Чтение 46–й страницы книги ~Звездные корабли~

привлечь внимание войск из охраны столицы.

Началась переправа через реку на всех попадавшихся под руку
лодках, баржах и плотах. Несколько человек погибло в воде от громадных
крокодилов, стороживших реку Та-Кем.

Не прошло и двух часов с начала мятежа, а головной отряд уже
подходил к дверям шене, расположенного на противоположном берегу реки,
по пути к храму Зешер-Зешеру.

Кави, Пандион и два ливийца открыто подошли к дверям и постучали,
в то время как около сотни других рабов приближались к стене
поблизости от двери.

Со стены раздался голос воина, спросившего у пришедших, что им
надо. Ливиец, хорошо владевший языком Кемт, потребовал начальника
шене, сославшись на письмо управляющего царскими работами. За дверью
заговорило несколько голосов, вспыхнул факел, и раскрытая дверь
показала пришельцам такой же точно междустенный двор, какой был только
что покинут мятежниками. Из группы воинов выступил начальник стражи и
потребовал письмо.

С яростным ревом Кави бросился на него и вонзил ему в грудь
кинжал Яхмоса, а Пандион с ливийцами устремился на воинов. За ними,
пользуясь смятением, с оглушительными криками ворвались стоявшие
наготове вооруженные рабы. Факелы потухли, в темноте раздавались
стоны, вопли, воинственные крики. Пандиону удалось быстро справиться с
двумя противниками, и он отомкнул внутреннюю дверь. В проснувшемся от
шума битвы шене раздался призыв к восстанию, рабы разных племен
забегали по двору, созывая своих ошеломленных собратьев криками на
родном языке. Рабочий дом загудел, как растревоженный улей; гул, все
нарастая, перешел в низкий рев. Воины наверху на стенах метались,
боясь спуститься, выкрикивая угрозы и посылая время от времени стрелы
наугад в темноту. Но битва между стенами утихла, снизу со двора
полетели меткие стрелы и копья в воинов, отчетливо видимых на стене, и
второй шене был освобожден.

Недоумевающая, опьяненная свободой толпа выливалась из дверей,
разбредаясь в разные стороны и не слушая призывов своих освободителей.
Скоро исступленные вопли послышались со стороны селения, в ночи
заалели пятна пожаров. Кави посоветовал другим вожакам поскорее
собрать уже знакомых с дисциплиной товарищей по шене. Этруск задумчиво
теребил свою бороду. В его устремленных вперед, на запад, глазах
бегали красные огоньки - отблеск пожаров.

Кави думал о том, что, пожалуй, освобождение рабов из второго
шене без всякой подготовки, проведенной среди рабов, оказалось
ошибкой. Присоединение к восставшим, усвоившим понятие о совместной
целеустремленной борьбе, неподготовленной, действовавшей вразброд,
опьяненной возможностью мщения и свободой массы людей повредит, а не
поможет успеху.

Так и оказалось. Значительная часть рабов из первого шене тоже
увлеклась грабежом и разрушением. Кроме того, было потеряно время,
каждая минута которого имела значение. Поредевшая колонна двинулась к
третьему шене, располагающемуся в восьми тысячах локтей от второго,
совсем рядом с храмом Зешер-Зешеру.

Менять план восстания не было времени, и Кави предвидел серьезные
затруднения. Действительно, этруск заметил при подходе к шене силуэты
выстроившихся на стенах воинов, услышал крики "аату, аату!"[Аату -
мятежники.] и свист стрел, которыми египтяне еще издалека встречали
приближавшуюся колонну восставших.

Мятежники остановились для обсуждения плана атаки. Шене,
подготовленное к обороне, было хорошей крепостью, и на взятие его
требовалось время. Восставшие подняли страшный шум, чтобы спавшие рабы
проснулись и напали на охрану изнутри. Но те медлили, очевидно не
решаясь или же не догадываясь, как напасть на расположившуюся на стене
стражу.

Кави, надрывая охрипшее горло, созывал вожаков, чтобы убедить их
отказаться от нападения на шене. Те не соглашались: легко доставшаяся
победа окрыляла их, им казалось возможным освободить всех рабов Кемт и
овладеть страной.

Вдруг ливиец Ахми испустил пронзительный вопль, и сотни голов
повернулись в его сторону. Ливиец размахивал руками, указывая по
направлению реки. С возвышенного берега, наклонно поднимавшегося к
скалам, река, омывавшая множество пристаней столицы, была видна
далеко. И всюду мелькали бесчисленные огоньки факелов, сливавшиеся в
тускло мерцавшую полосу; светящиеся точки виднелись и на середине
реки, скоплялись в двух местах на берегу, где находились мятежники.

Сомнения не было: отряды многочисленных воинов переправлялись
через реку, спеша окружить место, где пылал огонь пожаров и где
находились взбунтовавшиеся рабы.

