ка.
рантка.
отсюда, если ты не перестанешь вмешиваться в дела, недоступные твоему
уму! Она воображает, что владение романской филологией дает ей право со-
ветовать мужчинам, как варить плов, - пояснил он Демилле.
ний прозрачный слив. Тариэль удовлетворенно кивнул. Евгений Викторович
распрямился над раковиной, снял тюбетейку и вытер тыльной стороной ладо-
ни лоб.
грузинские, казахские... Появились и зарубежные гости: два низеньких
вьетнамца в синих пиджаках и немец из ГДР с фотовспышкой, которая время
от времени озаряла помещение кухни.
отчего аромат в кухне приобрел новый оттенок.
рец. Из казана валил уже одуряющий залах жареного мяса, лука и специй,
приводящий душу в экстаз.
изобразилось блаженство.
плова, а не промежуточного продукта. Прошу зайти в нашу комнату в девять
ноль-ноль.
было не под силу.
зан, поверх аппетитного варева. Рис покрыл мясо и овощи ровным слоем,
сквозь который прорывались кое-где гейзеры жира. Тариэль успокоил их,
разровняв рис, затем точными движениями воткнул вглубь несколько неочи-
щенных долек чеснока, снова разровнял поверхность шумовкой, осторожно
долил кипятком, так чтобы вода прикрыла рис "на фалангу мизинца", как он
выразился, и накрыл тяжелой крышкой.
маз.
колени. Полушутя-полусерьезно они преклонили головы к востоку, беззвучно
шевеля губами. Демилле ошеломленно смотрел на них. Через минуту аспиран-
ты поднялись на ноги, отряхнули передники.
впитав в себя воду и ароматы; на столе в комнате аспирантов ждало его
огромное, расписанное синими цветами и арабской вязью блюдо, вокруг ко-
торого теснились тарелки с зеленью и бутылки вина, а сами аспиранты и
Евгений Викторович, отдохнув от трудов, снова приняли праздничный вид.
три были нарядно одеты и еще более нарядно накрашены. Щечки порозовели
от румян, ресницы удлинились, благодаря специальной французской туши,
веки поголубели, губки вишнево пылали. Мамед лишь вздыхал и качал голо-
вой; Тариэль мелькал, как Фигаро, помогая девушкам раздеваться; Демилле
натянуто кланялся, представляясь: "Евгений Викторович". Вдруг остро по-
чувствовал свой возраст, он был по крайней мере на десять лет старше лю-
бого из присутствующих.
йе, которая знакомилась последней, другим не догадался. Это как бы выде-
лило ее, и по мимолетному ободряющему взгляду Тариэля Евгений Викторович
понял - все правильно: Майя предназначена ему. Вскоре так же непостижи-
мо, но достоверно выяснилось, что за Раисой ухаживает Мамед, а ставшую
еще более кудрявой Таню взял на себя сам Тариэль.
тиха, а Майя - заметно старше других. Тариэль предпочел принцип соот-
ветствия принципу дополнительности.
блюдо. Образовалась дымящаяся гора нежно-розового риса; тут и там выгля-
дывали из-под разбухших, рассыпчатых зерен аппетитные кусочки баранины.
чего-то другого, попроще, но вот Таня, расхрабрившись, воткнула широкую
ложку в глубину горы и выложила на тарелку первую порцию плова. Тариэль
уже разливал вино. Сразу зашевелились, потянулись за зеленью. Тариэль
поднял бокал.
ра, запада и востока, - за его гостеприимство, за то, что в нем живут
лучшие девушки Советского Союза!
нате стоял гам, девушки раскраснелись, рыхлое лицо Майи покрылось пятна-
ми. Демилле поглядывал на него, стараясь (скорее, из вежливости), чтобы
девушка ему понравилась. Не получалось. "Глаза как у козы", - подумал он
некстати.
готовлении плова, получали порцию, восхищались, понимающе покидали ком-
панию. Снова пришла тетя Варя, оценивающе оглядела девушек, выпила вина,
похвалила плов, ушла. Тариэль подмигнул Мамеду: "Все путем!". Вдруг вва-
лился философ Рустам с двумя бутылками коньяка и двумя девушками, похо-
жими друг на друга, как те же бутылки. Это были двойняшки Валя и Галя из
культпросветучилиша, им было лет по восемнадцать. Рустам вот уже две не-
дели находился в полной растерянности, ибо двойняшки были неотличимы, и
философ не мог понять - какая нравится ему больше. На всякий случай хо-
дил с обеими. Двойняшки получили плов, выпили коньяку и серьезно вытара-
щили глазки, стараясь соответствовать.
любезная его сердцу мысль о всемирном братстве вновь затеплилась в душе.
Красивы были и Тариэль, и Мамед, и Таня, и Рустам, и двойняшки из
культпросветучилища ("В чем их там просвещают?"), да и широколицая Майя
в шуршащем платье из тонкой блестящей ткани стала казаться не такой не-
уклюжей. Только вот косточки на локтях раздражали.
вовремя, ибо еще немного и вечеринка стала бы неуправляемой.
Верхний свет потушили, огонек свечи сблизил лица, сделал их значительней
и одухотворенней. Мамед снял со стены музыкальный инструмент с длинным
грифом, положил деку на колени, прикрыл глаза.
ре, -объявил Тариэль.
вачен другими звуками заунывными и протяжными - лицо Мамеда вытянулось,
печальные тени легли на веки.
багровым цветом.
вые звуки мугама, создавая завораживающий душу рисунок. Тариэль тоже
преобразился. Теперь за столом перед девушками сидел не легкомысленный
повеса, а воин и философ, чеканящий гортанные строки.
заунывное пение, точно муэдзин с минарета. Затем Тариэль раскрыл томик
Хайяма и прочитал перевод:
книге. Мамед экстатически сдвинул брови, лицо его выражало страдание,
тар тенькал, подвывал, повизгивал... музыка, лишенная на русский слух
всяких признаков мелодичности, вызывала в маленьком худом аспиранте
сложные чувства.
досада на себя и на других, не помнящих родства, на присущую русским
беспечность в сохранении своей культуры. "Почему эти молодые люди пом-
нят, а я - нет? Как дошли до них из глубин эти звуки и слова? Неужели
нам достаточно ощущать себя великой нацией, а на все остальное напле-
вать? Мол, само приложится..."
кругом..." Девушки молчали, в глазах двойняшек отобразилось недоумение,
лишь Майя подхватила на второй строчке, но, допев куплет до конца, оста-
новилась - слов дальше не знала.
Шилова Юлия
Грабб Джеф
Зыков Виталий
Конюшевский Владислав
Якубенко Николай
Херберт Фрэнк