оттуда, распаренный, отмякший с пути, - за поздний ужин втроем, с женою и
дочерью, - следовало утешить Настасью хотя таким запоздалым вниманием к
ней.
жениха, и уже не по раз приходило в голову: а не породниться ли с
кашинским князем Васильем Михалычем? У того подрастали сыны, а свойство с
кашинским домом очень пригодилось бы в грядущем, как намекали ему бояре,
для того, чтобы держать в узде своенравную Тверь...
любила и немножечко боялась. Симеон сидел, притихший, успокоенный,
стараясь не думать ни о чем, дабы не подымать вновь со дна души мути
напрасных сожалений о том, чего не произошло, видимо, по божьему
произволению!
просит мужниных ласк, и все-таки позже, ночью, в полудреме привлек ее к
себе.
внутрях!
травок попей... Может, и будут еще у нас с тобою дети! - Он не сказал
<сыновья>, не хотел обидеть ее, да Настасья, видно, и так поняла
невысказанное супругом...
вчера успели уже напеть в уши, что вот-де Феогностовы греки окончили
роспись Успения Пречистой в срок, единым летом, а русские писцы не содеяли
и половины урочного труда.) Действительно - не содеяли. Западная стена,
где должно было быть изображение Страшного суда, не тронута вовсе, южная и
северная только начаты, но в куполе уже распростерся лик благословляющего
Христа, уже явились ряды святителей в абсидах дьяконника, архангел Михаил
в узорных доспехах и Богоматерь с предстоящими - в алтарной нише.
Успения Богоматери. Греческое письмо было крупнее, сановитее и, поскольку
живопись была довершена полностью, производило большее впечатление. Храм
был населен, и строгие тени архангелов, святых и пророков оступали
входящего, действительно, словно бы являясь из инобытия, дабы изменить и
исправить сей несовершенный мир.
что без души, а больше опираясь на образцы, чем на огнь сердечный.
Греческие мастера честно повторяли византийский канон, не вкладывая в него
горения выдумки. Иные лики неразличимо повторяли друг друга, и все в целом
веяло чуть заметным холодком - печатью уходящей, закатной культуры, чего
Симеон не мог бы определить словами, но что он почуял, постояв под сводами
храма и ощутив словно бы тяжесть и некую чуждость, некое мертвенное
остранение, коего в начатых росписях Архангельского храма не было совсем.
разглядывать и внимать многоречивым изъяснениям Захарии. Да! Мастера были
невиновны: мелкое письмо, затеянное ими, и масса многодельного узорочья,
при величестве стен церковных, и не могли быть исполнены за один летний
срок. Понизу шли, круглясь, немыслимо сложные узоры травного письма.
Сравнительно с греческими мелкие фигуры святых в тщательно прописанных и
тоже изузоренных одеяниях громоздились рядами, уходя ввысь, под своды.
(Симеон отметил с похвалою, что Захария с Денисом сообразили верхние
изображения написать крупнее, с учетом того, как воспринимает образ письма
глаз человеческий.) Все это можно и нужно было очень долго разглядывать,
находя все новые и новые подробности.
Захарьевой дружины заметно уступало греческому. Но что-то было в нем, в
этом письме, приманчивое, что-то веселое и легкое. Узорный, легчающий,
уходя ввысь, ковер лежал на стенах храма, и гляделось так, словно писали
не взрослые мужи, а дети, мир коих ярок и свеж, словно промытый или,
вернее, еще не отемненный тяготами земного бытия. От иного носатого
<грека> или московской <просвирни> (таковыми виделись иные из святых!)
уста трогала невольная легкая улыбка, и Симеон не вдруг заметил и сам, что
улыбается, разглядывая изображенное.
самой глубине детскость, что и в русских мастерах-иконниках, и потому
ясная их работа нашла добрый отклик в Семеновой душе. Он остался доволен
собором и тут же повелел надзирающему боярину продлить на иньшее лето
месячину и корм мастерам.
пригласил наместника к трапезе. Из уважения к сану гостя на столе были
только рыбные блюда, грибы, капуста и ягоды. Поговорили о росписи храмов.
Симеон постарался передать свое впечатление от живописи, и Алексий,
склонив большелобую голову, подытожил:
иконные, хотя и старцы возрастием, но вьюноши духом! Потому и в письме
иконном, яко в отверстом окне горняго мира, являет себя - в противность
греческим изографам престарелого Цареграда - младая, душа, юный дух
животворящий. И на сем зиждят мои надежды и вера в грядущее владимирской
земли, князь!
как и всякий монгол, несмотря на то, что он бесерменской веры. Усидит ли
хотя на столе? Зарезал братьев. Меня нудил: женись! Знает сам, что у нас,
при живой жене... Отче! Я хотел иметь сына и сыну оставить великий стол,
как мне оставил отец!
было дитяти даже и до семидесяти лет! Быть может, и тебя токмо испытывает
Господь?
все, - он повел рукою, разумея братьев-князей, - цепляются за лествичное
право, хоть уже и в древних харатьях киевской поры возможно прочесть,
сколь неистово резались друг с другом дядья и племянники. И кто блюдет
ныне на деле право это? Токмо ближайшие родичи! Брат наследует брату, и то
не всегда, а уж двоюродники не променяют своего стола на инший! В Литве
избирают достойнейшего и, кажется, не которуют друг с другом...
вымолвил Алексий.
от отца к сыну! Не рушить заведенный единожды распорядок ни в думе княжой,
где своя лествица чинов и званий, ни в хозяйстве дворца, ни в княжестве!
Отец, сын, внук, правнук... Так бы и шло! И земля будет избавлена от
резни, волости - от переделов, кажен из бояр станет ведать наперед место
своих потомков в думе или в полках, в управе земской, в суде ли... И
такожде сможет передавать место свое достойному из потомков по
старшинству, по чину и заслугам рода. То же самое и в крестьянском роду.
Снизу доверху и сверху донизу станет одно! А они - злобствуют на мя и
зовут прегордым. В чем вина моя? В чем прегрешение мысли? Подскажи,
поправь, Алексий!
зависит тайна рождения! Ежели бы мочно было предсказать, нет, приказать,
кому и какому родиться первым в княжой семье!
Вот у меня и вовсе нет никого... Но почто, к чему тогда власть духовная?
Ты, владыко, почто?! Слабого или недостойного не вам ли, не тебе ли
поддержать, остеречь, остановить и направить? Лишь бы устоял порядок, лишь
бы не рушило, подобно Вавилонской башне, само строение Великой Руси! И
злой, и слабый прейдет так же, как проходят великие, но сохранит себя
страна и все сущее в ней! Нельзя же, яко в Орде, кажен раз омывать великий
стол владимирский кровью!
не рушило с трудами возведенное здание власти?
судьбы. Но и он был токмо человек и земными, смертными очами не мог
провидеть дальше того, что было пред ним; а были три брата - Семен, Иван и
Андрей, преданные, каждый по-своему, церкви и духовному наставнику своему.
Он обежал мысленным взором иные княжества и иных князей, - не миновавши ни
нравного суздальского князя, ни упрямого ярославского, - подумал,
примерил, взвеся силы свои, отмолвил наконец:
мочно удержать злого даже и достойному пастырю, а ежели к тому же и
пастырь слаб?
возразил Симеон. - Ведь я повторяю ныне твои же слова, наставник!
изведанный мною! - воздохнув, ответил Алексий. - Но я обещал твоему отцу
при ложе смерти его и обещаю тебе - все силы мои приложить на то, дабы
замысел сей, великий и страшный, не пропал втуне.
подчиняться женской воле. Московка, Софья Юрьевна, покойная первая жена,
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Каменистый Артем