А здесь восставшие все еще метались из стороны в сторону,
изыскивая способ нападения; некоторые пытались подойти к врагам по дну
оросительного канала, другие выпускали драгоценные стрелы.

Кави обвел взглядом неопределенную по своим очертаниям темную
массу людей. На его взгляд, боеспособная колонна насчитывала не более
трехсот человек, из которых меньше половины имели ножи и копья, а
луков было добыто не более тридцати.

Пройдет немного времени, и сотни страшных лучников Черной Земли
засыплют их издалека тучей длинных стрел, тысячи хорошо обученных
воинов зажмут в кольцо едва отведавшую свободы толпу.

Ахми, гневно сверкая глазами, кричал, что подошла уже середина
ночи, и если они сейчас не уйдут, будет поздно.

Ливийцу, Кави и Пандиону пришлось потратить немало драгоценных
минут, чтобы об(r)яснить распаленным, жаждущим битвы людям бесполезность
попытки противостоять войскам столицы. Вожаки настаивали на
немедленном уходе в пустыню и в случае необходимости готовы были
сделать это, бросив всех остальных, увлекшихся поисками оружия, мщения
и грабежом. Часть несогласных рабов отделилась от колонны и
направилась вниз, вдоль реки, к богатой усадьбе какого-то вельможи,
откуда доносился шум и мелькали огни факелов. Остальные - их было
немногим больше двухсот человек - подчинились.

Скоро темная, извивающаяся длинной змеей толпа втянулась в узкое
ущелье между кручами еще раскаленных от дневного солнца скал и
выбралась на плоский край долины. Бесконечная, усыпанная песком и
щебнем равнина раскинулась перед беглецами. Пандион в последний раз
оглянулся на слабо блестевшую внизу огромную реку. Сколько дней тоски,
отчаяния, надежд и гнева провел он перед ее спокойно струившимся
ликом. Радость, горячая благодарность к верным товарищам наполнили
сердце молодого эллина. С торжеством он повернулся спиной к стране
рабства и ускорил свои без того быстрые шаги.

Отряд мятежников отошел уж на двадцать тысяч локтей от края
долины, когда ливиец остановил колонну. Позади, на востоке, небо
начало светлеть.

В сером свинцовом полусвете едва обрисовались контуры округленных
песчаных бугров, достигавших ста пятидесяти локтей высоты и смутно
тянувшихся до хмурой полосы горизонта. В час рассвета пустыня молчала,
воздух был неподвижен, шакалы и гиены утихли.

- Что хочешь ты, все время торопивший нас, чего ты
медлишь? - спросили ливийца из задних рядов.

Ливиец об(r)яснил, что начинается самая трудная часть пути:
бесконечные гряды песчаных холмов. Дальше они становятся все выше,
достигая трехсот локтей. Нужно построиться цепочкой, по два человека в
ряд, и идти, не отставая, не обращая внимания на усталость. Кто
отстанет, тот не дойдет. Ливиец будет идти впереди, выбирая путь между
песчаными горами.

Выяснилось, что почти никто не успел напиться, и уже сейчас
многие томились жаждой после горячки боя. Не все добыли плащи или
куски материи, для того чтобы закрыть от солнца голову и плечи. Но
делать уже было нечего.

Цепочкой в двести локтей длины люди двинулись дальше, молча глядя
себе под ноги, вязнувшие в рыхлом песке. Передние ряды заворачивали то
вправо, то влево, обходя сыпучие склоны, - путь шел крутыми извивами.

На востоке загорелась широкая пурпурная полоса.

Серповидные или остро зазубренные гребни песчаных холмов
окрасились золотом. Освещенная пустыня показалась Пандиону морем
застывших высоких волн с гладкими скатами, отливающими оранжево-желтым
цветом. Дикое возбуждение после ночи восстания медленно отступало, в
души рабов проникал необычный для них покой и мир. Молчание и простор
пустыни в золотых далях утренней зари очищали истомленных в плену
людей от долголетней злобы и страха, тоски и отчаяния.

Ярче становился окружающий свет, бездонней лазурь неба. Солнце
поднималось выше; лучи его, сначала ласково гревшие, теперь палили и
жгли. Замедленное продвижение в лабиринте глубоких душных ущелий между
огромными холмами песка становилось все тяжелее. Тени холмов сильно
укоротились, по нагретому песку уже было больно ступать, но люди
продолжали путь, не останавливаясь, не оглядываясь. Впереди бесконечно
повторялись совершенно похожие друг на друга песчаные холмы, не давая
возможности ничего видеть.

Время шло; воздух, солнечный свет и песок перестали существовать
раздельно и слились в сплошное море пламени, слепящего, удушающего и
обжигающего подобно расплавленному металлу.

Людям, происходившим из северных приморских стран, в том числе
Пандиону и двум этрускам, было особенно трудно.

В голове молодого эллина, словно стиснутой обручем, бешено
стучала кровь, отдаваясь невыносимой болью.

Ослепленные глаза почти перестали видеть - в них плавали,