Чтение 46–й страницы книги ~Посмотри в глаза чудовищ~

нас не беспокойся, всякого чужого здесь сразу увидят, побьют и
выпроводят.

Оружия в деревне очень много, и деды постоянно проводят учения.
Боюсь, что и Степке на день рождения кто-нибудь подарит пистолет.

На престольные праздники в церкви обязательно служат молебен за
здравие болярина Николая. Из-за этих праздников, кстати, уже десятый
год не могут закончить маленькую ГЭС на реке. Ее затеялись сооружать
совместно с немцами, а праздники не совпадают, ток что то бауэры пьют,
то сябры. Но это так, повод для шуток. Как было бы славно, если бы
бросил ты свои опасные дела и приехал к нам, и зажили бы мы здесь
хорошо и свободно.

Увидел бы своими глазами, как плывут в настоящей пироге двое почти
голых индейцев и распевают: "Ты ж мая, ты ж мая пирапелачка"...

Но я понимаю, что ты был бы не ты, если бы прислушался к моим
словам. Не подумай, это не в обиду, просто ты - такой. Знай, что тебя
здесь любят.

Дон Фелипе очень привязался к Степке, даром что у самого внучат
две дюжины. Да и Степка к нему привязался, каждый вечер бегает,
истории слушает. Хозяйка наша, донья Сидориха, говорит, что дон Фелипе
в одиночку (правда, с пулеметом) положил под деревней целый "эскадрон
смерти", который во время какой-то там диктатуры послали сюда искать
коммунистов. А коммунист в деревне действительно есть, но один. Бывший
разжалованный комиссар отряда, дон Монастирчук. У него на стене
портрет

Че Гевары висит. Они даже где-то встречались в свое время.

Все здесь смешалось, Коленька, и иногда я просто не верю себе.
Лежу, темно,

Степка сопит, цикады надрываются, пахнет не по-нашему: Может быть,
прав был Лао Цзы?

Жду, очень жду, очень хочу тебя увидеть. Скорее бы. Твоя Аня.

Папка, тут классно!

Товарищ командир, задание выполнено. Жду дальнейших указаний.
Агафонов."

Николай Степанович положил письмо в бумажник, бумажник же спрятал в

карман.

- Спасибо, дочерь шатров, - улыбнулся цыганке. - Хорошая весть
хороша вдвойне, когда ее приносит красивая вестница. Как наша бабка?

- Вот об этом я и хотела просить, - сказала Светлана. - Хочет
говорить с вами.

Только:

- Что?

- Чтобы вы сами к ней пришли. С подарком.

- А велик ли должен быть подарок?

- Это вы уже сами решите:

- Ой, не темни. Чего хочет бабка?

- Не помирать хочет.

- Ага:

Николай Степанович задумался. В конце концов, шесть граммов
"катализатора

Фламеля" у него еще оставались. Правда, все шесть были как бы
предназначены уже кому-то, расписаны были: хотя и не обещаны. С другой
стороны, бабка могла дать бесценные сведения: Не хочет помирать... Как
будто кто-то хочет...

- Хорошо, - решился он. - Поехали.

По дымному следу. (Из рассказов дона Фелипе)

- Мать моя женщина, как вспоминать начинаю, так очко и по сю пору
играет.

Взяли нас в парашютисты в тридцать пятом, Осоавиахим, бортюхи
драные, так бы всех без парашютов и покидал бы вниз: Я-то коренной
москвич, а они откуда попало. В основном из деревни. В четыре утра
встаем, в пять на поле, в шесть прыгаем, в восемь на завод. А ты
думал! Еще срок тогда за опоздание не придумали, чинга их мадре, а
остальное уже все было. И вот мы, молодые дубы, надрывались: да и не
только дубы, девки тоже скакали с небес, как лягвы в ведьмин день.
Сколько их поубивалось - страх. Да которые и не поубивались, от тех
тоже толку мало было: да. Вот. А потом отобрали из нас, скакунов,
полторы сотни. Энкаведе отобрало. Ну, с моей-то пролетарской анкетой
вопросов не было.

И - стали готовить отдельно. На Кавказ увезли, в Боржом. Раньше
вода такая была: И вот после этой их подготовочки осталось нас из
полутора сотен всего-то шесть десятков. Остальные кто побился, кто
померз. Потому что без привычки...

Так вот готовили, не в пример: Потом вернулись в Москву, в Монино.
Там лагерь наш был. Еще две группы туда же прикатили: их отдельно от
нас натаскивали.

Короче, собралось нас двести гавриков. И вот в тридцать шестом
уже, в начале года, приезжает к нам товарищ Агранов, большой руки
чекист, сперва рассказывает про дружбу свою с Маяковским, декламирует
поэму "Хорошо!", а уж потом и начинает проводить настоящую
политграмоту.

Высоко в горах, говорит товарищ Агранов, живут и трудятся махатмы
(мы их тут же "мохнатыми" прозвали). С Лениным они крепко дружили,
письма ему писали.

Дескать, правильно, Ильич, сделали, что церквы порушили, что в
алтарях насрали, что богато людей поубивали. Одобряли ленинскую
политику. А теперь их англичане начали было в оборот брать. И вот
должны мы их освободить от колониального гнета:

Сладко так заливал товарищ Агранов заслушаешься. Сам такой видный,
образованный. Вам бы, говорит, товарищи курсанты, Упанишады надо бы
законспектировать, да классовый враг времени не оставляет.

А еще товарищ Чкалов к нам зачастил. Сам. Валерий Палыч. Ну, от
этого мы как на седьмом небе себя чувствовали. Это все равно как бы к
вам в школу Гагарин пришел. Ага, слышал про Гагарина... А Чкалов все
про самолеты рассказывал.

Как полетим, да как возвращаться будем. Сложное это дело было в те
времена.

Вертолетов еще товарищ Миль не придумал, потому что на воле ходил.
Вот посадили бы его в шарашку, как всех порядочных конструкторов:

Короче, гоняли нас до стотысячного пота. Как выбрасываться на
малой высоте будем, да как охрану махатмовскую класть методически, да
как быстро аэродром снежный наводить: Всю зиму нас гоняли, до апреля.
А в апреле, как раз в канун ленинских юбилеев, посадили нас в ТБ-3 по
тридцати рыл на машину, и полетели мы в неизвестном направлении:

Выгрузили. Степь: ну, как скатерть натянутая. Изморозь. Снега нет.
Денек дали отдохнуть в юртах, баранинкой накормили. А потом - моторы,
моторы: И садятся один за одним самолеты "РД", длиннокрылые такие, на
них потом еще Чкалов в

Америку летал от греха подальше. И Байдуков. Тоже гусь был еще
тот. А за каждым самолетиком по два планера. Эх: