Применение географии к решению отдельных проблем встречало и продолжает
встречать то полное сочувствие, то злобные нарекания. С одной стороны,
очевидно, что сухая степь дает для создания хозяйства и культуры не те
возможности, что тропические джунгли, а с другой - такой подход именуется
"географическим детерминизмом". Для начала внесем ясность. Видные мыслители
XVII-XVIII вв. Боден, Монтескье и Гердер в согласии с научным уровнем их
эпохи предполагали, что все проявления человеческой деятельности, в том
числе культура, психологический склад, форма правления и т.п., определяются
природой стран, населенных разными народами. Эту точку зрения в наше время
не разделяет никто, но и обратная концепция - "географический
нигилизм"[15], вообще отрицающий значение географической среды для истории
этноса, не лучше.
Но попробуем поставить проблему иначе. То, что географическая среда не
влияет на смену социально-экономических формаций, бесспорно, но могут ли
вековые засухи или трансгрессии внутренних морей (Каспия) не воздействовать
на хозяйство затронутых ими регионов[16]? Например, подъем уровня
Каспийского моря в VI-XIV вв. на 18 м не очень повлиял на южные, горные
берега, но на севере огромная населенная площадь Хазарии оказалась
затопленной. Это бедствие так подорвало хозяйство Хазарии, что, с одной
стороны, заставило хазар покинуть родину и расселяться по Дону и Средней
Волге, а с другой - повело к разгрому Хазарского каганата в 965 г.
русскими[17]. И аналогичных случаев в истории множество.
Казалось бы, надо просто определить компетенцию физической географии в
этнической истории, но вместо этого идут бесплодные упреки в
"географическом детерминизме", под которым начинают понимать даже просто
хорошее знание географии. На причины этого печального положения указал
историк географии В. К. Яцунский: "Историки слабо знакомы с географией, и
наоборот"[18]. И это еще не беда! Куда хуже, когда "географ, как только он
покидает область географического исследования и начинает заниматься
историей, перестает быть естествоиспытателем и сам становится
историком"[19]. Заведомо ясно, что тут удачи быть не может, как и в
обратном случае. Таким образом "открывается" корень неудач: постановка
проблем и методика исследования не разработаны. Значит, следует этим
заняться.
То, что для историка - завершение его работы, для этнолога и географа -
отправная точка. Затем нужно исключить те события, причины которых известны
и относятся к сфере либо спонтанного развития общества (социальные
формации), либо к логике самих событий (личные поступки политических
деятелей). Связывать эти явления с географией бесплодно. Остается сфера
этногенеза и миграций. Тут вступает в силу взаимодействие человеческого
общества с природой. Особенно это прослеживается, когда главную роль играет
натуральное и простое товарное хозяйство. Способ производства определяется
теми экономическими возможностями, которые имеются в природных условиях
территории, кормящей племенную группу или народность. Род занятий
подсказывается ландшафтом и постепенно определяет культуру возникшей
этнической целостности. Когда же данный этнос исчезает вследствие
трансформации, миграции или истребления соседями, то остается памятник
эпохи - археологическая культура, свидетельствующая о характере древнего
народа, а следовательно, и о природных условиях эпохи, в которой она
бытовала. Поэтому мы имеем возможность расчленить исторические события
политического характера и события, обусловленные преимущественно
изменениями физико-географических условий.
Все народы Земли живут в ландшафтах за счет природы, но коль скоро
ландшафты разнообразны, то сталь же разнообразны и народы, ибо как бы
сильно они ни видоизменяли ландшафт - путем ли создания антропогенного
рельефа или путем реконструкции флоры и фауны, людям приходится кормиться
тем, что может дать природа на той территории, которую этнос либо заселяет,
либо контролирует. Однако ничто в мире не бывают неизменным, и ландшафты -
не исключение. Они, подобно этносам, имеют свою динамику развития, т.е.
