человек не выжил бы и секунды. Рубцы на лице и руках Шоорана, оставшиеся
со времен большой охоты Ёроол-Гуя, подтверждали это. Скорее всего, Маканый
получил прозвище за свою профессию.
выстраивали на новую молитву, а затем, все-таки, кормили. Давали
недобродившую, скверно сделанную кашу. Разжевывая хрустящие зерна, Шооран
недоумевал: неужели так трудно приготовить кашу хорошо? Она сама
получится, надо лишь замочить зерно с вечера. Но, вероятно, тот, кто
готовил пищу, считал, что каторжников надо содержать плохо, и дело свое
исполнял.
признавались в братской любви друг к другу. Затем пороли провинившихся.
Наказывали за самые разные вещи: за плохую работу, за драку, за сказанное
вслух черное слово. Особенно жестоко били сборщиков нойта, если
обнаруживалось, что они собирали и ели чавгу. Есть чавгу считалось грехом
и поклонением Ёроол-Гую. Маканого тоже пороли за это в первый день, а
когда непонимающий, что происходит, Шооран сказал, что он вырос на чавге,
то выдрали и его.
тогда оказывалось, что они еще способны жить. Кто-то пытался подлатать
одежду, кто-то беседовал, а из сгущающейся тьмы долетал тенорок местного
сказителя:
в далайне и удивился крайне. Смотрит, спал пока, выросла новая рука.
Ёроол-Гуй, он такой - Многорукому не впервой. Рука - ерунда, но такой еще
не видал никогда. Не висит, не болтается, в локте не сгибается. И пальцев
не разжать никак, хотя на конце есть большой кулак. Бедняга с рукой
потерял сон и покой. Рука готова, а проку с нее никакого. Такою рукою ни
тащить, ни хватать, а только пихать. Да вот беда: не знает куда. Досада
взяла Ёроол-Гуя: думает, что ему делать с... рукою?..
вскоре изменил намерение. Бежать было не так уж и трудно: лагерь стоял на
сухой полосе всего лишь в одном оройхоне от огненных болот, которые уже не
обрывались в далайн как прежде, и куда было легко уйти. Но Шооран сначала
хотел разузнать о стране как можно больше, ибо надежда отыскать здесь
Яавдай еще не совсем умерла.
не понимать, поскольку понять это было невозможно. Здесь и в самом деле
ничто никому не принадлежало, все было общее. Никому не дозволялось иметь
ничего, что отличало бы его от других. Но если с вещами выполнение закона
можно было контролировать, то ел каждый в свой живот, и проверить
съеденное не удавалось. На обширных полях процветало воровство. По ночам
целые толпы отправлялись на соседние оройхоны, красть несозревший хлеб, а
навстречу им выползали другие толпы, но с тою же целью. Общинники пытались
выделять сторожей, но это лишь ухудшало положение: красть со своих полей
было удобнее. Незрелая хлебная трава, которой в иных местах и цэрэги
лакомились редко, здесь была на каждом столе, зато хлеба не хватало.
Опасаясь грабежа и понимая, что попавшее в общие житницы потеряно
навсегда, жители кололи бовэров, не давая им вырасти, сбивали туйван прямо
с дерева, обдирая при этом цветы и не щадя зеленых плодов. Нигде во всем
мире вино не было таким кислым. Если бы не наыс, исправно подраставший
каждую ночь, в стране вовсе наступил бы голод.
едоками. Неудивительно, что новых людей в общину не принимали, и Маканый
был совершенно прав, говоря, что женщина с ребенком нигде не найдет места,
ведь ее надо кормить. Более того, община имела право за богохульство и
иные прегрешения против истиной веры изгонять своих членов. В результате
даже среди поклоняющихся дьяволу старейшин не было столь ревностных
блюстителей церковного благочиния и добровольных инквизиторов, как среди
вольнолюбивых добрых братьев.
Цэрэги следили, чтобы взаимное воровство не переросло в откровенный
грабеж, и за это каждый оройхон был обложен данью, причем не процентом с
урожая, как в земле вана, а определенной, раз и навсегда установленной
нормой. Горе тем общинам, которые не сдавали в срок положенного количества
хлеба и иных произрастаний, добрые братья-цэрэги в таких случаях на время
оставляли доброту и сурово наказывали виновных.
