула в голове мысль, додумывать
которую Муса не стал, не потому, что счел неверной, но просто устал от
раздумий. Легче было думать о том, как он ближе к полуночи пойдет в
ресторанчик к Акраму и посмотрит на девочек. А может, и возьмет
кого-нибудь. С тем и уснул.
сила, которую он не понял, потому что ощутил ее неожиданно.
все. Ведь действительно (вспомнил!), среди многих его обрывочных мыслей в
тот ужасный миг (мысли! просто вопли...) была и такая: чтоб твоя рука
сломалась. Муса и додумать ее не успел.
ему покоя, и он, обойдя несколько машин, чтобы помочиться, стоял и
задумчиво смотрел на дверцу старого "пежо", болтавшуюся на одной петле.
Потом сосредоточился и закрыл дверцу. Замок защелкнулся.
молоточки. В конце концов, не настолько он был глуп, чтобы не понять,
какой способностью владеет.
была новой и оборудованной по последнему слову телевизионной техники в
течение последних двух месяцев. Ничто не мешало Мессии обращаться к людям,
присутствие операторов - в том числе. Операторы и режиссер находились за
прозрачной перегородкой, камера перемещалась сигналами с пульта, при
желании Мессия и вовсе мог отгородиться от посторонних взглядов, опустив
белые пластиковые шторы.
подумают там, в операторской, да и на всей планете - не то, чтобы Илью
Давидовича не интересовало мнение так называемой толпы, просто это мнение,
высказанное или затаенное, ровно ничего не могло изменить ни в его
мироощущении, ни в его желаниях, ни в тех поступках, которые он готов был
совершить. Сам не отдавая себе в том отчета, Илья Давидович стал за
прошедшие полгода другим человеком - вот уж действительно, бытие
определяет сознание, а бытие Мессии имело мало общего с бытием простого
ешиботника.
жесткий стул, стоявший вне поля зрения телекамеры. - Я хочу видеть твое
лицо, когда начну говорить.
светила в глаза, а она хотела видеть выражение лица Мессии.
дважды: впервые - на вступительных экзаменах в университет, когда ей выпал
билет, которого она не знала, и ей пришлось напрячь весь свой интеллект,
чтобы заработать твердую четверку, а во второй раз это состояние пришло,
когда она легла с Илюшей в постель, случилось это за неделю до свадьбы,
обоим не терпелось, все получилось не так, как ей представлялось, и она не
знала, лучше это или хуже того, что должно быть, и почему-то именно эта
мысль мучила ее, не позволяя принять произошедшее естественно и без
сомнений.
надписью, одновременно на камере, стоявшей перед столиком, за который сел
Мессия, зажегся красный глазок, и Илья Давидович сразу выпрямился, бросил
на Людмилу беглый взгляд, в котором странным образом сочетались
уверенность в себе и мольба о помощи, а потом сказал слова, которые ни при
каких обстоятельствах не должен был произносить в микрофон:
признание было мысленным, а вслух Илья Давидович произносил иные слова:
Земле суть народ Израиля, а Земля суть пустыня Синайская. И говорю я вам
от имени Господа, Бога нашего...
выступление перед человечеством, и не знал, что произойдет с людьми потом,
когда все слова будут сказаны. Если бы речь Мессии слушал И.Д.К., он
сказал бы, что Илья Давидович, наконец-то, добрался в своей внутренней
эволюции до полного включения генетической программы Исхода, и сейчас
необдуманными, но единственно верными словами открывал перед всеми людьми
Кода дверь в ожидавший их мир. Код стал ключом, поворачивающимся в замке,
и дверь уже начала приоткрываться.
пустой поверхности столика, и Людмила увидела, как дрожат пальцы Мессии.
кодовых вешек, уже обозначенных речью Ильи Давидовича в сознании
слушателей.
потому что, бросив на нее полный смятения взгляд, Мессия, вытянувшись,
взмахнул обеими руками, будто собирался взлететь.
"Исход".
назад учился стрелять в цель с двадцати шагов. Только в десятку. В
маленький кружочек, который он сам рисовал на стене.
распахивалась, а потом он говорил "закройся", и дверца захлопывалась с
легким щелчком. Сначала он командовал вслух, но скоро понял, что мысленные
команды выполняются столь же быстро. Дня через два после того, как Муса
обнаружил в себе способность, данную Аллахом, он сумел проверить свое
умение на людях.
прекрасно понимал, что делает и что намерен получить в результате.
хотел встречаться. Один был полицейским, из тех выродков, кто после
подписания Норвежских соглашений пошел в услужение к Арафату и готов был
лизать пятки евреям, лишь бы иметь кусок хлеба. А второй оказался Кемалем,
и то обстоятельство, что родной брат, разыскивая его, Мусу, бродит по Газе
и окрестностям в сопровождении полицейского, не то, чтобы возмутило, но
просто оказалось выше понимания.
повернувшись, должен был увидеть брата.
тебя видеть, уходи!
брат исчез, у Мусы перед глазами вспыхнули оранжевые звездочки и сразу
погасли, а рукам стало тяжело, будто он лично перенес тело брата домой и
уложил на ковер в большой комнате. Там Кемаль и лежал теперь - может быть,
мертвый.
Кемаль, до него доходило медленно, он так ничего и не понял до самой
смерти. Впрочем, не так уж много времени было отпущено ему на размышления
- секунд пять, пока Муса, морщась, разминал пальцы.
силе. - Эй ты, ублюдок! Сдохни!
потеряв интерес к происходившему, вернулся в свой домик.
стакана чая, Муса решил, что достаточно восстановил силы, и, выйдя на
порог, мысленным приказом отправил тело полицейского туда, где ему и
надлежало находиться - к порогу Управления полиции. Пусть разбираются.
выбрал именно его, Мусу, - разве обретенная сила, которой нет больше ни у
кого на этой земле, не доказывает это совершенно ясно и недвусмысленно?
и не торопясь. Он знал, что полицейского, убитого им, похоронили, объявив
причиной смерти сердечный приступ, а брат Кемаль немного тронулся умом и,
при упоминании кем- нибудь имени Мусы, начинал дрожать и лепетать молитвы.
Мусу это не интересовало. Зато он очень внимательно следил за всеми
перемещениями, речами и поступками Мессии. Муса не читал газет, но ему