свою историю. И когда ландшафт изменяется до неузнаваемости, причем
безразлично - от воздействия ли человека, от изменения климата, от
неотектонических процессов или от появления губительных микробов, несущих
эпидемию, люди должны либо приспособиться к новым условиям, либо вымереть,
либо уехать в другую страну. Тут мы вплотную подошли к проблеме миграций.
Модификация ландшафтов - не единственная причина миграций. Они возникают
также при демографических взрывах или - реже - при общественных толчках, но
тогда они будут столь отличны по характеру от первых, что спутать их очень
трудно. Однако в любом случае переселенцы ищут условия, подобные тем, к
которым они привыкли у себя на родине. Англичане охотно переселялись в
страну с умеренным климатом, особенно в степи Северной Америки, Южной
Африки и Австралии, где можно разводить овец. Тропические районы их не
манили, там они выступали преимущественно в роли колониальных чиновников и
купцов, т.е. людей, живущих не за счет природы, а за счет местного
населения. Это - тоже миграция, но совсем иного характера. Испанцы
колонизовали местности с сухим и жарким климатом, оставляя без внимания
тропические леса. Они хорошо прижились на мексиканских плоскогорьях, где
сломили могущество ацтеков, но майя в Юкатане сохранились в тропических
джунглях, отстояв свою независимость в "войне рас" против правительства
Мексики. Якуты XI в. проникли в долину реки Лены и развели там лошадей,
имитируя прежнюю жизнь на берегах Байкала, но они не посягали на
водораздельные таежные массивы, предоставив их эвенкам. Русские
землепроходцы в XVII в. прошли сквозь всю Сибирь, но заселяли только
лесостепную окраину тайги и берега рек, т.е. ландшафты, сходные с теми, где
сложились в этнос их предки. Равным образом просторы былого "Дикого поля" в
XVIII-XIX вв. освоили украинцы. Даже в наше время тибетцы, покинувшие
родину, предпочли Норвегию цветущей Бенгалии; они основали колонию в Осло.
Крупная миграция - это явление не только историческое, но и географическое,
ибо оно всегда связано с некоторой перестройкой антропогенного ландшафта.
Таким образом, мы пришли к границам исторической географии, которая должна
нам помочь в поиске решения поставленной проблемы. Посмотрим, что она нам
даст.
[1] Toynbee A. J. Study of History /Abridienent by D. Somervell. London;
New York, Toronto, 1946.P. 60 sqq.
[2] Конрад Н. И. Запад и Восток. С. 454.
[3] Там же С. 455.
[4] Там же. С. 457.
[5] Конрад Н.И. 1) О рабовладельческой формации //Там же. С. 33- 53; 2)
Средние века в исторической науке //Там же. С. 89-118.
[6] Там же. С. 454.
[7] Там же. С. 37.
[8] Там же. С. 455.
[9] Там же. С. 54- 88.
[10] Там же. С. 76.
[11] Там же. С. 33.
[12] Противопоставление Ирана Турану, т.е. оседлых арийцев, принявших
зороастризм, степным арийцам, сохранившим культ дэвов, не потеряло значения
вплоть до арабского завоевания VII в.
[13] Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. С. 122-123.
[14] Crousset R. Bilan de l'Histoire. Pаris, 1946. P. 103-104.
[15] Калесник С. В. Общие географические закономерности Земли. М., 1970.
[16] Подробнее см.: Гумилев Л. Н. Место исторической гсографии в
востоковедных исследованиях //Народы Азии и Африки. 1970, • 1. С. 85-94.
[17] Гумилев Л. Н. Открытие Хазарии. М.. 1966.
[18] Яцунский В. К. Предмет и задачи исторической географии
//Историк-марксист. 1941. • 5 (93). С. 21.
[19] Там же. С. 27.
Часть четвертая
Корнев Павел
Громыко Ольга
Прозоров Александр
Прозоров Александр
Андреев Николай
Шилова Юлия