терпела конкурентов. В стране действительно не было бандитов, отчасти
из-за того, что ровная береговая линия не оставляла им достаточно места, в
основном же потому, что большинство разбойников легко находили себе место
в рядах цэрэгов.
могла прокормить ни себя, ни свое войско. И войско нашло выход в войне.
Если граница между царством вана и старейшинами была относительно мирной,
а Торговый оройхон оправдывал свое название, то на другой границе у
старейшин война не утихала. Цэрэги братьев атаковали противника чуть не
ежемесячно. Чаще всего их атаки бывали отбиты, но иногда отрядам удавалось
прорваться через заслоны. Тогда они сбрасывали в далайн вражеские ухэры и
грабили идолопоклонников до тех пор, пока старейшины не подтягивали
подкрепления. Удержаться в чужой стране, снабжаясь через длинную полосу
мертвых земель, братья не могли - и уходили. Но даже обреченный на
неудачу, но поначалу успешный поход делал его участника обладателем
множества запретных, но таких притягательных вещей. Поэтому каждый новый
набор солдат стремился на войну.
на себя заботу об изгнанных общинами, не допуская, чтобы те становились
бродягами, давали им еду и работу. В царстве доброты редко наказывали
людей. Шооран лишь через неделю с удивлением узнал, что он не был осужден
за шпионаж, а напротив, получил права гражданства, устроен на работу и
теперь вместе с остальными возлюбленными братьями всего-лишь отрабатывает
свой хлеб.
что хотел, и поняв, что Яавдай он здесь не найдет, Шооран начал готовиться
к побегу. Для бегства ему была нужна только обувь. Босиком по огненному
болоту не побежишь, а буйи, в которых они работали возле аваров, на ночь
отбирались. Вообще, в стране одни цэрэги имели право носить обувь,
остальные ходили босиком, и Шооран не раз думал, что такой запрет куда
действенней запретов на ножи или хлысты. Хорошо, что сияющий ван не
додумался до такого или же не смог вести новшество из-за всеобщего
злоупотребления башмаками и буйями.
иначе.
клевой раствор вонял на аварах, бревно, хоть и старое, но годное в дело,
заново отполировано и густо смазано салом, но Маканый был недоволен. Он
размахивал руками и злобно свистел:
Маканый, и приказал начинать.
заменить, но, или у оружейника не было в запасе веревок, либо, что
вероятнее, он посчитал ниже своего достоинства понимать шипение и
бульканье калеки, но он презрительно отвернулся и махнул котельщикам,
чтобы те лили клей в ванну. Макальник поклонился раз, другой, потом с
резким струнным звуком одна из веревок лопнула, бревно нырнуло в ванну,
сверху посыпались обломки, и полуразрушенный накренившийся механизм замер.
перекосившись, ловя ртом воздух и наливаясь багровой краской..
отучишься ломать!..
полетел ему в голову, но Маканый быстро пригнулся, и массивная кость,
просвистев над ним, ударила в висок одного из подручных. Это был
придурковатый парнишка, почти мальчик, выгнанный за ненадобностью общиной
и за это попавший на каторгу. Не издав ни звука, он покачнулся и рухнул в
ванну. Шооран и еще один котельщик, мрачный человек, о котором Шооран знал
лишь, что его зовут Куюг, кинулись к ванне. Крюками, которыми двигали
котлы, нащупали в мутной жиже тело, выдернули наверх. Признать человека в
том, что они вытащили, было непросто.
продолжал наступать на Маканого, вслепую ища какое-нибудь оружие. Куюг
аккуратно положил багор, не торопясь обошел ванну и саданул не ожидавшему
нападения оружейнику в зубы. Подавившись криком, оружейник свалился на
землю.
перехватили копья и с воплем ринулись вперед.
всех".
что безоружный каторжник может знать приемы рукопашного боя, в голову им
прийти не могло. Иначе они не действовали бы так прямолинейно. Шооран
легко ушел от нацеленного копья, ударом по ноге опрокинул одного воина, а
второго крутанул, ускоряя его бег и изменив направление. Боевой крик на
мгновение сменился отчаянным взвизгом, затем жарко хлюпнул нойт, и вопль
оборвался.
Свержин Владимир
Прозоров Александр
Андреев Николай
Сертаков Виталий
Гюго Виктор
Посняков Андрей